Прогулка по висячему мостику (СИ) - Трубицина Екатерина Аркадьевна - Страница 84

Скажем так: страх, боязнь, опасения, испуг это a, b, c и d, которым заданы определенные значения. Так вот, страх, в том значении, в котором я имею это в виду и, как мне кажется, вы хотя бы примерно понимаете, – это единственная эмоция, которую мы никак не используем и, к тому же, всеми силами пытаемся погасить.

Страх, как правильно заметил Влад, – это проявление инстинкта самосохранения. Однако, боязнь, опасения, испуг – проявления того же инстинкта, именно поэтому мы безотчетно смешиваем эти понятия. Мы боимся, опасаемся, пугаемся, когда нам угрожает что-то, принадлежащее к сфере земной жизни, то есть, реальности, воспринимаемой всеми приблизительно идентично.

Страх нами завладевает тогда, когда мы хотя бы легонько касаемся запредельного. Страх – это система безопасности в действии. Завладевая нами, он становится для нас реальностью земной жизни, и мы пугаемся, боимся, опасаемся и, как следствие, пытаемся всеми силами от него избавиться.

Обычный среднестатистический человек, задавливая его, отгораживается от запредельного. Попытки мистика, то есть человека восприятию которого не чуждо запредельное, задавить свой страх, приводят к войне реального и ирреального в нем. Если же он попытается преодолеть его – это, как правильно заметила для себя Ирина Борисовна, приводит к частичному или полному окончанию его существования в земной реальности. А вот если перестанет бояться… Вот тогда происходит чудо.

Кстати, некоторые считают, что перестать бояться своего страха это и значит преодолеть. Но это не так: преодолев страх, индивид перестает его испытывать, и не только его, а и вообще все, что можно испытывать посредством тела – он попросту теряет с телом связь, разрушив систему безопасности. А вот перестав бояться, индивид не перестает испытывать страх, он начинает его использовать. Это обман системы безопасности.

Она в целости и сохранности, во всю генерирует страх, с помощью которого человек контактирует с запредельным, даже полностью уходит в него, но остается жив. Жив в общепринятом смысле. По-моему, именно это и проделала госпожа Палладина, когда перед своим отъездом исчезла на несколько дней. Ирочка, не хочешь мне поведать, что с тобой было? Влад говорит, что ему ты рассказала, но, что именно, не колется.

- А Вы и не настаивали, Евгений Вениаминович.

- Конечно, не настаивал – я нелюбопытен, и если б судьба Ирины Борисовны Палладиной не висела на моей совести, то и сейчас бы не особо этим интересовался. Так что, Ир, расскажешь?

- Куда ж я денусь…

- Ну слава богу! А то я думал, опять придется прибегать к средневековым пыткам.

Говорила Ира долго. Женечка, как и в отчете о ее поездке, требовал мельчайших, часто, с точки зрения Иры, малозначительных подробностей.

- Видишь ли, Ира, независимо от количества уделенного ВНИМАНИЯ, в памяти остается все, просто то, на что ВНИМАНИЯ затрачивалось больше, легче втащить потом в сознание. Ты часто обращаешь ВНИМАНИЕ далеко не на все, на что надо бы. Не ты одна, так что не печалься по поводу этой оплошности. Мы все этим грешим. Важно стараться исправиться, пытаясь точно распознать, что важно, а что малозначительно. Иногда это очень сложно, ведь зачастую именно то, что нам кажется мелочью, на самом деле может являться глобальным событием Вселенского масштаба.

- То, как я развязывала шнурки, глобальное событие Вселенского масштаба?

- Вполне возможно… Ир, я не шучу. Давай дальше.

 Ира продолжила. Когда она, наконец, добралась до света, пещеры и своего полета, ее возмутило абсолютное равнодушие Женечки к сему беспрецедентному, с ее точки зрения, факту. На что Женечка как-то по-особенному улыбнулся и как-то даже мечтательно проговорил:

- Ир, представь, что с рождения слепой внезапно прозрел. Его, безусловно, полностью захватит новизна незнакомой ему ранее возможности восприятия и ощущений, но неужели ты думаешь, что окружающих будет волновать, что именно он в этот момент увидел? Может, лишь в качестве подтверждения факта прозрения. На самом деле всем будет интересно, как он сумел прозреть, как и почему с ним это случилось.

