Бессмертник - Плейн Белва - Страница 9
- Предыдущая
- 9/147
- Следующая
— Кухаркам всегда говорят «миссис», — ответила миссис Монахан. — Между прочим, ты у нас первая горничная-еврейка. Хотя сами хозяева — евреи.
Анна поразилась:
— Вернеры — евреи?
— А кто ж еще? Большие люди, важные. Я у них уже семь лет работаю. Невестка отговаривала меня идти к евреям, но я пошла и ни разу не пожалела. Самые настоящие благородные господа.
— Я очень рада, — сдержанно сказала Анна.
— Выспалась-то хорошо? А то на новом месте, бывает, не спится.
Кухарка разворошила уголь в плите, и он, еле тлевший, разгорелся весело и жарко. Из-под крышки сковородки заструился аппетитный парок.
— Что там? — спросила Анна.
— Там-то? Бекон, разумеется, свиная грудинка… Чему ты удивляешься?
— Но вы сказали, что хозяева — евреи?! Разве им можно есть свинину?
— Чего не знаю, того не знаю. Сама у них и спроси. Хозяин всегда ест по утрам бекон и яйца. А она выпьет чашечку чая да съест поджаренный хлебец с джемом, прямо в спальне. Я научу тебя расставлять завтрак на подносе, будешь относить ей без четверти восемь. Утром только успевай поворачиваться: и тебе, и мне дела хватит.
— Я не могу есть свинину, — сказала Анна. Рот ее заполнила тошнотная слюна.
— Не можешь, не ешь, — отозвалась миссис Монахан, и лицо ее осветила догадка. — Религия твоя, что ли, не позволяет? Нельзя вам?
— Нельзя.
— А почему? — Миссис Монахан перевернула кусочки бекона на сковородке.
— Не знаю. Но это запрещено. Это дурно.
Миссис Монахан сочувственно кивнула:
— Скоро подойдет посыльный от мясника, за заказом на обед. Хозяевам я приготовлю утку, а себе, поскольку сегодня пятница, закажу рыбу.
— А почему надо есть рыбу, раз пятница?
— Ну как же? Господь-то наш умер в пятницу.
Анна хотела поточнее выяснить связь между рыбой и смертью Господа, но тут донесся звон колокольчика, и миссис Монахан заторопилась:
— Боже, чего это она сегодня в такую рань?! Так, достань-ка чашку и блюдце, вон те, фарфоровые, белые с синим. И положи на поднос «Нью-Йорк таймс». Ох, теперь разносчик льда на мою голову! Пойди, милочка, открой! Скажи — пятьдесят фунтов. Поняла? Вот умница…
Изучить жизнь и порядки в этом доме оказалось совсем несложно. Открой дверь, прими у хозяйки плащ, у хозяина — шляпу и трость. На стол подай слева, а грязную посуду убери справа. Поаккуратнее с фарфором и хрусталем, чтоб краешки не отбились. Полей цветы; следи, чтоб капли не попали на стол — дерево от воды белеет. В пять часов накрой к чаю — помнишь, как у мисс Торн? К тому времени миссис Вернер возвращается из магазинов, приводит подруг; их меха пахнут свежим морозцем, а духи сладостно кружат голову. Учись пользоваться телефоном: покрути ручку аппарата, висящего на стенке, скажи девушке на станции нужный номер, а когда соединят, говори так, чтоб рот был поближе к трубке. Все запиши: кто звонил, что передал, — для этого возле телефона лежит пачка отрывных листков.
А вечером, закончив все дела, можешь подняться в свою комнату, в свою собственную комнату, где на комоде, перед зеркалом, стоят в рядочек твои книги. Можешь лечь и почитать, дочитать «Монастырь и любовь» Чарльза Рида — какая удивительная, чудесная история!.. И в довершение можешь съесть апельсин или гроздь винограда.
— Лучше уж съешь, пока не испортились, — говорит миссис Монахан.
— Что и говорить, — рассуждала миссис Монахан, опершись локтями на кухонный стол, — у богачей свои причуды. Хозяину от родителей достался дом в горах, в Адирондаке, большой такой, бревенчатый, похож на хижину Линкольна, только больше. Из окон видны лес, озеро и — ни души кругом, на сто миль. Аж дрожь пробирает. Озолоти меня — не стала бы в такой глуши жить. Отсюда целую ночь ехать надо, в спальном вагоне. Ну, ехать, конечно, весело, целое приключение. Племяннику моему, Джимми, на пользу пошло. Он в тот год ногу сломал, и хозяева взяли его и сестренку его младшую, Агнессу, с собой — на все лето. Джимми-то мой и мистер Пол в аккурат одногодки. Они там хорошо пожили, весело. Детьми еще были, с тех пор много лет прошло. Джимми теперь в гараже работает, а мистер Пол у отца, в банке. Ты знаешь, что у них свой банк? Куин говорит — шикарное место. Где-то на Уолл-стрит. Мистер Пол тебе наверняка понравится, приятный человек, легкий, он всем нравится. Говорят, очень умный, но держится просто, и не скажешь, что умен. Вот только книжки все время покупает. В доме от них уже не повернешься, скоро дышать нечем будет.
