Позабытые острова - Даниельссон Бенгт - Страница 22
- Предыдущая
- 22/40
- Следующая
Часто навещали нашего друга Генри. У него был радиоприемник последней марки, американские и скандинавские журналы. Мы рассеянно слушали передачи, листали журналы, но наше отношение к цивилизованному миру настолько изменилось, что интерес к сенсациям и новостям угас. Конечно, мы знали, что не сможем окончательно отречься от цивилизации, сжечь все мосты. И все-таки на расстоянии нам казалось, что там, в Европе, люди уж больно торопятся, суетятся, им некогда даже задуматься над смыслом того, чем они заняты. Все из последних сил рвутся вперед, вверх. И ведь не похоже, чтобы они приблизились к своей цели: всё чем-то недовольны, хотят еще большего…
Мы не спеша возвращались в свою лачугу, благодаря судьбу, удачу, капитана шхуны и Генри Ли. Наконец мы обрели пристанище, о котором давно мечтали.
ВЕРХОМ В «СТОЛИЦУ»
Мы, наверно, так и осели бы в тихой долине Эиаоне, если бы не одно непредвиденное обстоятельство. Нет, не несчастный случай и не стихийное бедствие изгнали нас. Никто не нарушил нашего спокойствия, и отношения с местными жителями не испортились. Мы ни в чем не испытывали нужды. А случилось то, чего мы иногда втайне побаивались: Мария-Тереза и я заболели.
Хотя мы не признавались в этом друг другу, оба опасались, как бы не возобновились нелады с желудком и общая слабость, которые вынудили нас покинуть Рароиа. Но таких симптомов не было, зато по истечении нескольких месяцев жизни на новом месте у нас появилось непривычное недомогание. Руки стали удивительно тяжелыми, прямо свинцовыми, не то что работать, а даже поднять — и то трудно.
Вывод мог быть только один. И когда мы рассказали Генри про странные симптомы, он подтвердил наши подозрения.
— Ясно, как дважды два: элефантиаз, — тотчас ответил он. — Суставы не обязательно распухнут сразу. Может пройти много времени, даже несколько лет. У вас еще пока первая стадия: тяжесть в руках и ногах, иногда повышение температуры.
Кому знать об этом, как не Генри: он сорок лет болел слоновой болезнью.
— Послушай, а разве в Атуане нет врача? — спросил я его; кто-то говорил мне, что в «столице» Хива-Оа живет лекарь.
— Есть на ваше счастье. Прежде он жил на Нукухиве, тогда к нему можно было попасть, только если случайно подвертывалась шхуна. Берите лошадей и отправляйтесь на обследование, тут очень просто добраться.
Очень просто? К этому времени я уже успел убедиться, что у жителей архипелага свое, весьма отличное от моего, представление о верховых прогулках… По прямой от Эиаоне до Атуаны около двадцати километров. Но ведь придется ехать по узенькой тропке, которая вьется вдоль гребня. Следовательно, путь окажется по крайней мере вдвое большим. Наши экскурсии в Пуамау и другие долины убедили нас, что даже непродолжительная поездка может быть очень утомительной. Решение напрашивалось само собой: поеду один. Ведь у нас с Марией-Терезой одинаковые симптомы. Достаточно, если врач осмотрит одного.
Тропа была указана на карте, которую нам дал Генри. Но я знал, сколь далеки местные карты от действительности, и предпочел найти себе проводника. Как раз в это время в Эиаоне появился Пуане, который возвращался из Пуамау домой, в Атуану. В Пуамау он ввязался в драку и теперь боялся, что за ним снарядят погоню. Таким образом, я мог быть совершенно уверен, что он будет двигаться быстро, не станет нигде задерживаться, чтобы собирать чудодейственные лекарственные растения, навещать родичей, ловить раков в речушках, просто отсыпаться… Мне нужен только добрый конь и побольше мягких одеял на седло — и уж как-нибудь я от Пуане не отстану!
Мы отправились рано утром по холодку. Поднимаясь по хорошей тропе, которая из долины идет круто вверх в горы на запад, я сидел очень прямо и лихо помахивал прутиком, чтобы все видели, что я правлю конем, а не наоборот. Мария-Тереза, Генри и прочие обитатели долины стояли у калитки, махая нам вслед. Но вот они исчезли за поворотом, и я не замедлил принять более естественное для меня положение.
