Последний вальс - Бэлоу Мэри - Страница 10

— Я бы посоветовал вам, миледи, не испытывать моего терпения, — произнес граф, прищурившись.

Кристина беззвучно открыла и закрыла рот. Ее глаза расширились, и Джерард успел прочитать в них… что? Страх? Графиня ничего не ответила. И не отвела глаз. Неужели он ошибся? Скорее всего.

Джерард вновь вздохнул.

— Все было бы гораздо проще, если бы мы вообще не встречались до вчерашнего дня, не так ли? — произнес он. — Но случилось так, что мы встретились и полюбили друг друга. Вы вышли замуж за Гилберта, а я уехал в Канаду. Теперь наши судьбы вновь пересеклись, как я полагаю — навсегда. Хотя скорее всего мы вновь благополучно забудем об этом после праздников. Я вернусь в Канаду, вы останетесь здесь. Так можем ли мы принять наше нынешнее существование как данность и двигаться дальше? Думаю, мы оба должны согласиться, что юношеская любовь глупа и недолговечна и что Гилберт оказал нам обоим услугу, приехав в город много лет назад. Вы поможете мне сделать Рождество веселым и незабываемым для всех тех людей, что приедут в Торнвуд?

— Да, — ответила Кристина.

— И вы снимете это черное платье? — Джерард неприязненно оглядел наряд графини.

Кристина облизнула губы. Правильно ли он понял ее замешательство? Но Джерард не собирался вновь давать волю раздражению.

— Есть ли в деревне портниха? — спросил он, и когда Кристина кивнула, продолжал: — Воспользуйтесь ее услугами, а я велю Монку оплатить счет.

Впервые за все время пребывания графа в поместье Кристина покраснела.

— Я становлюсь для вас слишком тяжелой обузой, — произнесла она.

Но Джерард пропустил язвительное замечание мимо ушей.

— Что вы знаете об организации домашних торжеств? — спросил он.

— Не много, — призналась графиня.

Джерарду не приходило в голову, что на протяжении тех десяти лет, что Кристина провела в Торнвуде, ей ни разу не приходилось принимать у себя гостей. Выходило, что они с Гилбертом — а заодно и бедняжка Маргарет — вели спокойное, скучное пуританское существование. Они имели на это полное право, но Джерард не позволит, чтобы от этого страдала его юная кузина.

— Так, может быть, нам стоит сесть за стол, взять перо и бумагу и попытаться изложить на ней свои скудные познания в столь непростом деле?

На губах Кристины появилась все та же странная полуулыбка, но на этот раз в ней угадывался проблеск оживления.

— По крайней мере, — произнесла она, — мы точно знаем, что необходимо разослать приглашения. Мэг вызвалась их написать.

Впервые в голосе графини прозвучали дружелюбные нотки. Лиха беда начало? Джерард надеялся, что в последующие дни им удастся сохранить хотя бы деловые отношения.

В противном случае это будет самое ужасное Рождество в его жизни.

Она будет получать денежное содержание, достаточное для удовлетворения собственных нужд и потребностей девочек. Впрочем, это сильно сказано. Ведь потребности у них весьма скромные. И все же она будет получать денежное содержание. Свои собственные карманные деньги, которые сможет потратить, как ей захочется. У Рейчел появится учительница — Кристина выберет ее сама, — и тогда она наконец-то сможет быть для девочек просто матерью. Она закажет у мисс Пенни новое платье или даже два. Какое неправдоподобное расточительство.

К тому времени как Кристина вышла из библиотеки, ее голова кружилась от обилия дел, которыми будет заполнена следующая неделя, не говоря уж о том, что нужно будет сделать после прибытия гостей. Но все эти заботы отходили на второй план при мысли о том, что у нее появятся карманные деньги и новые платья. А еще возможность вести себя легкомысленно.

Она обретет свободу!

Ведь раньше, если ей или девочкам требовалось что-то, нужно было обращаться к Гилберту. Да и то не в любое время. Для подобных просьб был отведен всего один час — с девяти до десяти часов утра в кабинете Гилберта. Кристине приходилось стоять перед его столом как простой просительнице. Если детям требовались пеленки, мужа необходимо было поставить в известность. Нет, те, в которые заворачивают Рейчел сейчас, больше нельзя использовать. Они износились, больше не впитывают влагу и годятся лишь для того, чтобы мыть пол на кухне. Подняться в детскую и принести одну в кабинет? Хорошо, она принесет их все.

