Выбери любимый жанр

Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых - Марченко Андрей Михайлович "Lawrence" - Страница 90

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

Никакого Гитлера не понадобилось бы никому.

Войны не случилось бы вообще. В крайнем случае, социалистическая Россия и социалистическая Германия вместе боролись бы с происками монархической Англии. Хватит экономической блокады, да и физически запереть Черчилля на островах нашим на пару – раз плюнуть. И пускай там сидит.

Войны бы не было, войны бы не было, думал Саша. Подумать только, десятки миллионов русских и немцев спасены ради счастья и мирного строительства. Невиданное процветание, блестящие перспективы. Кузен Гуннар жив. Бабушка и дедушка увидели прекрасный новый мир, у Игоря всё сложилось иначе…

Саша зашел к синим мундирам и попросился съездить в Москву.

– К Ульянову? – удивился капитан охранки. – Этот фантазер еще жив? А ну-ка, поделись, будь добр, зачем он тебе. Не статью же ты про него писать собрался, кому он нужен…

Саша объяснил. Капитан впал в задумчивость.

– Да-а… – протянул он наконец. – Прямо жалко, что я при исполнении, а то бы подискутировал с тобой. Знаешь, как у нас говорят: лишь бы не было войны. Вот лишь бы не было войны, я, пожалуй, и на рабочую республику согласен. У меня ведь батя в ополчении ноги потерял, и брат погиб на Зееловских высотах. Чуть-чуть до Берлина не доехал на танке братишка мой. Кстати, мы вашего Гуннара по-прежнему ищем. Всплывет рано или поздно. Если он у нас в лагерях, конечно… А ведь и тебя, друг ситный, запросто могли хлопнуть – сам подумай, кому это нужно? Лично мне – ни разу. Да вообще русские воевать никогда не хотели. Не то что немцы, прости за откровенность. И между прочим, Ульянов твой по матери – Бланк. Короче, жид. А кто русских с немцами стравил, не мне тебе рассказывать. Так что не верю я ему, вот хоть убей, не верю. А тебе, представляешь, верю! Слушай, а ты еще кому-нибудь эту свою… концепцию излагал уже? Нет? Если будешь, ты мне потом расскажи обязательно, как люди реагируют. Очень интересно, очень.

Опальный философ и экономист Ульянов, отторгнутый научным сообществом за вредный характер и склонность к пропаганде массовых расстрелов для спасения России, оказался частично парализован, но говорить мог, да еще как.

– Вы прямо луч света в темном царстве, батенька! – сообщил он Саше. – То, что молодежь творчески развивает мои идеи, это архиважно! Но, боюсь, вы несколько идеализируете положение. Мы тогда были в меньшинстве, ведь мы были партией мира, мы поддерживали царя в этом смысле целиком и полностью. Да-да, представьте себе, партия, которая требовала отдать власть народу, вступилась за царя в четырнадцатом году! Все остальные хотели воевать. Они обзывали нас реакционерами! Тогда еще не придумали такого слова, а то бы обозвали и фашистами! Единственное, на чем с нами сходился каждый: расстреливать синие мундиры без суда и следствия! Расстреливать как можно больше!

После чего тараторил битый час, объясняя Саше, как всё могло бы сложиться на самом деле. Выходило, по Ульянову, очень похоже, только через порядочную кровавую баню, которая вполне компенсировала отсутствие Гитлера. Из этой лекции Саша сделал вывод, что плохо знает реалии последних лет царствования Миротворца и что Ульянов таки да, фашист изрядный и склонен к пропаганде массовых расстрелов.

Но мысль о бескровном установлении мира в Европе путем социалистической революции никак не шла из головы. Ведь могло же получиться. И не было бы в Сашиной памяти того серого берега реки.

– А ты роман про это напиши, – сказал капитан. – Фантастический. А мы издадим и распространим. Нелегально, хе-хе…

– Да я его в Германии напечатаю, там цензуры-то не будет, когда режим оккупации снимут и жизнь наладится, – ляпнул Саша простодушно.

– Это мы еще поглядим, чего там не будет, – сказал капитан. – У вас там опять англичанка гадит, делать ей больше нечего, заразе. Может, там тебя не будет, для начала. Возьмем да не выпустим. Ты ценный парень, нам такие умные самим нужны.

– Может, я сам не уеду, – парировал Саша. – Мне в России нравится, тут люди душевные.

