Черное зеркало - Волузнев Юрий - Страница 1

Юрий Михайлович отдыхал в сквере на скамеечке, положив под себя одну из бесплатных рекламных газеток, которые периодически находил в своем почтовом ящике. Укрывшись от городской суеты в глубине аллеи, он с наслаждением предавался неярким лучам осеннего солнышка. Рассеянным взглядом скользил по лицам немногочисленных прохожих, куда-то спешащих через сквер, и старался не обращать внимания на снующую вдалеке, за оградой, толпу подгоняемых повседневными заботами горожан. Он ласково посматривал, как Шанни, черненький забавный спаниель, помахивая хвостиком, бегает между поредевшими кустами, тыкаясь носом в щедро осыпанную опавшими листьями траву.

От умиротворенной созерцательности Юрия Михайловича отвлекла высокая брюнетка в черном плаще, быстро проходящая по аллее. И хотя он был уже далеко не молод, не мог не оценить по достоинству ее строгую красоту. Изящный классический профиль, большие очки в витиеватой золоченой оправе, легкая, свободная походка с первого взгляда создавали образ либо прекрасной дамы великосветского аристократического салона, либо — если спуститься с мечтательных облаков чуточку пониже — очень дорогостоящей и поэтому так же недоступной… Но уже не сказать чтобы дамы.

Глаза Юрия Михайловича погрустнели. Он печально улыбнулся своим не желавшим стареть воспоминаниям. Но, удовлетворив себя мыслью, что эстетическое наслаждение — это тоже наслаждение, проводил красавицу доброжелательным взглядом.

И вдруг заметил, что навстречу ей спешит тоже высокая и тоже очень красивая, но рыжеволосая девушка. Обе они словно столкнулись друг с другом. Брюнетка остановилась как вкопанная. Рыжеволосая схватила ее за рукав и быстро заговорила, видимо что-то доказывая и энергично жестикулируя. Брюнетка стояла неподвижно, как статуя. Потом указала на вросшую в землю скамейку в глубине сквера. Они подошли, сели на спинку скамейки, опустив ноги на сиденье. Закурили. Рыжеволосая быстро что-то говорила, брюнетка задумчиво кивала головой, отвечая, очевидно, двумя-тремя словами. Потом неожиданно рассмеялась. Подруга ее тоже просияла. Обе встали и, спокойно беседуя, не спеша вышли из сквера.

«Кого же она мне напоминает? — напрягал память Юрий Михайлович, думая о темноволосой красавице. И вспомнил: — Ну конечно же ее, Юлию Бероеву из недавнего сериала „Петербургские тайны“».

А дня за два до этой встречи, рано утром, по радио среди прочих новостей сообщили о том, что где-то на Старо-Петергофском проспекте «из окна своей квартиры выбросилась молодая женщина, которая, получив многочисленные телесные повреждения и не приходя в сознание, скончалась в карете „скорой помощи“»…

И примерно за неделю до этого, но уже в другом районе города произошел еще один любопытный случай. Некоего бомжа, роющегося в одной из многочисленных помоек Санкт-Петербурга, привлек необычной формы бумажный пакет. Любознательный бомж выволок находку из бака и хотел было развернуть ее, но сопревшая бумага порвалась — и на сырую после ночного дождя землю мокро шмякнулась отрезанная человеческая голова, грязно-зеленоватая, с закрытыми глазами и перепутанными, слипшимися в крови светлыми волосами.

Какая-то женщина истерично завизжала. Какие-то мужики, топтавшиеся возле пивного ларька, оглянулись. И, сообразив, в чем дело, быстро поспешили прочь, от греха подальше…

А на стол следственной части отделения милиции лег очередной «глухарь».

