Гомункулус - Плавильщиков Николай Николаевич - Страница 20

Сваммердам мог бы гордиться: он, простоватый человек, положил начало теориям знаменитых ученых XVIII и даже XIX века. Правда, ученые придумали очень мудреные названия для своих «матрешек», но от этого они не стали другими.

То работая, то впадая в тоску, Сваммердам закончил свою книгу, которая должна была носить название «Библия природы». В этом названии скрывался глубокий смысл: книга должна была заменить натуралистам настоящую библию.

Жить на двести гульденов в год нелегко, но в доме отца Ян мог кое-как прокормиться: ворчливый аптекарь не отказывал сыну в миске похлебки. Увы, Иоганна, сестра Яна, жившая при давно овдовевшем отце, собралась выходить замуж. Старик придрался к случаю и заявил, что переедет к зятю. Яна никто туда не приглашал, и он оказался почти на улице.

Ян написал письмо одному из своих старых знакомых — Тевено, тому самому богатому человеку, который когда-то звал его жить к себе в имение. Представьте себе огорчение Яна, когда тот ответил, что теперь ничем не может помочь ему.

— Никому нельзя верить, — горько усмехнулся Ян и тут же прибавил: — Суета, ох, суета.

Здоровье становилось все хуже и хуже, работа не шла, к мыслям о «суете» он возвращался все чаще и чаще. Вдруг умер отец Яна и оставил ему наследство. Иоганна тоже была наследницей, и, конечно, дело без споров не обошлось. Но Ян был покладистым человеком, по крайней мере не протестовал, когда сестра тащила из отцовского добра все, что могла.

Сколько сестра ни тащила, все же осталось кое-что и для Яна. Он мог теперь жить безбедно, но жить-то ему уже не хотелось. Бедняга так устал и ослаб, так был измучен лихорадкой (ее приступы возобновились), что не хотел ни работать, ни лечиться. Коллекции ему опротивели, и он решил продать их с аукциона, но никто не покупал его замечательных препаратов и редкостных диковинок.

— Страдания предшествуют радости, и смерть есть преддверие жизни, — говорил Ян своим немногочисленным друзьям. — Посмотрите на жука-носорога. Ведь жук есть слинявшая куколка, а куколка — слинявшая и выросшая личинка. Червь-личинка ведет жалкую жизнь в земле, в гниющем растительном мусоре, куколка не шевелится, она как бы мертва. И вот из нее выходит красавец жук. Он должен был пройти через жалкую жизнь личинки и через смерть куколки, иначе он не достиг бы своего великолепия. Так и мы…

Что могли ответить друзья этому человеку, вообразившему себя, очевидно, куколкой и упорно желавшему превратиться в мотылька?

А дальше — хуже.

Сваммердам заболел. И в больном мозгу все отчетливее и отчетливее вырисовывалась мысль:

«Что я сделал? Я назвал свою книгу „Библией природы“. Она должна была заменить настоящую библию. Еретик! Разве можно подменять великие мысли пророков суетными рассуждениями о бабочках и гусеницах? Разве можно…»

Ян обливался холодным потом, мечась в приступе лихорадки.

— Я хотел поставить себя на место… — И он боялся даже мысленно произнести имя того, на чье место посягал.

Да! Трудно было мозгу Сваммердама переварить все то, что он увидел и передумал в дни молодости и расцвета сил и здоровья. Больной, измученный лихорадкой, разочарованный в людях, отравленный поучениями полусумасшедшей прорицательницы Антуанетты, он испугался того, над чем работал всю жизнь.

Хорошо еще, что рукопись его была спрятана в надежном месте: он все время порывался найти ее и уничтожить.

В 1685 году он умер от водянки. Его рукопись оказалась у Тевено. Не скоро она увидела свет: ее пришлось переводить с голландского языка на латинский. А пока переводили — ее украли, а потом продали. Долго гулял по свету увесистый сверток, и только в 1735 году он попал в руки Бургава, знаменитого голландского врача и ученого. Бургав купил рукопись у французского анатома Дювернэ за полторы тысячи гульденов.

