Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых - Марченко Андрей Михайлович "Lawrence" - Страница 117

• Предыдущая
• 117/180
• Следующая

– Да, после того как мы их флоту по сусалам надавали в Лимасольской бухте, «просвещенные мореплаватели» нас ой как не любят, – усмехнулся штабс-капитан. – Сами-то как, не участвовали?

Трое молодых техников смущенно переглянулись.

– Нет, не успели. Мы только осенью на базу из учебной части прибыли. Но усиленную боеготовность еще застали.

– Это да, – довольно кивнул комендант. – Весь Царьградский особый оборонительный район до ноября в усиленной боеготовности состоял. Все ждали, чем англичане нам ответят. Но обошлось… – Он задумчиво покачал головой.

Да уж, летом 1932 года Европа едва удержалась на грани новой мировой войны.

Всё началось еще весной. 11 марта 1932 года английская таможня наложила арест на два российских судна, стоявших под погрузкой в порту Калькутты. Англичане мотивировали это тем, что на борту этих кораблей в Индию была доставлена военная контрабанда. Однако веских доказательств предъявлено не было. В ответ русские власти наложили арест на два английских судна, стоявших под загрузкой в Царьградском порту. В Англии это известие вызвало бурю возмущения, ну еще бы, ведь еще древние говорили: «Что положено Юпитеру – не положено быку». Так что русские, сделав то же самое, что и англичане, нарушили все мыслимые и даже немыслимые правила и традиции, еще раз доказав всему миру свою варварскую сущность, жадность и пренебрежение всеми цивилизованными нормами. Поэтому в ответ на столь наглый поступок британцы с полным правом захватили еще около трех десятков русских судов, причем сделали это, не обращая внимания на границы территориальных вод. Так, легкий крейсер «Каледон» захватил русский пароход «Десна» в пределах территориальных вод Греции. Однако эти варвары не остановились и посмели бросить еще более наглый вызов британскому льву – и число арестованных английских судов довольно быстро возросло до двадцати семи. Причем все они были задержаны в русских портах.

На некоторое время ситуация повисла в неустойчивом равновесии. Николай II до последнего надеялся на мирное разрешение конфликта. Но когда легкий крейсер «Чемпион» обстрелял и потопил принадлежавший к Средиземноморской эскадре Российского императорского флота пусть и устаревший, построенный еще в 1914 году, но находящийся в списочном составе флота и следующий под русским военно-морским флагом эсминец «Поспешный», терпение лопнуло. Тем более что обстановка только обострялась.

С самого начала конфликта англичане сосредоточили силы на своих базах в Средиземном море, поскольку опасались набеговых операций легких сил русского Средиземноморского флота на Порт-Саид и затруднения деятельности Суэцкого канала, этой, воистину, аорты Британской империи. Кроме того, как выяснила русская разведка, в Британском адмиралтействе посчитали полезным и самим провести набеговую операцию на русское побережье в районе Проливов. Ну, чтобы напомнить этим азиатам-русским, с кем они имеют дело. И вот, вследствие этих планов и опасений, в начале июня в порт Лимасола вошла британская эскадра в составе одного линкора, трех крейсеров, легкого авианосца и шести эсминцев. На самом деле это был только передовой отряд того соединения кораблей, которое формировалось для исполнения задачи бомбардировки русского побережья. Остальные его корабли должны были подтянуться чуть позже.

