Зельда Марш - Норрис Чарльз - Страница 34
- Предыдущая
- 34/72
- Следующая
Он теперь играл по-крупному. Ставил по нескольку сотен. Но выигрывал ли он или терял — его озабоченность и угрюмость оставались неизменны. Вся его веселость, казалось, исчезла. Он оживлялся еще иной раз после исключительно удачного дня на скачках или изрядно выпив во время хорошего обеда в шумной распущенной компании своих новых приятелей. Зельда с горьким стыдом сознавалась себе, что ее больше не раздражала пьяная болтливость Джорджа: ее так измучило постоянное его брюзжание и скверное настроение, что она рада была, когда он под влиянием выпитого вина становился благодушен.
— И мне даже теперь решительно все равно, — сказала она вдруг вслух в приливе жалости к самой себе, — пускай делает глупости и срамит себя!..
Скучные, тревожные, пустые дни. Бессмысленное существование…
Джордж теперь не брал ее с собой в Эмервилль, да она и сама предпочитала оставаться дома. Денег у нее было много (Джордж время от времени швырял ей двадцати, а то и пятидесятидолларовый билет), и она их тратила, не задумываясь. Покупала себе платья и сознавала с удовлетворением, что никогда еще она не одевалась так хорошо и не выглядела такой красивой. Ее провожали взглядами и мужчины, и женщины, когда она выходила гулять с Бастером. Иногда мужчины на улице преследовали ее. А на разгульных сборищах, носивших название обедов и ужинов, на которые она иногда сопровождала Джорджа, полупьяные, громкоголосые его собутыльники откровенно пытались ухаживать за нею. Такого рода успехи мало льстили Зельде, да и жены этих субъектов или их случайные подруги обменивались язвительными замечаниями на ее счет так, чтобы она слышала. Утро она проводила в постели, днем гуляла с Бастером, ходила по магазинам, вечера проводила в обществе хмурого и молчаливого Джорджа, заносившего в книжку результаты сегодняшних скачек и занятого какими-то вычислениями до поздней ночи или в компании его невежественных, неотесанных приятелей с их грубыми разговорами и наглыми любезностями.
Вот отчего она плакала громко, стоя у окна комнаты и повторяя сквозь всхлипывания:
— Что за жизнь! Боже, что за жизнь!
Как-то нарядившись в свое новое пальто и черную бархатную шляпу, с которой свисало длинное страусовое перо, оттеняя золото волос, она вышла с Бастером и направилась к месту, которое для нее было полно воспоминаний. Чем ближе подходила она к своей тюрьме, тем ярче вспоминалось то воскресное утро три года назад, когда она в последний раз проделала это паломничество. Как и тогда, сердце ее усиленно забилось и мелкой дрожью задрожали руки и губы при виде знакомых домов, знакомых улиц, переулков, мест, где прошла ее юность. Она остановилась на углу, там, где Сакраменто-стрит пересекает Ван-Несс-Авеню, и, посмотрев вниз на дом дяди с вечными кустиками маргариток перед входом, пошла дальше с чувством горького сожаления. И снова так же, как и тогда, она медленно перешла улицу и приблизилась к белому домику между китайской прачечной и бакалейной лавкой. Маленький садик, клумбы с фиалками и лилиями — все как виделось ей в мечтах… Только на окне нет уже наклейки «сдается». И занавески на окнах новые, незнакомые ей. Больше никакой перемены. На вытертых ступеньках (трех деревянных ступеньках, что вели от вымощенной дорожки на низкое крыльцо, к входной двери с железной ручкой) лежала свернутая в трубку свежая газета, положенная сюда, вероятно, разносчиком.
Зельда прохаживалась взад и вперед по улице, спрашивая себя, что она сделает, что скажет, если вдруг распахнется дверь коттеджа и Майкл выйдет к ней, перепрыгнув, как бывало, сразу через все три ступеньки. И пока она так размышляла, дверь на самом деле широко раскрылась… У Зельды перехватило дыхание, сердце больно забилось у самого горла. Но то был только сгорбленный старик с большим свертком бумаг под мышкой. Он остановился, поднял газету, сунул ее в карман. Застыв на месте, удерживая собаку за ошейник, Зельда смотрела, смотрела, пока старик не завернул за угол у пресвитерианской церкви и не исчез из виду.
