Время Вызова. Нужны князья, а не тати. - Злотников Роман Валерьевич - Страница 13

• Предыдущая
• 13/68
• Следующая

— Но… что же мне теперь делать?

Замдиректора несколько секунд молчал, а затем вдруг тихо произнес:

— Мне кажется, главное — не сдаваться. А чем конкретно заняться — вы найдете. Я уверен.

Когда она появилась в отделе, все поголовно прятали от нее глаза. Каждый оказался очень занятым. Ира рухнула на свой стул и несколько минут просто сидела, глядя в одну точку. А потом выдвинула ящики и принялась выгребать оттуда свои личные вещи. Сложив все в большой полиэтиленовый пакет, так кстати обнаружившийся в нижнем ящике, она подошла к Тимонкиной и тихо попросила:

— Угости сигареткой.

Ира не курила с самого второго курса, с практики, где они с девчонками исподтишка баловались «Явой». Девчонки потом закурили в открытую, а Ира, наоборот, решила не продолжать.

Спустившись на лестничный пролет, на котором обычно собирались институтские курильщики с двух этажей, Ира внезапно обнаружила, что у нее нет ни спичек, ни зажигалки. Она рассеянно оглянулась.

— На уж, прикури, — раздался сбоку голос Надежды Николаевны.

Ира прикурила и, втянув дым, тихо спросила:

— А почему вы мне ничего не сказали?

— Так тебя ж все время нет — то опаздываешь, то раньше уходишь, — ничтоже сумняшеся заявила Надежда Николаевна, устраиваясь на подоконнике и, в свою очередь, затягиваясь сигаретой. — И вообще, ну сама посуди, кого еще сокращать? Мухина — молодой специалист, никак нельзя. Ирисовой — неделя до декрета. Светлане Анатольевне — два года до пенсии. Опять же не по-людски. Ну кто ее на приличную работу возьмет в таком-то возрасте? Тимонкина — мать-одиночка. Так что, кроме как тебя, и некого, согласись?

— А… вас, Надежда Николаевна? — зло прищурившись, тихо спросила Ирина.

— Нет, ну ты, Карская, совсем обнаглела, — возмутилась Надежда Николаевна. — Я в отделе всю общественную работу тащу. Как что — так Игнатьина. Профсоюзные взносы собрать — Игнатьина, стенгазету выпустить — опять я. На день рожденье на подарок собрать или там на похороны — снова Игнатьина! Да как у тебя только язык повернулся! — Она вскочила с подоконника и, возмущенно качая бедрами, двинулась к двери их отдела. Через несколько мгновений оттуда донесся ее возмущенный голос:

— Ты представляешь себе, она мне говорит…

До дома Ира добралась в каком-то тумане. В голове вертелись тучи вопросов, но ни одного ответа. Открыв дверь своим ключом, она тихо вошла и, не зажигая света, начала стягивать с плеч пальто, не сразу заметив, что в комнате играет музыка и раздается шаловливый женский смех. Замерев, Ира с минуту прислушивалась к игривому Славиному голосу, к руладам томного женского смеха, а потом медленно опустилась на тумбу для обуви, как была в пальто, снятом с одного плеча. В этот момент музыка стихла, и сразу же раздался легкий удар и звон струн, а затем жаркий проигрыш, сразу после которого Славик затянул своим сильным, красивым голосом:

Это было НЕЧЕСТНО. Это была ЕЕ песня. Славик написал ее именно для нее. Он так и объявил всем, когда они в группе отмечали их помолвку (вернее, на самом деле подачу заявления в загс, ну да не все ли равно)…

Песня закончилась. Несколько мгновений в комнате стояла тишина, а затем женский голос задумчиво произнес:

— А вы очень красиво поете, Вячеслав Эдуардович. Чья это песня, я никогда ее не слышала?

— Моя, Илоночка, — с придыханием ответил Славик. — Я написал ее за одну ночь, сразу после того, как увидел вас в первый раз!

— О-о, Вячеслав Эдуардович, так вы, оказывается, еще и поэт…

Вновь заиграл магнитофон, звякнуло стекло.

Ира медленно поднялась, стянула с себя пальто и бросила его на пол, затем будто во сне прошла на кухню и остановилась у плиты. На плите стоял чайник. Ира протянула руку и коснулась крышки. Чайник был горячий, но не крутой кипяток. В этот момент из комнаты донеслось:

— О-о, да вы шалун, Вячеслав Эдуардович… ну что вы, перестам-м-мня… — Голос затих, заглушенный поцелуем. Ира молча протянула руки. Сняла крышку с чайника и, взяв его обеими руками, повернулась и двинулась к входу в комнату.

