В Нью-Йорк за приключением - Макалистер Энн - Страница 1

• 1/34
• Следующая

Перед Гибсоном Уокером стояли шесть голых женщин. Все, как на подбор, стройные, гибкие, длинноногие и грудастые. Но думать он мог только об одном: куда, черт побери, запропастилась седьмая?

Гибсон поглядывал на часы, переминался с ноги на ногу, скрипел зубами.

– Где она? – проворчал он в пятидесятый раз за последние полчаса.

Как он будет делать снимки для нового номера журнала «Семь!», если у него есть только шесть голых женщин?

– Когда мы начнем? – жалобно спросила одна из них.

– Я замерзла, – захныкала вторая, обхватив себя руками.

– А мне жарко! – мурлыкнула третья, окинув Гибсона знойным взглядом.

Гибсон раздраженно посмотрел на нарушительницу спокойствия, и она, испугавшись, попыталась спрятаться за отражателем.

– Гибсон, у меня нос блестит, – объявила еще одна, разглядывая себя в зеркало и скорчив рожицу.

На твой нос никто смотреть не будет, дорогуша, – хотелось ответить Гибсону. Но он промолчал. Это искусство… по крайней мере, с точки зрения рынка. Так что пришлось ограничиться кратким указанием гримерше.

– Джуди, припудри ей нос.

Джуди припудрила нос девушке и щеки кому-то еще. Сьерра, парикмахер, в очередной раз взбила чьи-то волосы.

Гибсон притопывал ногами, щелкал пальцами и гневно требовал от Эдит, студийного менеджера, выяснить наконец, кто она такая, эта отсутствующая женщина. Имелось в виду, конечно, кто виноват.

По возможности Гибсон старался сам отбирать моделей – тех, кого он знал, кого считал надежными, профессиональными, ответственными. Но этих предложил ему клиент.

– Нам нужно всего понемножку, – сказал ему по телефону рекламный агент. – Все они красивы, конечно, но не… совсем обычные.

Гибсон фыркнул в ответ. Только теперь он начал понимать, что этот тип имел в виду.

Журнал «Семь!», в соответствии со своим навязшим в зубах лозунгом, предназначался для всех женщин без исключения. Соответственно и рекламировать его должны семь разных, хотя и красивых женщин. А никак не безликие модели с высокими скулами и надутыми губами.

– Мы просмотрели обложки и выбрали этих, – заявил рекламный агент. – Там есть высокие, есть низенькие. Есть с курчавыми волосами, есть с прямыми. Все разных национальностей. Мы их вам пришлем.

Ну и флаг ему в руки. Гибсона совершенно не волновало, кого он собирается прислать, лишь бы только девицы не перепутали время.

Одна из них перепутала.

Он постучал пальцами по столу. Прошелся по комнате. Его душил гнев. Девочки тоже нервничали. Скоро их раздражение перерастет в открытый бунт. Когда, кто знает?

Гибсон, тщетно рассчитывавший ощутить необходимое для съемки вдохновение, мрачнел на глазах.

И, наконец, он услышал голос Эдит:

– Да, да. Он ждет вас. Проходите сюда. Входите же.

Дверь открылась. Медленно. Боязливо.

– Поздно, – рявкнул Гибсон молодой женщине, появившейся на пороге. – Вы должны были прийти в час.

Она моргнула темно-синими, почти фиолетовыми, глазами. Гиб покачал головой. Эти идиоты опять облажались. Знают ведь, что он делает черно-белые снимки. Цвета глаз не будет видно.

– М-мой рейс задержали.

– Рейс? – Она прилетела на самолете? Или это крутая модель с западного побережья, не встретившаяся ему раньше? Восходящая звезда из Лос-Анжелеса?

Гиб подобрал отвисшую челюсть и присмотрелся к девице, пытаясь понять, что же в ней такого особенного. Все-таки он по праву считается знатоком женской красоты.

Это его работа – фотографировать женщин. Именно этим он и прославился – своими фотографиями и своей способностью распознать красоту и открыть ее миру.

Мисс «Фиалковые глазки» казалась воплощением типичной американской красавицы пятидесятых годов. Ей лет двадцать пять. Старовата для «восходящей звезды», пожалуй. И не высокая – скорее уж, среднего роста. Хотя фигурка у нее далеко не средняя. Гибсон видел, что под ее платьем скрываются такие холмы и долины, которые редко встречаются у моделей.

