Остроумие мир. Энциклопедия - Артемов Владимир Львович - Страница 19

Сосед оправдал свою славу балагура. Генрих все время хохотал над его россказнями. Под конец обеда владелец индюка, сначала делавший вид, что не знает короля, признался, что сразу узнал его, и скорбел, что случай послал ему, королю, такого ничтожного застольного собеседника.

— Честь моего короля дорога для меня, — ораторствовал хитроумный сосед офицерши, — и мне тяжко про мысли, что эта честь может пострадать оттого, что у короля за столом был такой ничтожный собеседник, а чтоб предупредить это несчастье, я вижу только одно средство.

— Какое?

— Сделать меня дворянином.

Генрих расхохотался и оказал:

— Черт возьми, великолепная мысль! Ты будешь дворянином, и на твоем дворянском гербе будет твой индюк!

* * *

Однажды, увидав у себя много седых волос, Генрих IV сказал присутствовавшим:

— Знаете, ведь это меня извели и так состарили приветствия и адреса, которые мне пришлось вытерпеть и выслушать с тех пор, как я стал королем.

* * *

Какой-то дворянин, прислуживавший Генриху IV за столом, подавая ему вино, вместо того чтобы его только попробовать, по тогдашнему обычаю, по рассеянности выпил весь кубок до дна.

— Послушай, — сказать ему Генрих, — коли пить, так уж выпил бы хоть из учтивости за мое здоровье!

* * *

В бою при Арле Генрих IV ободрял своих солдат словами: «Я ваш король, вы французы, вот неприятель, следуйте за мной!» Но в пылу боя он заметил, что его передовые отряды начали подаваться, и даже можно было опасаться, что они ударятся в бегство, потому что многие уже поворачивались спиной к неприятелю. Генрих устыдил их, воскликнув:

— Поверните голову и, если не хотите сражаться, то, по крайней мере, взгляните, как я буду умирать!

* * *

Увидев какого-то человека, у которого волосы на голове были уже совсем седые, а борода еще вся черная, Генрих IV спросил его, как это так с ним случилось.

— Это оттого, государь, что волосы мои на двадцать лет старее бороды.

* * *

Во времена Генриха IV жил какой-то чудак, который составлял анаграммы из имен разных выдающихся людей и богачей и подносил им эти плоды своей изобретательности. Он придумал также и анаграмму из имени короля и преподнес ее Генриху в чаянии награды. Король заинтересовался, что это за человек, чем он занимается. Бедняк отвечал, что занимается изобретением анаграмм, и поспешил прибавить, что он очень беден.

— Это неудивительно, — заметил король, — при таком неслыханном ремесле.

* * *

Генрих IV жаловался маршалу Роклору на упадок аппетита.

— Когда я был королем Наваррским, — говорил он, — у меня был превосходнейший аппетит, а теперь, когда стал королем Франции, ничто мне не нравится, все стало не по вкусу!

— Это потому, государь, — ответил маршал, — что в то время вы были отлучены от церкви, а у отлученного аппетит все равно что у дьявола.

* * *

Генрих IV был человек несомненной храбрости, и, однако же, когда он сходился лицом к лицу с неприятелем и ему докладывали, что настала минута боя, он неизбежно каждый раз впадал в некоторое расстройство, которое обычно приписывается лишь трусам. И, таким образом, каждый раз ему приходилось начинать бой… с укрощения своего бунтующего пищеварительного аппарата. Он сам над этим смеялся и говаривал при этом: «Надо пойти постараться для них (то есть для врага) хорошенечко…»

* * *

Один дворянин долго колебался и все не решался, к кому пристать — к Генриху IV или к его врагам. Однажды, увидав этого человека, Генрих сказал ему:

— Подойдите, сударь, не бойтесь; если наша возьмет, так ведь вы будете на нашей стороне.

* * *

Однажды Генрих IV приказал своему министру Сюлли явиться к нему на другой день с утра, чтобы засесть, не отрываясь, за важные государственные дела. Верный Сюлли явился в назначенный час к дверям королевской опочивальни, но Генрих велел ему сказать, что у него лихорадка и чтобы министр пришел после обеда. Сюлли, знавший своего повелителя насквозь, сейчас же почуял, что тут что-то не так; он не ушел, а остался, на всякий случай, переждать. Прошло некоторое время, и вот он видит, что из комнаты короля выходит очень интересная молодая особа; скоро после нее вышел и король. Увидав Сюлли, он смутился, принял самый угнетенный вид и начал жаловаться опять на свою лихорадку.