Ира по инерции попыталась что-то возразить, но тут Женечка на несколько мгновений заструился пламенем и она замолчала. Он рассмеялся.

- Не обижайся, Палладина, для меня не является чем-то из ряда вон выходящим возможность открыть вход в гору. Ты лучше вот что сделай: вспомни, в какой момент тебе стало страшно, и когда именно ты перестала бояться своего страха.

Поскольку только что усилиями Женечки Ира во всех подробностях восстановила в своем сознании ту ночь, ей не понадобилось долго вспоминать.

- Знаешь, Жень, страха, по крайней мере, такого, который я стала испытывать последнее время, вообще не было. В самом принципе. Лишь когда я вдруг поняла, что это и есть та самая ночь, о которой говорила Гиала, – немного от волнения екнуло сердечко. Но от волнения, а не от страха.

- Отлично! Теперь сиди и отматывай события в обратном направлении до момента, когда ты перед этим всем испытала страх и когда перестала его бояться.

Ира надолго задумалась.

- Знаешь, Жень, я не помню, чтоб в обозримом прошлом, предшествующем моей ночной прогулке, испытывала страх, именно тот страх, который… Знаешь, Жень, а ведь он впервые – именно такой страх – охватил меня в поезде, когда я нынче возвращалась домой.

Женечка загадочно улыбался.

- Вспоминай, вспоминай…

Влад неожиданно встал, собрал грязную посуду и ушел на кухню ее мыть. Женечка поднялся, расположился позади Иры и распростер ладони у нее над головой. Ира закрыла глаза, точнее, они сами закрылись. Сквозь абсолютно черную темноту она, будто из очень далекого далека, услышала Женечкин шепот. Он говорил очень медленно:

- Страх… кто или что его причина…

- Радный! – не контролируя себя, выкрикнула Ира и вскочила.

Женечка силой усадил ее и снова простер ладони над ее головой. Перед глазами поплыла сцена сожжения и тут же оборвалась, так как она сразу увидела стоящего в стороне от всех Радного, и дикий всепоглощающий ужас объял ее.

- Тихо, тихо, тихо… – увещевал ее Женечка. – Перестань бояться, но не дави страх.

- Я не могу! – вскрикнула Ира и окончательно вырвалась из крепко держащих ее за плечи Женечкиных рук.

- Сядь, – спокойно сказал Женечка, занимая свое место.

Ира села. Ее всю трясло.

- Я не могу, – пробормотала она, едва переводя дыхание.

- Ир, но ведь когда-то смогла?

- Когда?

- Тебе лучше знать – вспоминай.

Ира напряженно стала прокручивать все, что касалось Радного. Дрожь не унималась, хотя она вроде как и абстрагировалась от страха. Женечка наблюдал за ней.

- Не умом вспоминай, выкинь все из головы – само и всплывет.

Ира послушалась. Дрожь сама собой ушла, а перед глазами воскресла сцена из их с Радным совместного похода на Ажечку: как они уговаривают «главных» перебраться через реку и тут показывается черная гадюка…

- Я всегда дико боялась змей, – проговорила Ира будничным голосом.

- Что? – Женечка вроде как не понял о чем она.

- Неважно… Я сейчас приду.

Ира встала и поднялась в кабинет. Там на полу валялся ее рюкзачок. Она извлекла из него коричневато-зеленоватый камень и взяла с полки такой же, принесенный ею ранее. Внутренний голос рационального тут же заявил, что гадюка с дачи Радного ну никак не может быть той же самой гадюкой, что и на Ажеке. «Заткнись», – мысленно сказала голосу рационального Ира.

Она стояла, держа в каждой руке по камню. Закрыла глаза. Яркий густой золотистый свет охватил ее. Перед внутренним взором встала та же сцена, что и немногим ранее, когда Женечка держал свои ладони над ее головой. Сцена из ее сна, когда она впервые увидела Радного. В чернущей темноте под Женечкиными руками ее обуял невыносимый ужас, а теперь в невероятно ярком густом золотистом свете то же самое воспоминание вызвало неописуемый восторг. Сердце бешено колотилось, как и тогда. Все ее тело дрожало, как и тогда. Но не от страха – от восторга. Ира, едва переводя дыхание, открыла глаза.