Каббала власти - Шамир Исраэль - Страница 47

• Предыдущая
• 47/128
• Следующая

Внутри оно меньше поражает воображение. Куски ржавого железа, видеоэкраны, грубые геометрические конструкции выдаются за шедевры современного искусства. Художник из Нью-Йорка демонстрирует 15 рифлёных стальных поддонов, художник из Японии — большую комнату с дюжиной телевизионных экранов, показывающих бесконечную пустоту. Четыре просторных этажа этого ничего не стоящего сумбура венчает пятый этаж с коллекцией костюмов от Армани. Любой экспонат без ущерба можно заменить любым другим. Здесь нет «Рафаэлей ржавого железа»: художник как творец искусства уступил своё место куратору музея, владельцу художественной коллекции. Это они решают, какой именно мусор будет выставляться, чьё именно имя будет красоваться под фотографией размокшего куска мыла или дохлой крысы. И только блестящий ярлык Армани царит, неподвластный воле куратора, а может, наоборот, он то и воплощает в его глазах идеальное искусство.

Музей современного искусства в Бильбао должен был выставлять «Гернику» Пикассо, эту современную версию Страшного Суда. На деле он забит металлоломом. Это наглядный пример упадка, нет, кончины европейской изобразительной традиции. Музей Гуггенхайма — отнюдь не исключение из правил, он устанавливает правило и моду. На Биеннале современного искусства в Венеции бельгийцы представили ряд стульев, японцы — 100 метров фотографий живой клетки, израильтяне — бесконечные книжные полки, забитые дешёвыми прошлогодними бестселлерами, англичане — сплющенные старые автомобили. По дороге в Милан мы обогнали грузовик, везущий прессованные автомобильные остовы на свалку. Они могли бы стать экспонатом Гуггенхайма, как впрочем, как и любая куча мусора. Никто бы не удивился, если бы эту кучу сопровождала табличка с именем художника, страной и перечнем исходных материалов.

В музее Амстердама мы видели коллекцию полуразложившихся, гниющих свиных туш. Газеты писали, что одна из туш, погруженная в ёмкость с формалином, пленила воображение частного американского коллекционера, и тот купил её за пятьдесят тысяч долларов. Решением двух мамонцев — частного коллекционера и музейного куратора — она стала произведением искусства. В церкви св. Николая в Копенгагене вместо вдохновенных образов Мадонны (удалённых из церкви добрыми протестантами), мы видели огромную цветную фотографию старой больной женщины, рядом женские гениталии размером с амбарные ворота, рядом натуралистичный акт орального секса в гомосексуальном исполнении. В амстердамской церкви проходила выставка моментальной пляжной фотографии. У таких выставок двойная задача — профанировать и церковь и искусство. Обе они с успехом выполняются: церкви Амстердама и Копенгагена стоят пустые, а художники производят мусор.

Как же эти тошнотворные постеры, тухлые кадавры или дешёвое порно стали называться произведениями искусства? Предтечи современного искусства — Густав Курбе и Эдуард Мане — восставали против романтического отрицания реальной жизни и реального человека. Пионеры современного искусства, Марсель Дюшан и Казимир Малевич старались эпатировать буржуазию, расширить границы искусства, показать безграничность человеческого духа. Но их парадоксальная шутка о том, что «всё, что выставлено в музее уже есть искусство» была воспринята с убийственной серьёзностью и возведена в ранг непреложной истины.

Принцип оказался удобным для семейства Гуггенхаймов, основавших музеи в Нью-Йорке, Бильбао, Венеции. У них было достаточно средств на постройку роскошных зданий. Они точно знали, что им надо, и они были не прочь стать верховным арбитром. Фамилия Гуггенхайм стала брэндом в искусстве. Сначала были полотна сомнительной эстетической ценности вроде «абстрактной живописи» Джексона Поллока, и вот, наконец мы докатились до тухлых свиней, ржавого металлолома и костюмов Армани. Искусство было уничтожено.

На расстоянии дневного перегона от Бильбао в древнем королевском граде Леоне можно посетить один из старейших и прекраснейших европейских кафедральных соборов с его дивными витражами. Церкви и храмы были первым и важнейшим хранилищем и патроном искусства. Они не были простыми заказчиками, как современный банк, который заказывает картину для украшения главного офиса. Изобразительное искусство неразрывно связано с церквами и храмами; оно есть форма высшего служения, провозглашающее внутреннее родство и созвучность Бога и Человека. Стены кремлёвских храмов сияют древними русскими иконами, в церквах Италии можно увидеть работы кисти Караваджо и Рафаэля, лики божественной красоты смотрят из ниш буддийских храмов Нагана и Киото. Прекрасные мраморные тела Афродиты, светлые лики Богородицы, суровые изображения Христа Вседержителя, грациозные статуи Будды — в них была вся суть до-современного искусства.

Художники и сегодня боговдохновенны, они и сегодня готовы строить кафедральные соборы и украшать их росписями, воспевающими нашу любовь к Господу. «Звёздная ночь» Ван Гога могла бы стать алтарным изображением, Гоген писал «Рождество» и «Райские кущи», только на Таити, а «Голубь» Пикассо — это тот самый голубь, которого видел Иоанн Креститель на берегах Иордана. Гауди положил свою жизнь, возводя и по сей день недостроенный грандиозный собор в Барселоне, в то время как на другом конце Европы, в тысячелетнем стольном граде Киеве строился и украшался замечательный Владимирский собор. Снаружи он выглядит, как обычный собор, построенный в византийской традиции, но внутри это настоящее чудо. Своды и стены плотно расписаны такими мастерами fin-de-siecle, как Васнецов, Нестеров, Врубель. Это Сикстинская капелла православия, а ведь собор — почти современник Малевича!.

Русские художники использовали традиционную схему и тематику убранства Православной церкви, но их художественная манера, стиль, были новыми, свежими, сильными. Кто знает, может быть, если бы октябрьская революция не пылала антихристианским жаром, русские смогли бы вновь разжечь великое пламя христовой веры. Этого не произошло, русские церкви были разрушены или превращены в склады или, как в случае с киевским Владимирским собором, стали музеями атеизма. Но дух не так просто убить. Спортсмены и лётчики Дейнеки — советского художника 30-х годов — и его нордических современников воспевали величие человека, созданного по образу и подобию Божию. Сегодня это принято презрительно называть «тоталитарным искусством», хотя «Сталин и Ворошилов» Герасимова ни на йоту не более тоталитарное произведение, чем скажем «Наполеон» Давида или «Генрих IV» Рубенса.

Не бывает тоталитарного искусства, в отличие от тоталитарного режима в искусстве. Тоталитарной может быть только гегемония одной визуальной тенденции в искусстве при полном подавление всех других проявлений человеческого духа. Для кураторов Гуггенхайма и современных критиков искусства приемлем только один вид искусства, а фигуративное, «человеческое» искусство подвергнуто остракизму.

Ведущая фигура британского художественного истеблишмента Айвен Массоу, директор Института современного искусства, восстал против этого современного тоталитаризма. В статье в журнале New Statesman, озаглавленной «Лапша на уши» (It's All Hype), он описывает самый настоящий тоталитарный режим, поддерживаемый сплочённой группой музейных кураторов:

• Предыдущая
• 47/128
• Следующая