Первой ее углядела гостья. Ну еще бы, она лежала на спине, как раз лицом к двери. А Славик возился на ней, уже блестя голой жопой. Заметив ее, гостья вздрогнула и, упершись руками в Славину грудь, отлепила его от себя.

— М-м-м-нуа, кто это, Вячеслав?!

Слава проворно соскочил с полураздетой женской фигуры, растянувшейся на их семейном ложе и, торопливо натягивая полуспущенные штаны, растерянно забормотал:

— Ирина, я… это не то, что ты думаешь… просто…

Но Ира его не слушала. Она легонько размахнулась и окатила эту потаскуху, по-хозяйски развалившуюся на ее диване, горячей водой из чайника…

Комнату заполнил отчаянный, почти до ультразвука, женский визг. Эта тварь вскочила с дивана и, торопливо сцапав свои разбросанные на полу тряпки, рванула в прихожую. Славик, придерживая штаны, побежал за ней. Ира криво усмехнулась и, повернувшись, пошла обратно на кухню. Из прихожей раздавался растерянный голос Славика:

— Илоночка, Илоночка… ах ты боже мой! Илона Георгиевна, я, право…

Хлопнула входная дверь, а в следующее мгновение в кухню ворвался разъяренный Славик.

— Ты дура! Курица! Клуша! Ты понимаешь, что ты наделала?! Это же дочка самого Георгия Гогиевича! Да диссертация уже была у меня в кармане!

— Уходи, — глухо произнесла Ира.

— Что? — ошарашенно переспросил Славик.

— Уходи, — еще раз повторила Ира и в упор взглянула ему в глаза, — я больше не хочу тебя видеть.

— Но… — Славик задохнулся от изумления. Что это такое она говорит?.. Затем его губы истерично искривились. — Э-э: нет, ты меня не выгонишь. Это и моя квартира тоже! Я здесь прописан, здесь мой… диван, теле… тьфу. Я тоже здесь живу.

Ира молча поднялась, сгребла с плиты сковородку и повторила еще раз, уже угрожающе.

— Уходи, Карский, не доводи до греха.

— Ты чего? — испуганно спросил тот севшим голосом и попятился в коридор. Спустя мгновение оттуда послышался его визгливый голос: — Хорошо, я уйду, но ты так просто не отвертишься! Я еще вернусь!

Хлопнула дверь, и все стихло. Ира разжала пальцы, позволив сковородке грохнуться на пол, и обессиленно рухнула на табурет. Из глаз градом полились слезы. Ну за что, за что?!. И все в один день… Ведь были же на Руси мужики. Которые вставали ни свет ни заря и шли в поле, и пахали, сеяли хлеб, растили детей, подбрасывали их к небесам своими сильными руками. А когда приходила беда, то надевали шеломы, брали в руки мечи и, поцеловав жену и обняв на прощание детей, шли под княжеский стяг, заслонять землю свою от любого, даже самого грозного врага. Не мужики, а дубы, скалы… куда же они все подевались-то…

— До Мневников, шеф?

Андрей молча кивнул и буркнул:

— Восемьсот.

— Пойдет. — Мужик влез на переднее сиденье и захлопнул дверцу. Андрей повернул ключ. Под капотом завизжал стартер, мотор вздрогнул раз-другой и сердито заворчал, позвякивая клапанами. Андрей подгазовал, затем включил «поворотник» и вырулил на проспект…

Из СИЗО его освободили внезапно. Уже под вечер раскрылось окошко, в котором сверкнули глаза выводного, затем раздался голос:

— Встать. Лицом к стене. Руки на стену.

Потом загремели ключи. Андрей считался «буйным» (ну еще бы, после того как такое учинил), но, в общем, охрана к нему благоволила. Во-первых, здесь, в СИЗО, он вел себя совершенно спокойно, во-вторых, все-таки офицер, а в-третьих, несмотря на всякие там режимы секретности, с обстоятельствами его дела все были более-менее ознакомлены. И большинство Андрея одобряло. А еще дело было в том, что среди «правильных воров» хозяин разгромленной Андреем усадьбы считался беспредельщиком, так что и блатные на Андрея также зуба не имели. Наоборот, ходили слухи, что «смотрящий» предлагал администрации поселить «танкиста» в его камеру, обещая проследить, чтобы тому не было никакого убытку. Но, согласно правилам, «буйных» надлежало «селить» отдельно, так что Андрей попал четвертым к еще троим горемыкам.

• Предыдущая
• 13/68
• Следующая