Да, здесь целая книжная сокровищница. Анна всегда старалась убирать эту комнату подольше. Есть книги старые, антикварные, с пожелтевшими страницами и меленькими буквами. Есть альбомы по искусству: мраморные дворцы с колоннами, арки; портреты женщин с младенцами; другие женщины, обнаженные, в небрежно наброшенных, почти прозрачных накидках; даже крест с висящим на нем распятым человеком — лицо мирное, покойное, а из рук и ног, из-под гвоздей, течет кровь. Эти страницы Анна перелистывала очень быстро.
Кто же владеет всем этим богатством?
Он приехал в середине сентября, ворвался в дом, одолев крыльцо в два прыжка. За ним спешил Куин с чемоданами; на чемоданах болтались бирки: «Лузитания. Первый класс».
Встретив мистера Пола в прихожей вместе со всеми, Анна вдруг поняла, что ожидала увидеть его совсем не таким, что безотчетно, даже не задумываясь, считала его похожим на родителей — неспешных, скупо роняющих слова, ступающих неслышными шагами.
А он шел по дому, словно по лугу: размашисто и широко, так что просторная прихожая сразу оказалась узкой и тесной. Голубые глаза — неожиданные на смуглом лице — сияли так, будто он только что весело смеялся. Он привез всем подарки и хотел раздать их сейчас же, без промедленья.
— Духи? — Миссис Монахан оторопела. — Куда, по-вашему, мне, старухе, надушенной ходить?
— В церковь, миссис Монахан, — решительно ответил мистер Пол. А голубые глаза лукаво искрятся: до чего славная у нас старуха! — Добавить к молитвам цветочного аромата совсем не грех. Даже Пресвятая Дева цветами не брезговала.
— Ох и болтун…
— А второй флакон для Агнессы. Она ведь еще не ушла в монастырь?
— Еще нет и, верно, не уйдет, зря родители надеются. У них, у бедных, разобьется сердце…
— Ничего с ними не случится, миссис Монахан. — Лицо его и голос сделались очень серьезными. — Пускай Агнесса выбирает свою судьбу сама. Это ее право, и приносить себя в жертву она не обязана.
В ту ночь Анна долго не могла уснуть. Ей мешал гулкий стук собственного сердца. Она ворочалась, ложилась то на правый бок, то на левый, то на спину, но стук был все слышнее, а мир полнился красотой и чудесными, острыми и сладостными волнениями… Но этот мир далек, он — вне ее жизни, она все пропустит, проведет всю жизнь в труде и умрет, так ничего и не узнав!
— Ну, понравился тебе мистер Пол? — спросила наутро миссис Монахан.
Вьюн — сорняк, оплетающий все и вся, — растет по ночам, незаметно. И утром выглядит точно так, как накануне. Но в один прекрасный день ты вдруг видишь, что он опутал ствол чуть не до кроны. И когда успел? Должно быть, ты просто не замечала, а он все стремился вверх, цепляясь за любой сучок и выступ; и вот уже, упрямый, сильный, прилепился к стволу накрепко, слился с ним, не оторвешь…
Как же смешны, как стыдны эти неотступные мысли о Поле Вернере! Когда успели они завладеть ею? Она ведь ничегошеньки о нем не знает! Да ей и дела нет! Но в один прекрасный день он появляется — незнакомец, не ведающий, что она, Анна, существует на свете, — и берет в плен ее душу. Глупость какая-то!..
По утрам Пол с отцом, в черных костюмах и твердых круглых шляпах-котелках, уходили на службу, а она прибирала его спальню: вешала в шкаф халат, расставляла на подзеркальнике флаконы, раскладывала расчески и щетки. Руки ее дрожали. Она не могла без трепета прикасаться к этим вещам, вдыхать их запах: шампунь, лосьон для бритья, табак, которым он набивает трубку. Порой она слышала этажом ниже его голос. Он стучался к отцу в кабинет: «Папа! Пора». И целый день потом, за любой работой и даже за обедом с миссис Монахан, слышала она этот голос.
- Предыдущая
- 9/147
- Следующая
