Опасный обольститель - Мортимер Кэрол - Страница 7

– Черт возьми, меня зовут Бенедикт, а не Люцифер! – вне себя от гнева воскликнул он. На шее у него забилась жилка.

– Но ведь вас все называют Люцифером, – неуверенно проговорила она, – я думала, вы к этому привыкли.

– В лицо меня так называют крайне редко, – мрачно ответил Бенедикт.

– О… – Женевьева покраснела от стыда. – Я не знала, что…

– Теперь знаете.

Для него не было секретом, что его называют Люцифером, но никто никогда не осмеливался обращаться к нему так напрямую. Этим прозвищем его называли только за глаза.

– Куда мы идем? – спросила Женевьева, когда они вышли в холл и он подал ей пальто.

– Куда-нибудь подальше отсюда, – сказал Бенедикт, надевая пальто и шляпу.

Когда они танцевали, он увидел, что Эрик Каргил разговаривает с графом де Севанном. Крестный кивнул Бенедикту в знак того, что ему удалось получить необходимую информацию и больше нет причин присутствовать на этом скучном и утомительном балу. Тогда Бенедикт решил увести с собой Женевьеву, не желая оставлять ее здесь одну. Несмотря на то что ей было уже двадцать пять лет, а за плечами – шестилетнее замужество, эта женщина оставалась наивной и неопытной не по годам во всем, что касалось мужчин. Она могла довериться кому угодно, даже самому отъявленному негодяю, попасть в неприятную историю. Вот и сейчас она спокойно идет с ним, не зная о его истинных намерениях.

Женевьеву удивило странное поведение Бенедикта. Почему он так неожиданно решил уйти с бала, хотя вечер был в самом разгаре? Почему увел ее с собой? Еще ни разу Женевьева не уходила с бала так рано. Правда, нельзя сказать, чтобы это ее особо расстроило. В ее жизни будет еще много балов. А вот шанс уйти, пусть и раньше времени, с таким привлекательным мужчиной выпадает не каждый раз.

– Вы не ответили на мой вопрос, Бенедикт. Куда мы идем? Почему? – Теперь она называла его только по имени. – Почему вы не отвечаете? Вы не находите, что это просто невежливо? Я могу и обидеться.

Они вышли из дома леди Хаммонд. Вечер был теплым и удивительно мягким. Бенедикт молчал.

– Я не отвечаю на ваши вопросы не для того, чтобы вас обидеть, а потому, что и сам пока не знаю, куда нам лучше пойти. – Его лицо в лунном свете выглядело загадочным и опасным. – Сегодня вечером вы вели себя слишком неосторожно, – начал выговаривать он. – Я уверен, если бы вы остались одна на балу, обязательно были бы втянуты в скандал. Поэтому я и решил увести вас.

– Но это нечестно, – задохнувшись от возмущения, проговорила Женевьева.

– Вы считаете, я поступил с вами нечестно? – Люцифер удивленно поднял бровь. – Если бы я вовремя не вмешался, вас бы обманом завлек к себе в постель Сэндхерст для своих гнусных целей.

Женевьеве не хотелось признавать его правоту, хотя она прекрасно понимала, что он совершенно прав. Если бы он вовремя не вмешался, она попала бы в крайне неприятную историю. Хуже того, нечто подобное могло произойти с ней снова.

– Неужели любить балы и наслаждаться каждой минутой сезона – это преступление? – обиженно спросила она.

Бенедикт, нахмурившись, взглянул на Женевьеву. Ее прекрасные голубые глаза наполнились слезами. Неожиданно он вспомнил фразу Эрика Каргила: «Это та самая юная жена Джошуа Форстера, которую он увез в деревню сразу после первой брачной ночи». Он вдруг почувствовал невыносимую жалость к этой несчастной молодой женщине.

– Не хотелось бы возвращаться к теме, которая, я знаю, вам неприятна. Но неужели ваш брак с Джошуа был настолько ужасным?

– Совершенно невыносимым, – просто сказала она.

Значит, в течение шести лет Женевьева жила с настоящим деспотом, за которого против воли ее выдали родные. Потом пришлось выдержать год обязательного траура. Теперь впервые за долгие годы она смогла принять участие в лондонском сезоне. Можно ли осуждать ее за столь страстное желание наслаждаться каждым глотком свободы?

– Неужели Джошуа Форстер был настолько жесток с вами?

Женевьеву передернуло от отвращения.