Именно эта эскадра и была избрана в качестве объекта для поучительного во всех отношениях воздействия на зарвавшихся «просвещенных мореплавателей». Всё произошло на рассвете 19 июня. Два полка морской авиации Средиземноморского флота Российской империи – бомбардировочный и торпедоносный, вооруженные новейшими самолетами Сл-3 с боевым радиусом в 1 150 верст, стартовали с Казаковской базы около часа ночи и на рассвете уже достигли побережья Кипра. Атаку британской эскадры начали торпедоносцы со стороны моря. Первая волна насчитывала две эскадрильи – девятнадцать машин, которые в бой вел сам командующий авиацией Средиземноморского флота полковник Прокофьев-Северский[47]. Из одиннадцати боевых кораблей британской эскадры торпеды поразили семь, из них линкор был поражен трижды[48]. А вот авианосец, пришвартованный немного в стороне и кормой в сторону захода самолетов, избежал попадания торпед. Следующая волна состояла исключительно из бомбардировщиков, которые поразили девять боевых кораблей, причем в авианосец на этот раз попало шесть тридцатипудовых бомб. Последняя волна, состоявшая из одной эскадрильи торпедоносцев, атаковала английские корабли уже в сплошном дыму, поэтому эффективность ее атаки оценить сложно. Однако после «бойни в Лимасоле» в состав британского флота после долгого ремонта вернулось всего лишь два эсминца. Остальные корабли оказалось легче построить заново.

«Англичанка» подняла визг до небес. Русских летчиков обвиняли в вероломстве, в неприкрытом пиратстве, в утоплении в порту Лимасола кораблей нейтральных держав, в бомбардировке беззащитных мирных жителей, короче, во всех смертных грехах, какие только возможно было придумать. Но за всем этим визгом явственно проглядывалась растерянность. Как, могучие линкоры, вооруженные гигантскими пушками и укрытые мощной броней, оказались полностью беззащитны перед несущими всего по одной торпеде или по паре-тройке весьма примитивных по отношению, скажем, к конструкции и технологическому совершенству снаряда главного калибра, бомб? Так это что, весь Royal Navy теперь совершенно беззащитен перед русской береговой бомбардировочной авиацией? Воевать в таких условиях Британия была совершенно не готова. Поэтому накал страстей заметно спал, и стороны приняли решение тихой сапой вернуться к «состоянию до 11 марта 1932 года». Но русские летчики с тех пор стали предметом неугасимой ненависти со стороны английских моряков, как военных, так и гражданских.

Штабс-капитан вздохнул.

– Ладно, вернемся к нашим… как их, ну этим… Кто первый начал-то?

– Англичане… – осторожно ответил Прокопий.

После добродушных расспросов коменданта у техника возникло ощущение, что на этот раз всё может и обойтись. Он знал, что после того, как напряжение во взаимоотношениях между Британской и Российской империями несколько спало, по всем органам военной и гражданской власти был направлен строгий циркуляр, предписывающий обращаться с подданными Британской короны с максимальным вежеством и ни в коем случае не провоцировать никаких конфликтов. Им в полку тоже зачитывали приказ командующего Царьградским особым оборонительным районом. Но рази ж пьяному чего докажешь?

– А чего ж они побиты, а вы – нет? Или все как на подбор – бойцы на кулачках или в этой, как его, новомодной борьбе «самоз»[49] господина Спиридонова[50]?

– Куда там, – Прокопий осторожно махнул рукой, опасаясь, что сей жест рассердит штабс-капитана, – просто они ж все пьяные были. Один так вообще до нас не добрался – четыре раза о стулья и столы спотыкался и падал. Так что того, чернявого, из нас вообще никто и пальцем не тронул.

– Вот как? – удивился комендант и снова задумался. А затем внезапно спросил: – А откуда будете-то?

Прокопий покосился на Трифона.

– Ну… это… мы с техником Калобиным из-под Самары, а техник Вазелонидиос – он местный.

– О, как! – удивился штабс-капитан. – И как это?

– Так он вместе с нами в Каче[51], в авиационно-техническом училище учился.

– А вы как из Самары в Качу попали?

– Так по набору. Мы в фабрично-заводской школе при судоремонтном заводе учились. Ну и как услышали, что в авиатехников набирают, так, аккурат, и…

– Поня-ятно… – протянул штабс-капитан. – Что ж, господа техники, – он на мгновение задумался, а затем взревел: – Апанас!

– Слухаю, Ваш блаородье!

– А Конуркин еще здесь?

Прокопий напрягся. Фамилию Конуркин носил унтер, старший того самого патруля, который и загреб их в комендатуру. И был он весьма дюжего телосложения.

• Предыдущая
• 117/180
• Следующая