Увы, торная тропа быстро кончилась. Дальше мы двинулись по узкому руслу мелкого ручья, окаймленного цепким кустарником. По не это обескуражило меня больше всего, а зрелище, которое открылось нам с первого же гребня. Отрог за отрогом чередовались с глубокими долинами. Здешнюю местность можно сравнить с рукой, растопыренные пальцы которой указывают на море. Я-то надеялся, что мы — так обещала карта — вначале поедем вдоль берега по ровному месту, а оказалось, что все время придется петлять по горам и долам! Крутые гряды, между которыми зажаты тесные долины, обрываются прямо и море. Только взберешься на гребень — уже крутой спуск. Разность высот достигала трехсот-четырехсот метров, и мы продвигались очень медленно. Через несколько часов сделали привал, одолев каких-нибудь пятнадцать километров, а по прямой — от силы семь…
Но вот тропа стала сворачивать в глубь острова, поднимаясь все выше и выше. Мотая головами, кони взбирались вверх по гребню шириной не более метра. С обеих сторон — круто обрывающиеся склоны; далеко внизу — долины с пальмами, которые нам казались совсем крохотными. Растительность в горах была скудная и однообразная. Кустарники сменились высоченным древовидным папоротником. Даже обыкновенный папоротник был мне по пояс.
Вдруг пошел дождь. Хлынул внезапно, точно где-то открыли кран, — как всегда в тропиках. Я не успел достать плащ, как уже промок насквозь. Плотная завеса дождя все заволокла, я едва различал перед собой лошадь Пуане. А мой проводник как ни в чем не бывало продолжал путь. Оставалось положиться на провидение и на своего коня. Минул и час, и два, но дождь все не унимался. Такой ливень только в кино увидишь, в каком-нибудь экзотическом голливудском фильме!
Так же внезапно дождь прекратился. Подъем продолжался, но теперь я уже не видел пропасти: все застилало море облаков, из которого наподобие спины доисторического чудовища торчал гребень отрога.
— До Топакеекее доберемся и отдохнем, — сказал Пуане.
— А там что — дом есть?
— Нет, это такое место, там сорвалась в пропасть лошадь по прозвищу Кеекее. После дождя часто бывают оползни. Вдруг прямо под ногами обваливается часть тропы. Обычно всадник успевает соскочить, но лошадь погибает. Отсюда до дна долины тысяча метров, только ceйчас не видно.
«И слава богу, что не видно», — подумал я. Но на всякий случай зажмурился.
Добравшись до Топакеекее, мы доели наши припасы: говяжью тушонку и хлеб.
— А дальше будут еще места с такими названиями? — осторожно справился я.
— Конечно, — ответил Пуане с непонятной мне радостью в голосе и перечислил с полдесятка названий, которые все начинались с Топа (упасть). Одно заканчивалось словом Тиока; лошадей так не называют.
— Верно, там сорвался одни приятель по имени Тиока, — подтвердил Пуане, весело смеясь. — Не успел вовремя соскочить с седла. Он был почти такой же плохой наездник, как ты.
Я понял тонкий намек и в дальнейшем наиболее рискованные места проходил пешком, ведя коня в поводу.
Наконец тропа вывела нас на горное плато. Подъем стал легче, воздух здесь был чист и свеж. Выглянуло солнце, в небе изогнулась великолепная радуга — точно ворота в сказочный край. Я быстро убедился, что место здесь и впрямь необычное. На островах Маркизского архипелага редко найдешь большие ровные площади. А тут на пять километров в ширину и вдвое больше в длину простерлось чудесное плато. Сперва мы ехали лесом между высоких манговых деревьев и таману. Никаких зарослей, заслоняющих вид; часто попадались светлые прогалины. Потом тропа вышла на просторный луг, за которым начинались кофейные кусты.
Вдруг что-то зашумело, и через тропу метнулась здоровенная черная свинья, сопровождаемая выводком поросят. Пуане, задремавший было в седле, молнией соскочил на землю и исчез в кустах. Визг, хрюканье, гомон говорили о том, что добыче не удалось уйти! А вот и Пуане — тащит отчаянно визжащего поросенка! С довольным видом он привязал визгуна к седлу сзади.
— Отличные места для охоты, — сказал Пуане. — Свиньи, быки, лошади, козы… Потомство домашних животных, которые ушли в горы. Видишь — следы. Где-то поблизости есть дикие коровы.
- Предыдущая
- 22/40
- Следующая