– Я не хочу об этом говорить, Бенедикт, – дрожащим голосом произнесла она. – Просто я не была на балах и вечеринках много лет. Это все, что вам нужно знать. И прошу вас, не надо больше к этому возвращаться.

– Я думаю, некоторые люди могли бы вам позавидовать. Ведь у вас была возможность заниматься каким-нибудь полезным любимым делом и не тратить время на пустые и никчемные балы. Возможно, судьба специально хранила вас от ошибок все эти годы, – попытался успокоить ее Бенедикт. Его тронуло искреннее отчаяние, промелькнувшее в глазах Женевьевы.

– Вы меня совсем не понимаете. У человека должна быть свобода выбора, а меня насильно ее лишили. Все эти годы я жила как в тюрьме. Вы говорите, найдутся люди, способные мне позавидовать? Но ведь они могут себе позволить посещать балы хоть каждый вечер. Может быть, это их и тяготит, но они вольны в своих поступках, – с горечью заметила Женевьева. Казалось, еще мгновение – и она расплачется.

– В отличие от вас? – уточнил Бенедикт.

– Я же сказала, что не хочу об этом говорить, – вздохнула она. – Давайте оставим этот разговор, он мне крайне неприятен.

Бенедикт, прищурившись, посмотрел на нее:

– Но чем вы занимались все эти годы в глуши?

– Вы слишком настойчивы! – Она гордо подняла голову. – Но так и быть, я отвечу. Честно говоря, большую часть времени я разрабатывала различные планы побега от деспота-мужа.

На несколько минут Бенедикт потерял дар речи. Потом рассмеялся. Так его позабавила искренняя, по-детски наивная горячность Женевьевы. Еще ни одна женщина не забавляла и не интриговала его так, как эта рыжеволосая дева, притворяющаяся распутницей.

Она удивленно подняла бровь.

– Почему вы смеетесь? Неужели подумали, что я шучу? – негодовала Женевьева.

Только теперь Бенедикт понял, что в ее словах не было ни тени шутки. Она говорила с ним совершенно серьезно. Он понял, что Женевьеву расстроили воспоминания, и решил развеять ее грусть какой-нибудь незамысловатой шуткой.

– Интересно, чем Джошуа Форстеру удалось вас так запугать? Неужели он был настолько зол и ужасен? – со смехом спросил он. – Можно подумать, он настоящее чудовище.

Женевьева взглянула на Бенедикта. В ее взгляде читались душевная боль и укор.

– Я не хочу говорить о покойном муже. Это невыносимо, – дрожащим голосом проговорила она. – Не понимаю, почему вы упорно не желаете меня понять и оставить наконец эту тему.

Бенедикт сразу же пожалел о своей глупой шутке. Еще больше его выходка расстроила Женевьеву. Он ненадолго задумался, вспоминая, как часто видел Джошуа Форстера в обществе, хотя не был знаком с ним лично. Тот годился Бенедикту в отцы. Но он никогда не слышал, чтобы Джошуа был жесток по отношению к кому-либо. Правда, джентльмены из высшего общества вроде Джошуа умеют прятать свои секреты за закрытыми дверями. Бенедикт не знал, что этот тиран делал с Женевьевой, но одно то, что он заточил в глуши такую красивую, полную жизни молодую женщину, уже было, по его мнению, настоящим преступлением.

Бенедикт, нахмурившись, взглянул на Женевьеву. Он не мог в темноте разглядеть выражение ее глаз, тень, отбрасываемая капюшоном, почти полностью скрывала ее лицо. Он не знал, о чем она думает. Чтобы не расстраивать ее еще больше, Бенедикт поспешил перевести разговор на другую тему:

– А что вы имели в виду, когда говорили, что хотели бы как следует повеселиться и завести легкий флирт?

Женевьева подняла глаза. В ее взгляде опять читались упрек и душевная боль.

– Вы опять хотите посмеяться надо мной и моими мечтами? – с дрожью в голосе спросила она.

– И не думал над вами смеяться. Просто хотел узнать о ваших планах на этот сезон, чтобы сопровождать вас и уберечь от глупостей и ошибок.

– Неужели? – Женевьева с удивлением посмотрела на него.

– Да, говорю вам чистую правду, – вздохнул Бенедикт. Он понимал, что зря поддержал Женевьеву в желаниях, неприличных для молодой леди. Он должен был объяснить, что это нехорошо и ей следует вести себя скромнее. Но не смог устоять перед грустным, полным боли взглядом Женевьевы, которая вздрагивала при одном упоминании о покойном муже.