Постояв еще немного, она воротилась на перекресток, где шумела и волновалась Полк-стрит. Глаза ее перебегали с предмета на предмет, находили все те же старые имена на вывесках, знакомые магазины, склады, куда она столько раз входила девочкой. Вот аптека Валь-Шмидта, овощная Бибо, магазин игрушек миссис Гугенхейм, прачечная Фэррэна, кондитерская…
Она с грустью повторяла вполголоса все эти имена, потом, когда Бастер побежал, пошла за ним. Вошла в аптеку Валь-Шмидта, нашла старого аптекаря все на том же месте за прилавком, где она его так часто видела заворачивающим коробочки и склянки в бледно-зеленую бумагу, и спросила, силясь придать твердость голосу, не может ли он сказать ей, живет ли еще по соседству учительница музыки, миссис Кирк.
— Кирк? Кирк? Как же, помню, — отвечал аптекарь. — Она жила на Сакраменто-стрит, рядом с бакалейной лавкой. О, о ней уже много лет ничего не слыхали в наших местах.
— А домик, где она жила, все еще принадлежит ей?
— Не могу вам сказать. В настоящее время там живет мистер Густав Кнутцен. Он — токарь, мастерская у него во дворе, во флигельке (во флигельке! О, это место ей знакомо!). Отличный мастер!
Уже открывая дверь, Зельда помедлила минуту, хотела было задать еще вопрос о Кейлебе Бэрджессе и его жене, но не решилась и, пробормотав «благодарю вас», вышла. Звякнул знакомый звонок у двери и еще долго провожал ее этот звук, пока она шла в свете умирающего дня, навстречу шуму и суете «Голден-Веста».
А в неубранной комнате, где были разбросаны ее платья и вещи Джорджа, где колыхались волны табачного дыма, она застала Джорджа, склоненного над своей записной книжкой в лоснящемся черном переплете.
Как-то в другой день она сушила волосы после мытья и, расчесывая золотой их поток, завешивавший ей лицо, как занавеской, думала о прошлых днях и старых знакомых. Вдруг она вскочила, под влиянием внезапной мысли, отбросила волосы за спину, позвонила и попросила явившегося на звонок мальчика принести ей телефонную книжку.
Через минуту она, с раскрытой книжкой на коленях, медленно водила пальцем по списку фамилий.
— Баульс — Бостон — Бойд — Бойль — Бойльстон! Вот оно! «Доктор Ральф Бойльстон — Отель Сент-Дунстан.» Уже не дом Фуллера и не отель «Калифорния»! Она записала номер на уголке страницы, оторвала его и через час с бьющимся сердцем вошла в телефонную будку и поднесла трубку к уху.
Ее прямо-таки потряс его голос, такой удивительно знакомый и близкий. Казалось, вчера только она слышала его.
— Кто говорит?
— Зельда.
— Кто-кто?
— Зельда. Зельда Марш. Помните вы меня? — Она слабо засмеялась. Молчание. Какое-то неясное бормотание с той стороны.
— Я здесь вот уже несколько недель, — продолжала она. — И решила сказать вам «здравствуйте»… Знаете, я ведь замужем. — Все еще никакой реплики со стороны доктора. Но вот слышно, как он кашляет, прочищая горло, и, чтобы выиграть время, переспрашивает:
— Что? Что вы сказали?
— Я замужем. Я здесь с мужем.
Снова молчание. В темноте будки она улыбается, представляя себе изумление доктора.
— Где вы находитесь? — спросил он после паузы. — Можно мне позвонить вам через несколько минут? Сейчас я очень занят. Скажите ваш номер, я позвоню, как только освобожусь.
Как ей это знакомо! Он хочет собраться с мыслями. А впрочем, может быть, у него кто-нибудь сидит. Она сказала номер и добавила удовлетворенно:
— Вызовите миссис Сельби. Я теперь Сельби, доктор.
Только что она успела дойти до лотка, на котором продавали газеты, как ее позвали обратно, к телефону.
В голосе доктора теперь была теплота, сердечность. Зельда здесь. Какой приятный сюрприз! Как она поживает? Замужем? Он в восторге, он рад за нее и непременно хочет ее повидать. Прийти к ней или она предпочитает встретиться где-нибудь?..
Потом:
— Знаете, и я женат.
— Да неужели?!
Смущенный кашель и смешок.
- Предыдущая
- 34/72
- Следующая