Эта рукопись и составила знаменитую «Библию природы» Сваммердама. Только через пятьдесят лет после его смерти книга увидела свет, а в ней было много интересного, нового и полезного.

«Морской монах»

Ну и путаница. Никакого порядка! — восклицали натуралисты, перелистывая увесистые тома, написанные чуть ли не во времена древних греков и позже переписанные или перепечатанные средневековыми монахами. — Хоть бы намек на порядок! Они столько тратили времени на эту воркотню, что его за глаза хватило бы, чтобы навести порядок — какой угодно и где угодно.

Поиски порядка продолжались много лет, и в них принимали участие все: и ботаники, и зоологи, и врачи, и монахи, и философы. Они и действовали вразброд, и шли сомкнутым строем. И все же порядок упорно не давался в руки. Причина проста: нельзя наводить порядок, не зная, в чем и как его наводить.

Шестнадцатый век — век Коперника и Джордано Бруно, Лютера и Лойолы^[10] — только что начался, когда в Цюрихе родился один из будущих искателей порядка. Его родители были бедны и вскоре умерли. Воспитывал его дядя, тоже человек небогатый и малообразованный. Казалось, что могло выйти из мальчика, кроме мелкого ремесленника?

Нет, он не хотел быть ремесленником. Его не прельщали красивая одежда солдата, звяканье шпор и воинская слава победителя. Не мечтал он и о богатстве и не ставил перед собой целью мешок тяжелых золотых монет. Полуголодный, одетый в истрепанное платье, он отказался и от профессии, сулившей ему мирную жизнь и сытный обед, пусть и состоящий из одного блюда — наваристой похлебки. Бедняк, он увлекся науками. Что обещала юноше эта любовь? Не один год голодовки и упорного труда, а награда — не столь уж сытая и спокойная жизнь. Юнец не испугался: он крепко знал, чего хотел, и, если шаги его были не всегда тверды, если иной раз его и поташнивало от истощения, он все же упорно и упрямо шел вперед. Он пополз бы, если бы не смог идти!

И он добился своего — окончил университет и получил звание профессора греческого языка.

Было этому профессору всего двадцать один год, а звали его Конрад Геснер.

Геснер не засиделся на кафедре греческого языка. Но за те пять лет, что он провозился с греческими и иными книгами и манускриптами, молодой ученый составил полный каталог всех классических греческих, римских, еврейских и иных рукописей. В первые же годы его жизни ученого сказалась склонность к составлению описаний, списков, каталогов. А ведь подробная опись — верное начало пути к порядку.

Геснеру скоро наскучило изучать мертвецов-классиков. В 1541 году мы видим двадцатипятилетнего ученого уже врачом и натуралистом. Если раньше он составлял списки древних рукописей, то теперь принялся приводить в порядок известных науке тех времен животных и растения. Правда, ему недолго пришлось заниматься этим: он прожил всего сорок девять лет.

Появление гусей из раковин, зародившихся на дереве.

Здоровьем Геснер не мог похвастать: многолетняя голодовка сильно подорвала его. Все же в поисках за растениями натуралист исколесил все Альпы, Северную Италию, Францию, ездил к Адриатическому морю, на Рейн. Во время этих путешествий он возил с собой не только гербарные папки и ботанические жестянки; не только банки для животных. С ним всегда было несколько книг, и притом каждый раз на новом языке. Так он изучил между делом французский, английский, итальянский и даже некоторые восточные языки. А если принять во внимание его родной немецкий язык, а также латинский, греческий и древнееврейский, которые он изучал в университете, то неудивительно, что Геснер мог читать почти любую книгу тех времен.

Он собирал растения не для того, чтобы заполнить ими папки коллекционера. Ему были одинаково дороги и маленькая травка-муравка (птичья гречиха), которую топчут прохожие на зазеленевших уличках, и высокогорные красавцы эдельвейсы. Он не гонялся за редкостями, как это делают коллекционеры, но старался добыть их: ему нужно было все.