— Государь, — сказал ему Сюлли, — я знаю, что у вас была лихорадка, но я думал, что она вас уже оставила; по крайней мере, мне показалось, что как будто бы она минут пять назад вышла из вашей комнаты и ушла вниз по лестнице.

* * *

Однажды зимой, в сильнейшую стужу, Генрих IV ехал по улице, весь закутавшись в меховой плащ и все же чувствуя, что ему холодно. И вдруг он видит известного ему молодого гасконца, который весело шагает по морозу в очень легком костюме. Король был чрезвычайно поражен выносливостью этого молодца, подозвал его и спросил, как это он ухитряется оставаться живым на таком морозе в таком легком костюме.

— Неужели тебе не холодно?

— Нисколько, государь.

— Помилуй, да я в моей шубе весь дрожу! — воскликнул король.

— Ах, государь, — сказал ему гасконец, — кабы вы делали так, как я, то никогда бы не зябли!

— Научи, пожалуйста! — попросил король.

— Очень просто, надевайте на себя, как я делаю, весь свой гардероб, всю одежду, какая у вас есть, и будьте уверены, что никогда не озябнете.

* * *

Генрих IV очень любил своего сына и наследника Людовика XIII. В то время астрологи еще процветали почти повсюду при дворах королей и владетельных особ. Маленькому дофину составляли множество гороскопов. Так как звездочеты говорили все разное, то над ними трунили и объявили, что они все врут. Генрих с этим соглашался и сам смеялся, но однажды сказал про них:

— Они все врут да врут, а пожалуй, до того доврутся, что и правду скажут.

* * *

Однажды он играл со своим наследником, возя его на себе и ползая на четвереньках по комнате. В эту минуту в комнату вдруг вошел испанский посланник. Не оставляя своего занятия, Генрих спросил у него:

— Господин посол, есть у вас дети?

— Есть, государь.

— Ну, тогда я могу при вас докончить мой круг по комнате.

* * *

Во времена Генриха IV проявился какой-то человек, обладавший непомерным аппетитом, евший за шестерых, как доложили о нем королю. Тот, заинтересовавшись таким чудищем, пожелал его видеть. В свою очередь едок тоже очень хотел быть представленным королю, полагая почему-то, что будет отменно награжден за свои отличия.

— Это правда, что ты ешь столько, сколько надо шестерым? — спросил король.

Обжора подтвердил.

— Ну, а работаешь ты тоже за шестерых? — продолжал король.

— Никак нет, государь, работаю, как всякий другой моей силы.

— Черт возьми, — сказал король, — если б у меня в королевстве было много таких, как ты, я бы вас всех перевешал, потому что вы бы у меня объели все государство.

* * *

Однажды Генрих IV сказал испанскому послу:

— Если испанский король раздражит меня, я буду за ним гнаться до самого Мадрида.

Посланник ответил ему:

— Вы будете, государь, не первым французским королем, побывавшим в Мадриде.

Это был злой намек на мадридский плен Франциска, и Генрих спохватился, сдержал себя и сказал:

— Господин посланник, вы — испанец, я — гасконец; оба мы мастера бахвалиться; лучше оставим эту манеру, а то Бог весть до чего договоримся.

* * *

Генрих IV был добрый католик и по праздникам усердно присутствовал на богослужении, но по будням редко бывал в церкви. Он говорил по этому поводу:

— Когда я работаю на общее благо и в это время как бы забываю Бога, то мне кажется, что забываю Его ради Него.

* * *

Однажды он играл в мяч и выиграл четыреста экю. Он взял этот выигрыш сам и спрятал, сказав при этом:

— Это уж будет мое кровное, никуда не денется, потому что не пройдет через руки казначеев.

* * *

У него был любимец духовник, отец Коттон, что по-французски значит — вата. Всем было известно, что духовник имеет огромное влияние на короля, и влияние это никому не нравилось. Поэтому говорили: