Холодная война - Арчер Натан - Страница 18
- Предыдущая
- 18/51
- Следующая
— Вы сумасшедший, — с трудом выдавил из себя Собчак.
Галичев швырнул ученого обратно в кресло.
— Сумасшедший? — повторил он. — Может быть. Но если я в здравом уме, то там что-то есть, и оно не удовлетворится исчезнувшими солдатами. Рано или поздно это «что-то» явится за всеми нами!
— Это же смешно! — воскликнул Собчак. — Смешно! Там, за пределами станции, что-то действительно есть, Галичев, или было, но это наверняка не полярное чудовище-привидение, которое явилось, чтобы всех нас сожрать в постелях. Самое большее, что я могу предположить, — американский самолет или спутник.
— Американский? — испуганно переспросил Галичев и напрягся. — Что здесь могло понадобиться американцам?
— Кто знает? — ответил вопросом Собчак. — Но удар рухнувшего самолета, если он достаточно большой, мог бы вызвать сейсмический всплеск. Подъем температуры могло вызвать сгоревшее топливо, и кто не сможет догадаться, откуда взялась радиация? Не правдоподобнее ли такое предположение, чем ваши домыслы о привидениях, которые умеют проходить сквозь стены?
Галичев задумался.
— А исчезновение солдат? — спросил он. Собчак пожал плечами:
— Может быть, попали в устроенную американцами засаду или были застигнуты взрывом... Галичев нахмурился:
— А взрыв был? — Он жестом показал на сейсмограф и соседние приборы.
— Ну... трудно сказать наверняка, — ответил Собчак, и Галичев понял, что никаких подтверждений взрыва не было. — Пурга уничтожила показания. Но взрыв мог быть, хотя я не имею права утверждать это. Правда, наверняка небольшой.
Галичев пристально посмотрел на Собчака.
— Вы сами-то в это верите? — гневно спросил он.
Собчак глубоко вздохнул:
— Я говорил вам, Галичев, мне это не известно. Я — ученый и верю только тому, что вижу, что могу продемонстрировать. Я ничего не беру на веру. Мысль о приземлившихся неподалеку от нас американцах — моя лучшая гипотеза, но у меня нет никакого средства ее проверить, никакого до тех пор, пока не прекратится пурга и не вернется лейтенант Лигачева с более многочисленным отрядом солдат.
— Ладно, — сказал Галичев, поворачиваясь к выходу. — Я принимаю ваши заверения в неведении и предположение, что возле станции могут быть американские шпионы. Продолжайте наблюдать за своими циферблатами и датчиками, Собчак, и немедленно известите меня, как только что-то обнаружите. Если вам снова придется говорить с властями или с кем угодно другим, известите меня и об этом. А теперь я попытаюсь успокоить людей и убедить вернуться к работе.
— Очень хорошо, — важно изрек Собчак, обретая утраченное было чопорное спокойствие. — Благодарю вас, Галичев.
Галичев быстро миновал пустовавший холл научной станции и зашагал по коридору, направляясь в противоположный конец комплекса. После влажного тепла убежища Собчака холодный воздух перехода был подобен бодрящему ливню, разгонявшему туман.
Людям не понравится, что власти не соизволили хотя бы что-то сказать. Их порадует весть о прибытии новых солдат, хотя возвращению вместе с ними самодовольной воительницы — лейтенанта Лигачевой они вряд ли обрадуются. Рабочим она нравилась, вполне сносно относился к ней и сам Галичев, но многие по-прежнему сомневались в ее способностях. Слишком она молода для офицерского звания. Несмотря на все ее усилия доказать самой себе, что она ровня мужчине, лейтенант оставалась женщиной, хотя большинство, вероятно, и признавало определенную исключительность этой женщины. Его люди предпочли бы более опытного, более властного офицера во главе заставы, и осуждать их за это у Галичева не было оснований.
Что касается всего остального, они могут принимать или не принимать для себя догадку Собчака о приземлении в районе станции американцев, ответственных за исчезновение дозора. Пусть это наиболее логичное объяснение, он сам не чувствовал, что предположение ученого верно, и не сомневался, что другие подумают точно так же.
Шагая по коридору, Галичев ощущал пронизывающий холод, которым веяло от бетонных стен. Ему даже показалось, что он слышит вой ветра над головой.
Зачем американцам эта авантюра в белой пустыне, в этом самом морозном углу ада? Американцы — нежные создания. Они живут в теплых, удобных местах вроде Флориды и Калифорнии. Кому охота покидать купающиеся в солнечном свете просторы ради холодной, унылой земли, где по несколько месяцев не кончается ночь?
Люди скорее поверят в существование полярных привидений, чем в подобную американскую авантюру.
Глава 12
Слесарь Сергей Евгеньевич Баянов был не в восторге от прогулки по глубокому снегу с двумя сторожевыми собаками станции.
Это не входило в его обычные обязанности: выводить собак было делом Сальникова. Но Сальников не вернулся с задания Собчака, а заниматься собаками кто-то был должен, и их поручили Баянову. Он сделал большую ошибку, признавшись, что знает в них толк.
Собаки, казалось, тоже были не рады такому повороту событий, и Баянов не сомневался, что беспокоил их не только холод. Вместо того чтобы, как обычно, трусить рядом, принюхиваясь ко всему интересному, они жались к стенам станции и скулили почти не переставая, не поднимая голов, либо вглядывались в ледяное уныние арктической ночи и недовольно ворчали.
Сперва Баянов думал, что дело в нем, что собаки невзлюбили его, оставшись без Сальникова. Но шло время, а их поведение не улучшалось: обе продолжали вглядываться в темноту в одном и том же направлении. Значит, дело в чем-то другом.
Что-то за пределами станции собакам очень не нравилось.
Но там ничего не могло быть, уговаривал себя Баянов. На дворе тихо и ясно. Пурга успокоилась, по крайней мере на какое-то время. Каждый, кто оставался здесь дольше, чем на одну зиму, согласился бы, что просто наступило временное затишье, но воющего ветра и снегопада, за стеной которого ни зги не видно, можно ожидать в любое мгновение. Однако сейчас воздух спокоен, он такой холодный и неподвижный, словно внезапно стал твердым, как если бы весь мир превратился в кристалл.
Не ощущают ли собаки приближение новой бури?
Вряд ли. Пурга не стихает здесь никогда, но Баянову не приходилось слышать, чтобы собаки так поджимали хвосты перед ее новым приступом.
Ходит множество разговоров о потерявшемся дозоре, о привидениях или чудовищах, о каких-то сумасшедших американских диверсантах, но Баянов ничему этому не верит — и не поверит, пока не увидит собственными глазами. В который уже раз он стал вглядываться в том направлении, которое вызывало беспокойство собак, но не мог разглядеть ничего, кроме снега, льда и затянутого сплошной облачностью неба.
— Что с вами, черт бы вас побрал? — рявкнул он, натягивая поводки, чтобы заставить подняться припавших к земле собак, которые не хотели отрывать взглядов от простиравшейся впереди снежной пустыни. — Ничего там нет!
Как раз в это мгновение резкий порыв ветра сорвал с ближайшего сугроба снег, и он вихрем закружил вокруг ног Баянова. Этот первый порыв словно разбудил тишину — новые вихри снега стали появляться повсюду.
Буря на подходе, решил Баянов, пурга не заставит себя ждать. Лучше возвратиться до того, как она разгуляется, туда, где тепло, где не придется беспокоиться об этих чокнутых шавках, где он не будет ловить себя на том, что уже почти верит этим детским россказням о снежных демонах и привидениях. Следом за этим, говорил он себе, я начну верить в бабу-ягу, которая вот-вот заявится откуда-то из-за стен станции прямо в своей избушке на курьих ножках и схватит меня, чтобы приготовить себе на обед.
— Вперед! — сердито прикрикнул он, снова дернув оба поводка.
Собаки не двинулись. Более крупная сучка глухо зарычала. Баянов понял, что это не просто беспокойство, — он действительно кое-что понимал в собаках, иначе не стал бы говорить об этом и не взвалил бы на себя такую ответственность. Рычание собаки означало серьезное предупреждение. В нем не было ничего игривого, не звучало оно и пустяковой угрозой; на человеческий язык такое рычание переводится примерно так: «Отваливай немедленно, иначе я разорву тебе глотку». Какая уж тут половинчатая угроза или дружеское предостережение. Если бы на самого Баянова подобным образом зарычала любая собака, второго предупреждения он не стал бы дожидаться.
- Предыдущая
- 18/51
- Следующая