Личная жизнь духов и привидений. Путешествие в занятный мир шарлатанов - Литл Уильям - Страница 40

— Э… я, кажется, не расслышал. Вы сказали — выстрелил вам… куда?

— В задний проход. Я чуть сознание не потеряла.

Еще бы, думаю я. Звучит отвратительно. И это было еще не все. Те радиоведущие, что расхаживали по тюрьме с важным видом, вдруг сошли с ума.

— Они стали кричать, — рассказывает Джорджина. — Они не понимали, что со мной происходит. Я же взрослая женщина, мне не положено вести себя так, будто я увидела призрака.

И что потом?

— Я выбежала наружу, и меня вырвало, — продолжает Джорджина.

Но к счастью, у нее в сумочке завалялось немного полыни, которая, как известно, для призрака то же, что соль для улитки.

— Когда я ее достала, один из радиоведущих завопил: «Боже мой, да у нее самый большой косяк, который я когда-либо видел!» — смеясь, рассказывает медиум. — А я понятия не имела, что такое косяк!

Разобравшись с призраком, Джорджина спросила у тюремного работника, отвечающего за связи с общественностью, что же случилось в той камере. Если у вас хрупкая психика, советую вам прямо сейчас перелистнуть страницу.

— Последним в этой камере сидел Чарльз Хайнс. Его осудили за изнасилование падчерицы. А если вы попадаете в тюрьму за изнасилование ребенка, другие заключенные в отместку будут засовывать вам колючую проволоку в задний проход. Войдя, я почувствовала боль либо девочки, либо Хайнса, — откровенничает Джорджина.

Так, кажется, пора менять тему. Ото всех этих разговоров про задний проход и колючую проволоку меня начинает подташнивать.

Мы переходим на мою любимейшую тему — Ричарда Докинза, — и Джорджина неожиданно вежлива и глубокомысленна. Для медиумов это странно, очень странно. В основном они лишь огрызаются в ответ.

— Мы можем сердиться, да. Но я считаю, что скептики создают баланс, — говорит она. — Пока мы живем в раю, ни у кого не появится желания самосовершенствоваться или задаваться вопросами. Мы не будем спрашивать себя, для чего мы стали медиумами. Скептики вынуждают нас пройти по пути совершенствования.

Ее настрой на удивление мудр. Она приняла критику Докинза и обратила ее себе на пользу. Для Джорджины Докинз — капитан болельщиков, с кромки поля вдохновляющий медиумов на великие свершения. Не думаю, что он был бы в восторге. Думаю, ему бы это совсем не понравилось.

Но раз уж мы заговорили о науке, истинная причина моего звонка Джорджине заключается в том, чтобы узнать, согласится ли она с Салли Морган относительно квантовой физики. Джорджина сравнивает свое общение с мертвыми с разговором по мобильному телефону.

— У нас нет ни кабеля, ни провода. Мы просто нажимаем цифру, и кто-то нам отвечает. Саму связь нам не видно. Просто спутник испускает свои волны. Мы же не можем увидеть атомы и молекулы, — говорит она.

Атомы? Мне это напоминает о квантовой физике, хоть Джорджина и полагает, что парапсихические способности связаны с возможностями правого и левого полушарий мозга.

— Правое полушарие отвечает за чувства и интуицию, которая спасала людей от саблезубых тигров. Оно особенно развито у детей, но общество подавляет его, и по мере того, как мы взрослеем, мы все больше и больше используем левое полушарие, — объясняет она, полагая, что медиумы продолжают развивать правое полушарие в течение всей жизни.

Напоследок Джорджина рассказывает мне о свободе воли и видениях будущего. Это затрагивает очень необычного духа — Уинстона Черчилля и султана.

— В далеком тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году, когда я еще была женой фермера, Уинстон пришел ко мне и сказал: «Однажды ты пойдешь тропой королей и королев». Я упоминаю это потому, что некоторые вещи предопределены и мы не можем изменить план, составленный для человеческой души. Мы можем заблудиться по пути, повернуть не туда, но, если в нашем существовании есть цель, если мы должны чего-то достичь или что-то узнать, мы это достигнем или узнаем, — говорит она.

