Выродок (Время Нергала) - Барковский Вячеслав Евгеньевич - Страница 45

• Предыдущая
• 45/60
• Следующая

Дежурный позвонил в город. Успенский, проклиная бдительность милиции, вновь назвал себя, коротко сказал:

— Нападение на дачу. Там сейчас Выродок, — после чего снова отдал трубку дежурному.

Тот выслушал, отдал какие-то приказания. Генерал уже не слышал его. Ему жутко было подумать, какую картину он застанет в Горской. Одновременно ему вдруг стало нестерпимо стыдно, что он оставил на растерзание Выродку родного отца. Хотя он и понимал, что в той обстановке сделать ничего не мог, голосок внутри предательски шептал: „Ты должен был подставиться и умереть. Это за тобой, а не за стариком приходил ОН. А ты мало того, что не попытался спасти отца, но и заранее хотел бросить его, уйти на рыбалку, оставить отца наедине с Выродком“.

„Неправда, — пытался он возражать самому себе. — Я думал, если уйду, Выродок не станет никого убивать. Ведь ЕМУ был нужен я. Если бы я успел уйти, все бы обошлось!“

Успенский знал, что отчаянно врет самому себе. Что его привела в животный ужас предполагаемая встреча с Выродком и спасал он прежде всего себя. От этих терзаний генералу стало совсем худо. Дежурный предложил ему валидол, Успенский равнодушно взял, посидел, глядя в пустоту, и наконец сказал:

— Надо ехать.

В Горской к нему подошел капитан, возглавлявший опергруппу, сказал:

— Товарищ генерал, может, вам лучше не входить? Там такое!

— Я знаю, — ответил Успенский и добавил: — Я должен войти.

Капитан молча пропустил его, сочувственно посмотрев вслед.

Два охранника, очевидно, были убиты мгновенно. Они лежали рядом. У одного был буквально размозжен череп, как будто по голове ударили кувалдой. Второй был переломлен пополам. Третьего ОН настиг на пороге комнаты. Этот, видно, еще успел выстрелить. У него были оторваны обе руки, свернутая голова свисала набок, как у тряпичной куклы. Четвертого ОН немного не достал и, очевидно, в прыжке ударил ногой в спину. У бойца был сломан хребет. От страшного толчка он пролетел через всю комнатку на верхнем этаже и, сломав перила, вывалился в сад. Он был еще жив и все повторял:

— Я попал в него. Честное слово! Я попал!

Конечно, точно установить, действительно ли Выродок ранен было невозможно. Оставалось надеяться.

Самое страшное зрелище ждало генерала внизу.

Его отец был прибит гвоздями к стене дома. Причем гвозди торчали не только из рук и ног. Огромный гвоздь был вбит прямо в лоб Михаилу Павловичу. Так что череп раскололся, и по лицу растеклись кровь и мозг. Одежда со старика была снята, половые органы отрезаны и вставлены в рот второй жертве, распростертой на столе, с которого смахнули бутылки и трапезу. Друг Михаила Павловича тоже был прибит к столу и перед смертью зверски изнасилован. На месте ануса зияла кровавая дыра. На груди у всех жертв были сделаны змеевидные разрезы.

К столу рядом с трупом была ножом прибита записка.

Ее подали Успенскому. „Я ошибся! Ты не был следующим! Но ты не уйдешь от Нергала. Это будет последняя жертва перед Слиянием“.

Приехали сразу две „скорые“. Из больницы и оперативная. Успенский, у которого внезапно страшно заболела грудь, молча лежал на диване. Врачи „скорой“, сделав экспресс-кардиограмму, настаивали на госпитализации, подозревая инфаркт. Генерал пытался сопротивляться, но боль стала невыносимой, дышать стало нечем. Его уложили на носилки и увезли.

ОН лежал в своей квартире, купленной на деньги, взятые из сейфа того бандита, которого ОН не успел убить, поскольку это сделали за НЕГО другие, но тело которого упорядочил в соответствии с требованиями эстетики смерти Нергала.

ОН никогда не брал денег у жертв, но в этот раз люди, преследователи вынудили ЕГО ограбить жертву. Они осквернили ЕГО святилище, изгнали ЕГО из обжитого места, и деньги нужны были для организации и благоустройства нового святилища. Денег оказалось много, и ОН истратил часть из них на покупку квартиры. Благо, сейчас никому не было дела до того, кто именно покупает жилье и на чье имя оно оформляется.