Но кто носит платье-рубашку на такой работе? Кто носит платье-рубашку в Нью-Йорке в наше время и в таком возрасте? С ее волнистыми светлыми волосами и пухлыми губами она похожа на скромную, застенчивую и застегнутую на все пуговицы Мэрилин Монро.

Это же явное противоречие, – мрачно подумал Гибсон.

Может, именно это в ней и нашли – способность вспыхнуть, стать чем-то большим. Добавь ее на обложку журнала «Семь!», и женщины вместо семи абстрактных образов будут воплощать семь смертных грехов.

Неплохая идея. Гибсон задумчиво улыбнулся. Он попробует это обыграть.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Хлоя, – ответила она, взмахнув ресницами с таким недоумевающим видом, как будто он обязан был знать ее имя.

Гибсон удивленно вскинул брови. Неужели она из тех самонадеянных моделек, которые хватаются за любые предложения и, не успев появиться на паре обложек, уже считают себя мировыми знаменитостями? Только примадонны ему здесь не хватало.

– Что ж, Хлоя, – протянул он, – раз ты пришла, раздевайся, и начнем представление.

Ее фиолетовые глаза широко распахнулись. Она открыла рот, но не произнесла ни звука, только ахнула. Ее щеки густо покраснели.

– В чем дело? – поинтересовался Гибсон. – Разве тебя не предупредили, чем ты будешь здесь заниматься?

– Этого… этого… мне не говорили. – Хлоя сглотнула. Она обвела диким взглядом шеренгу обнаженных женщин.

Обычно модели, имеющие хоть какой-то опыт работы, не испытывали ни малейшего смущения, разгуливая в костюме Евы. Они видели за свою жизнь столько голых людей, что переставали реагировать на наготу. Но теперь Гибсон заметил, что под изумленным взглядом Хлои им стало неловко. Того и гляди, скоро бросятся за одеждой.

Гиб скрипнул зубами и заставил себя улыбнуться.

– Что ж, в таком случае можешь отправляться на все четыре стороны, – предложил он приторно-сладким голосом. – Садись в свой самолет и лети домой. – Он сделал паузу. – Или делай то, для чего тебя наняли.

Мертвая тишина. Хлоя как будто даже перестала дышать. Затем вздохнула, облизала губы. Гиб видел на ее лице нерешительность и нарастающую панику.

Елки-зеленые, ну на кой черт она им сдалась?

После очередного судорожного вздоха она кивнула.

– Г-г-где мне можно… п-переодеться?

– Я покажу. – Сьерра, парикмахерша с волосами, выкрашенными в радикально пурпурный цвет, ободряюще улыбнулась. – Вон там.

Вздохнув напоследок и искоса взглянув на Гибсона, Хлоя помчалась вслед за Сьеррой к ряду кабинок в дальнем углу студии. Гиб мог поклясться, что ее зубы стучали от страха.

За последние двенадцать лет Гибсон снял множество женщин.

Его камера любила их. Она запечатлевала их линии и округлости, гримасы и улыбки. Она делала из них произведения искусства. Благодаря ей Гибсон стал одним из наиболее успешных фотографов в модельном бизнесе. Ему нравилась его работа.

Но в личном плане Гибсон оставался равнодушным. Он никогда не сближался с женщинами, которых фотографировал.

Однажды он попробовал, и этого урока ему хватило надолго.

Он видел в них лишь игру света и тени, прямых и изогнутых линий. В его отношении к ним не было ничего личного. Эти обнаженные женщины значили для него не больше, чем кучи опавших осенних листьев. Они были всего лишь предметами. Все на одно лицо.

До появления Хлои.

Хлоя была не только набором линий и игрой света и тени. Она была человеком. Живым. Дышащим. Дрожащим. Это сводило его с ума.

– Ладно. Начинаем, – произнес Гиб, едва взглянув на Хлою, когда она наконец выползла из кабинки и присоединилась к остальным девушкам. – Встаньте в круг. Мне нужны силуэты. Руки над головой. Потягиваемся… вот так… потягиваемся.

Семь пар рук вскинулись кверху. Семь женщин потянулись.

Шестеро двигались очень плавно, их жесты были мягкими, текучими. Седьмая дрожала.

• 1/34
• Следующая