Быть может, обо всех этих малозначительных и заурядных для большого города событиях и не стоило бы упоминать, если бы они не были самым непосредственным образом связаны между собой…

Очевидно, добрая звезда Игоря закатилась. Планеты гороскопа перессорились между собой, войдя друг с другом в какие-то злые аспекты, и все накопившееся за долгие годы раздражение обрушили на своего протеже, найдя в его лице подходящего козла отпущения. По всему было заметно, что вслед за довольно продолжительным, устойчивым благополучием начиналась черная полоса его жизни. И наступивший вечер давал полное основание считать минувший день первым днем начавшегося неприятного периода.

Здоровье, молодость, красивая, престижная жена и безотказное благорасположение приглянувшихся женщин. Стабильная, и притом любимая, работа с прицелом на будущее. Ощущение надежного фундамента и добротной крыши над головой — все это вдруг качнулось, сдвинулось, словно потревоженное первым толчком начавшегося землетрясения.

Весь день в душе накапливалось, росло какое-то непонятное, ни во что конкретно не оформляющееся предчувствие, ожидание надвигающейся беды. И это предчувствие в итоге не обмануло Игоря.

Нечто непоправимое, что так или иначе должно было случиться сегодня, все-таки произошло. И поставило его нос к носу перед свершившимся фактом. Оно, это предчувствие, весь день нависало над ним, невидимой тенью волочилось за каждым его шагом. И хотя Игорь старался избавиться от этого назойливого, насквозь пронизывающего мозг тревожного состояния, разогнать непонятную расслабляющую тоску, безжалостно впившуюся прямо в солнечное сплетение; пытался забыться разговорами, пустым трепом на работе, в баре, где сначала с Серегой, а потом и в одиночку постарался надраться так, чтобы не думать ни о чем… — ничто не помогало.

Муторная тоска заливала все окружающее пространство. Сводила на нет все попытки растворить ее в алкоголе. Обволакивала разум липкой паутиной чего-то неотвратимого, вытягивая из самых затхлых, забытых закоулков подсознания какой-то первобытный, мистический ужас…

И буквально несколько минут назад, приближаясь к дому на еле передвигающихся ногах, он уже почти физически ощущал поджидающее его нечто и сознательно готовился к встрече с ним. Но то, что случилось на самом деле, не лезло ни в какие ворота.

И сейчас он медленно оседал в кресло. Онемевшими, дрожащими пальцами с трудом выковыривал из пачки сигарету. И долго чиркал зажигалкой, прежде чем смог прикурить.

Близилась ночь, и небо темнело на глазах. Игорь курил и, не мигая, тупо смотрел за окно, быстро трезвея и отрешенно фиксируя, как сгущающейся, тяжелеющей синью надвигался на землю занавес ночи. Неумолимо вдавливая медно сияющий диск в хаотичное, сумбурное нагромождение труб, чердаков и мансард. Опускаясь за крыши домов, солнце из последних сил зло плеснуло в окно кровавыми брызгами. И брызги эти алыми пятнами угрожающе запылали на стенах. Зловещими бликами вспыхнули на завитках бронзовых канделябров и, таинственно мерцая, закружились в черной глубине старинного зеркала…

Он курил. Нервно. Глубоко и долго затягиваясь. Не обращая внимания на быстро растущие и падающие вниз серые столбики пепла. Заставляя себя не оборачиваться и не смотреть. Не смотреть на эту нелепую неподвижную груду черно-зеленой ткани, словно подбитой птицей раскинувшуюся возле дивана. На неестественно вывернутую руку с золотым браслетом на запястье. На длинную изогнутую шею и искаженное гримасой жуткой боли лицо, фарфорово белеющее сквозь разметавшиеся черные пряди волос. Старался не встречаться с остановившимся взглядом широко распахнутых глаз, которые сквозь мертво сияющие стекла больших очков, казалось, видели нечто. Нечто такое, что невозможно увидеть живыми глазами, что до поры до времени пряталось где-то над его головой, в темных складках тяжелых гардин…

Он встал. Все еще не желая верить и не оборачиваясь, с усилием сделал пару шагов. Но вдруг остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду. Окончательно убедившись в бессмысленности отрицания случившегося. Поняв, что уже больше не имело смысла притворяться страусом.