ОН был ранен. Один из охранников все-таки успел попасть в НЕГО. Кое-как ОН перевязал раны. Их было две. Одна пуля попала в правую сторону груди, и ОН не знал, осталась она в нем или прошла навылет. Вторая слегка поцарапала руку. Кровь продолжала сочиться сквозь повязку, ЕГО лихорадило, боль пульсировала в теле, горячими волнами накатывая на голову. Ему все время хотелось пить. Графин с водой пустел быстро, вставать и ходить за водой в кухню было тяжело. Кружилась голова, временами подступала тошнота…

Однажды ОН вдруг на несколько минут потерял сознание, а когда очнулся, ЕМУ вдруг стало страшно.

Страх ОН испытывал только в детстве. Но то были обычные младенческие страхи наказания, унижения, побоев. Сейчас страх был другим. Это был внезапный приступ страха смерти. Такого с НИМ не бывало уже двадцать лет, с тех пор как в нем поселился Двойник, Неведомый людям бог Нергал.

Нергал вселял в НЕГО уверенность в собственном могуществе, избавлял от слабостей и страхов.

Откуда же сейчас взялось вдруг это чувство? Очередной жертвенный день прошел, отчасти ОН удовлетворил требования Нергала. В таких случаях ОН чувствовал себя спокойным и умиротворенным. ОН мог даже ходить на службу и выполнять какие-то формальные обязанности, которые считал презренными, но до поры до времени необходимыми.

Сейчас ОН не чувствовал ничего, кроме боли и запаха собственной крови. Это угнетало ЕГО. Временами ЕМУ казалось, что ОН чего-то не додумал, что-то упустил, и в такие минуты вдруг странное чувство, которому ОН не знал названия, охватывало ЕГО. Обычный человек назвал бы это чувство „одиночеством“, но Н. Б. не был знаком с этим словом.

ОН позвонил на работу и сказал, что заболел. Положив трубку, ОН вдруг понял, что набрал вовсе не тот номер. То есть номер был действительно служебный, но набрать ЕМУ хотелось другой, тот, по которому Н.Б, мог услышать голос Насти. ОН снова пришел в замешательство. Уехав от Насти, ОН решил не напоминать о ней больше Нергалу, чтобы не вводить в искушение Неведомого. ОН решил, что Настя ушла в прошлое и не вернется. Но сейчас, когда столько незнакомых ранее чувств вдруг напомнили ему о людях, для которых эти чувства обычны и привычны, он решил, что воспоминания о Насте безопасны для нее, потому что до следующего Жертвоприношения еще целый месяц. А за это время ОН выздоровеет. Вспомнив о девушке, ОН уже не мог отделаться от мысли, что можно позвонить ей и она скорее всего приедет.

ОН позвонил, сказал, что болен, и она действительно приехала. Увидев Н. Б. перевязанного, бледного, так непохожего на того мужественного, сильного человека, которого она знала всего несколько дней тому назад,

Настя заохала, в ней немедленно проснулся материнский инстинкт.

— Почему ты перевязанный, кто тебя ранил? На тебя напали?

Это наивное „На тебя напали?“ вызвало у НЕГО улыбку.

— Да, — подтвердил ОН, — ночью шел домой, думал справлюсь, но у них был пистолет… И вот…

— Надо заявить в органы! До чего мы дошли? А врача ты вызвал?

— Не надо никуда заявлять, — твердо сказал ОН. — Это бесполезно, ты знаешь отлично. И врача не надо вызывать по той же причине. Врач сообщит в милицию, начнутся пустые разговоры, расспросы. Я поэтому и позвонил тебе. Ты поухаживаешь за мной, и все будет в порядке. У меня сильный организм. Два-три дня, и все пройдет.

Настя развила бурную деятельность. Сходила в аптеку, принесла антибиотики, промыла рану, смазала какой-то мазью, сделала инъекцию левомицетина. Против инъекции ОН протестовал бурно, но бесполезно. Даже ОН, Выродок, Нергал, оказался бессильным перед заботой влюбленной женщины.

Девушка сварила бульон из цыпленка, потому что знала из книг и из опыта своего детства, что больному нужна легкая пища. ОН поел и уснул. Парика на нем не было, но бороду и усы ОН не снял.

• Предыдущая
• 45/60
• Следующая