– Вот ты вражина! – восхитился капитан. – Ладно-ладно, мы еще посмотрим на твое поведение. А то и выгоним тебя взашей, немецко-фашистскую морду!

И захохотал.

Над головой капитана висел портрет Бенкендорфа. Тоже немца, между прочим.

– Ты еще молодой и не понимаешь, – сказал капитан, отсмеявшись. – Книга может выйти, извини, бездарной. Но если книга нелегальная, она обречена на популярность. Люди будут ее перепечатывать и распространять по доброй воле. Не читал «Белые одежды» Презента? О том, как академики затравили гениального агронома-самоучку? И не читай, даже не думай. Чудовищная дрянь и графомания. Только у академиков из-за этой книжонки бо-ольшие проблемы. Потому что когда начали разбираться, выяснилось: допустим, агроном-то мошенник, но и господа ученые половину академии разворовали!

– Я-то тут при чем? – удивился Саша.

– Да и Презент ни при чем, – сказал капитан. – Я так, ради примера. Литература, друг ситный, – великая сила. Особенно русская. Особенно если ей разрешить.

Оглянулся на Бенкендорфа и фамильярно подмигнул ему.

Тем временем Рау и фон Рау потихоньку собирались заново, обменивались весточками, все оказались целы и более или менее здоровы, один Гуннар завис между небом и землей, живым его никто не видел, мертвым тоже.

Саша закончил школу, устроился в типографию учеником печатника и на удивление легко приткнулся стажером в местную газету. Для «пленного», пускай он и сын главного инженера, это было отлично. Саша подозревал, что не обошлось без звонка от капитана. В целом жизнь складывалась неплохо, даже приходилось определенные усилия прилагать к тому, чтобы сдуру раньше времени не жениться. Тоску по родному дому, что накатывала временами, Саша старательно давил. Он не мог себе позволить быть неприкаянным, это казалось ему слишком по-русски, и быть несчастным – это выходило чересчур по-немецки.

Он вообще старался поменьше рефлексировать, потому что когда начинал обдумывать свою историю, на ум шло странное. Однажды Саше вступило в голову, что формально он не кто-нибудь, а бывший солдат вермахта, дезертир и военнопленный, короче – настоящий ветеран Второй мировой войны, только никудышный ветеран, поскольку нарушил воинскую присягу, и по-хорошему надо бы его расстрелять. Это так ошарашило, что он даже выпил с перепугу. Ночью ему приснился серый берег, и с тех пор Саша избегал алкоголя.

Отец, напротив, поддавал всё чаще и потом тянул «Из-за острова на стрежень».

– И не смотри на меня так! – сказал он сыну однажды. – Положение у меня хуже губернаторского, знаешь ли.

– Я-то знаю, что это значит, – ответил Саша. – Я все-таки на филфак иду.

На другой год он поступил, и ему разрешили в порядке исключения переехать в Москву, правда, с условием поселения в общежитии – чтобы был под присмотром. Раз в неделю Саша исправно отмечался у синих мундиров. Они в Москве оказались строгие и неразговорчивые, вместо бенкендорфов в кабинетах держали портреты нынешнего министра, и Саша уже скучал по своему капитану. Дядя Игорь глядел молодцом, снова женился и готовился стать папой – похоже, совсем выздоровел после секретных дорожных работ. Он вернул себе прежнее влияние, был вхож во многие высокие дома и довольно быстро пристроил Сашу на радио.

Вот это оказалось действительно неудобное положение: Саша меньше всего хотел быть каким-нибудь младшим редактором, он мечтал о репортерской работе, но с его режимом это было невыполнимо. Тогда Игорь сказал кому следует, и вдруг Саше вышло послабление: отмечаться раз в месяц и перемещаться невозбранно в известных пределах, только чтобы не наглеть, понятно?

– Вам стоит узнать Россию получше, – сказал Саше синий майор, глядя куда-то мимо. – Если останетесь, это пригодится, а если уедете, расскажете там, какие мы на самом деле. А то про нас сочиняют небылицы.

– Про вас – это про госбезопасность? – уточнил Саша.

– Про русских, – сдержанно обиделся синий майор.

Фамилия синего была Берия, и Саша подумал, что рассказывать о нем правду в Германии бессмысленно: ну кто поверит, будто в русское гестапо берут каких-то монголо-татар, да еще позволяют им дорасти до майоров.