И таких случаев было много. К деньгам Гилберт относился весьма щепетильно и ненавидел тратить их попусту. Он не раз повторял супруге, что тысячи бедняков были бы счастливы носить то, что ее сиятельство столь беззаботно собиралась выбросить. В первые год или два Кристина считала подобные обвинения несправедливыми. А потом и сама научилась экономить. Кроме того, Гилберт не слишком-то сочувствовал беднякам. В качестве мирового судьи он сурово преследовал бродяг, появляющихся в окрестностях Торнвуда.

Кристина не была уверена в том, что волнение, вызванное грядущими переменами, заглушит негодование. Она ненавидела себя за то, что должна была быть признательной ему — новоявленному графу Уонстеду. Ненавидела его за предположение о том, что она якобы боится просить его о чем-либо — пусть даже это правда! — или поставила себя в положение жертвы и намеренно скрывает, что в чем-то нуждается.

А еще Кристину глубоко раздражал он сам, его враждебность и сарказм и само его присутствие в доме. Она ненавидела его за то, что он знал все. Как у него все просто — она предпочла деньги любви и отвергла его ради Гилберта. На деле же все обстояло совсем иначе. Однако Кристине претило объяснять графу что-либо. Да его и не удовлетворило бы ни одно объяснение, ведь, по существу, все получилось именно так, как он и говорил. Она вышла замуж за Гилберта, потому что тот был богат. И отвергла Джерарда, потому что он таким не был. Казалось бы, все просто. Но на самом деле все было гораздо сложнее.

Кристина упорно не желала вспоминать тот единственный день своей жизни, потому что воспоминания были столь мучительны, что она готова была плакать от бессилия.

Кристина надеялась, что после того, как они на протяжении целого часа, а может, и двух, вполне дружелюбно обсуждали дела, им удастся сохранить цивилизованные отношения вплоть до отъезда Джерарда и вести себя так, словно он — мужчина, вернувшийся домой, а она — вдова его предшественника, которую он увидел впервые.

Но вскоре мирное течение жизни вновь было нарушено.

Когда все обитатели Торнвуда собрались на ленч, граф Уонстед сделал заявление, которое предварил вопросом.

— Тетя Ханна, — обратился он к пожилой женщине, — вы по-прежнему играете на фортепьяно так же чудесно, как и прежде? Вчера я слышал лишь Маргарет.

— Ну, я бы не назвала свою игру чудесной, Джерард, — ответила леди Ханна, — я вообще не уверена, была ли она когда-нибудь таковой, хотя с твоей стороны весьма любезно сделать мне такой комплимент. Но я играю время от времени с самого переезда в Торнвуд. У нас с мистером Милном был лишь спинет[1], но, должна признаться, я всегда предпочитала плавные звуки фортепьяно.

— Хорошо, — оживился граф. — Если вам не сложно, я попросил бы вас просмотреть вместе со мной все ноты, что имеются в доме. Хочу подыскать музыку, под которую можно танцевать вальс.

Маргарет непроизвольно открыла рот, а потом поспешно уставилась в свою тарелку, как если бы кто-то произнес ругательство, не предназначенное для ушей молодой леди. Кристина же поджала губы.

— О, я знаю несколько подходящих произведений наизусть, Джерард. — произнесла леди Ханна, несказанно удивив присутствующих. — Однажды я имела возможность наблюдать, как танцуют вальс, и мне он показался невероятно романтичным. Разумеется, Гилберту я никогда не говорила об этом. Он счел бы мои слова… как бы это выразиться… — Леди Ханна с улыбкой посмотрела на Кристину.

— Нечестивыми? — подсказал граф.

— И вульгарными, — добавила Кристина. Пошлые — более подходящее определение, но Гилберт ни за что не позволил бы себе произнести подобное слово вслух, тем более в присутствии леди. Так, значит, гости будут танцевать вальс? Вопреки ее просьбе?