Что ж, и мое путешествие можно так описать. Мне только интересно, сколько еще раз я заблужусь и что мне суждено узнать в конце.

Я прощаюсь с Джорджиной. Она так разговорчива, что попрощаться с ней очень сложно — все равно что сказать «пока!» старому другу. Она однозначно составляет Салли Морган конкуренцию в борьбе за звание самого приветливого медиума. Но поскольку Джорджина намекнула на возможное научное обоснование действий медиумов, мне есть о чем подумать, пока я жду визита в зал Фэрфилд на выступление Салли Морган.

Зал Фэрфилд бурлит в радостном предвкушении, когда мы с Шэрон, моей подругой и научным ассистентом, входим внутрь. Джон занят у лотерейного барабана — он забивает его бумажками с вопросами от аудитории, на которые Салли будет отвечать во время представления. Мы приезжаем поздно, и нас тут же отправляют в зал. Все — и я имею в виду всех, включая себя самого, — сидят на краешках кресел. Мой живот сводит от предвкушения, и я понятия не имею, с чего бы это.

Представление сочетает в себе выдержки из телевизионной программы и живые беседы Салли со зрителями. Временами мне кажется, что я вновь оказался на салоне Сильвии Браун. Не потому, что Салли хоть чем-то похожа на Сильвию, а потому, что аудиторию переполняют эмоции. Этот район Лондона сегодня очень напоминает Америку. Женщина рядом с нами покачивается взад-вперед, то и дело задыхаясь.

И все же большинство людей не узнают имена, которые Салли извлекает из потустороннего мира. Джон и Салли предупреждали меня на этот счет. Они сказали, что люди в зале не станут просто так кричать, когда узнают имя. Что-то подобное я уже слышал от другого медиума. А потом азиат в первых рядах поднимает руку и признает мертвого мальчика, с которым связалась Салли. Даже не знаю, в чем именно дело — в драматичности ситуации или в тоне человека, разговаривающего сейчас с медиумом, но мы все неожиданно чувствуем страх. Салли говорит, что зрителю недавно делали операцию на сердце. Мужчина соглашается. У собравшихся учащается пульс. Салли сообщает, что покойный сын мужчины был с ним во время операции и что умер он совсем недавно, тоже на операционном столе. Затем звездный медиум оборачивается к жене зрителя и говорит, что у той недавно был инсульт. Женщина рядом с нами почти падает в обморок, когда жена зрителя подтверждает слова медиума. Салли надо двигаться дальше, но мы замечаем, как мужчина разражается рыданиями при мысли, что его покойный сын был рядом с ним во время операции.

Представление продолжается — ничего особенного не происходит, но все продолжают чего-то ждать. А потом все повторяется. Как раз тогда, когда мы снова становимся скептиками, а женщина рядом с нами успокаивается, Салли вновь совершает поступок, который заставляет всех задуматься.

Она произносит имя, и никто не отвечает. Потом с галерки доносится тоненький голосок. Салли слышит его, и происходит странный диалог. Медиум называет женщину так, как ее зовут только близкие люди, — Бет, хотя полное имя зрительницы Элизабет. Затем Салли говорит, что видит девушку, выпадающую из окна. Женщина ее знает. Это ее племянница. Потом Салли видит лошадей, и женщина отвечает, что у нее была дорогая статуэтка лошади, но ее украли. Салли спрашивает: «А кто такой Дейв?» Женщина кричит: «Это тот самый педераст, который ее украл!» Все смеются. Мы с Шэрон всерьез подумываем вызвать «скорую» нашей задыхающейся соседке.

Все в восторге, но у Салли не получается достичь взаимопонимания с двумя последующими зрителями. В такие моменты она переключается на показ фрагментов своих передач, чтобы удержать людей от разочарования в ее пара-психических способностях. Это действует. Представление медленно движется к завершению, и мы наконец выходим на свежий ночной воздух.

После этого у меня случается первый опыт научного спора, потому что мы с Шэрон не сходимся во мнениях о том, что произошло в зале. Шэрон согласна, что представление не так впечатляет, как телевизионная передача, но все же считает, что Салли отлично выступила с двумя вышеупомянутыми случаями.