Alter ego - Рябов Гелий Трофимович - Страница 4
- Предыдущая
- 4/26
- Следующая
Но была в его неясных, сбивчивых, нервных фразах отдаленная правда, намек странный, догадка…
У ворот хмурый сторож студенческого обличья бормотнул равнодушно: «Ходят тут всякие, а через день сопромат… Милицию вызову, понял?» Но выпустил без дальнейших осложнений. Уже занимался рассвет, перспектива длинного пешего путешествия в обратную сторону была до невозможности огорчительной. Хожанов вошел в садик напротив кладбища, сел на скамейку и, запахнув полы пиджака, задремал… Но тут же кольнуло: как же, ушел с кладбища, а та могила? Где красила ограду в кольцах узкая рука?
…Студент глянул со спокойным сочувствием: «Мама, значит? И папа? Цветы забыл положить? А времени сейчас сколько? Вот что, дяденька, я ведь и психушку вызвать могу!» И тогда Хожанова прорвало. Он рассказал про встречу с незнакомкой, про ограду, про краску, капнувшую на запястье. «Ты уж не влюбился ли?» — «Не знаю…» — «Ну и ну… Достоевского „Дневники“ читал? „Бобок“ — есть там такой рассказ… Я думаю, ты один из тех». — «Все может быть…» Что ж, действительно все может случиться, самое невероятное даже, но спросить у студента, в чем смысл пресловутого «Бобка», не решился, стало почему-то стыдно, подумал горестно: вот, образование вполне высшее, а толку что? Прав алкоголик, ох, прав…
Могилу, еще припахивавшую свежим лаком, отыскал мгновенно, ноги сами несли, за старинной оградой (у мадам здесь, наверное, родовое место, подумал о незнакомке с неожиданной завистью. Вот ведь как умирали когда-то… Как и жили, впрочем) сухо чернел на фоне рассветного неба высокий обелиск (надо же, не заметил в прошлый раз…), и таинственно проступал благородный профиль белого мрамора, и золотая надпись под ним будто отрицала земную суету… И Бог с ним, с профилем, но вот надпись, надпись! Он яростно начал тереть глаза — не привиделось ли, но нет, буквы извещали, что под сим камнем погребен Строев Константин Захарович, член КПСС…
Он сталкивался с этим человеком в прошлой жизни. Константин Захарович возглавлял одну профессиональную организацию и как-то раз обратился за консультацией. Его интересовало: можно ли с помощью новейших достижений кибернетики и системного анализа бороться с преступностью? «На Западе уже долгие и долгие годы ребусы уголовников разгадывают компьютеры», — объяснил тогда Хожанов. Но взял ли хоть что-нибудь на вооружение Строев — не знал: помешало увольнение и все последующее…
Так вот с кем привел случай встретиться… Интересно-то как… Кто она ему? Жена? Дочь? Взглянул на дату рождения: 1930-й. Нет, на дочь не похожа, жена, наверное, а точнее — вдова. И найти ее будет очень и очень легко, между прочим…
Стоп. Как это «найти»? Зачем? Цель-то совершенно безнравственная… Он представил, а точнее — вспомнил глаза с поволокой, и овал лица, и кожу, и длинные стройные ноги, и модную одежду — выдающегося, между прочим, качества, стиль, столь украшающий женщину и столь возвышающий ее, если она и без того красива…
И здесь кольнуло — болезненно, уныло, безысходно. Не получилась жизнь, не сложилась… И любимая спит, разметавшись во сне, и нет ей дела, где ее Хожанов, плевать… А уж на мысли его и осмысления всякие и страдания… Чего там, все равно.
Он распалялся несчастностью и неустроенностью, возбуждая в себе сожаление и даже отчаяние, и вдруг снова кольнуло: ну а право-то, право на счастье это чертово у него есть? Ну несомненно же есть, оно у всех есть, у каждого, хотя это теоретически, практически же — только у тех, кого «сигнал к восстанию» и само восстание вывело ко «всему», прямо-таки по гимну… А что делать остальным? Наверное, ждать и надеяться. Или трудиться в поте лица, авось когда-нибудь и оценят… Уже уходя, заметил он в углу ограды аккуратно сложенные венки с засохшими цветами и зачем-то пересчитал их и даже надписи, те самые полустертые, тоже прочитал, не поленился, благо рассвет уже начинался и кладбищенские птички заливались вовсю…
…Дома увидел на кухонном столе записку: «Как тебе не стыдно, Алексей! Если по ночам ты желаешь общаться с непотребными женщинами — знай: моя любовь и чистое чувство подорваны безвозвратно! На работу ты не устроился, участковому все известно, поэтому я решила: мы чужие с этих пор!»
Ах, как все это было изначально бесперспективно. Ну — год еще, ну — два… Конец-то один… И что делать? Что?
Размышления прервал резкий телефонный звонок. С трудом отвлекаясь от горестных мыслей, снял трубку: «Да?» О Боже, это была она, невозможно было поверить, но и не узнать грудной голос, переливающиеся, словно старое благородное вино (из бурдюка — в бокал!), модуляции тоже было невозможно! С полминуты не мог прийти в себя и только бурчал что-то неразборчивое, и тогда последовал веселый (так ему показалось) вопрос: «Алексей Николаевич, вы меня слышите?» Вот это номер! Имя-отчество? Откуда? Как узнала? Зачем? Он рухнул под тяжестью этих пустых вопросов и, с трудом нащупывая смысл происходящего, забубнил в трубку: «Да… Я… А… Вы? То есть как вас называть?» — «Изабелла Юрьевна». — «Певица?» — «Какая певица, вы о чем?» — «Ну, была такая… До войны… А что?» — «Мне нужно вас видеть. Немедленно. Адрес…» И она стальным голосом проговорила улицу, номер дома, код парадного и квартиру. Это было не слишком далеко, но она вдруг добавила: «Возьмите такси, я встречу и заплачу». — «То есть… как? — обомлел он. — Как это „заплачу“? Вы за кого меня принимаете?» Голос у него сразу же сорвался на мерзкий фальцет, но это не произвело впечатления. «Я жду», — в трубке послышались короткие гудки.
Ошеломленный и растерянный, бормоча под нос нечто невразумительное, начал он выкидывать из платяного шкафа рубашки, интуитивно догадываясь, что нужно отыскать лучшую. Увы, лучших не было, каждая с дефектом: или пуговица оторвалась, или воротничок вытерся и выглядел неприлично. Выбрав наиболее пристойную, начал завязывать галстук (у него был всего один) и обнаружил на нем жирное пятно. Но времени не было, и пятно пришлось презреть.
Натягивая изрядно помявшиеся за ночь брюки, он вдруг в ужасе увидал на себе трусы из разноцветного сатина и вспомнил фразу сослуживца, произнесенную некогда в сауне, куда он попал однажды совершенно случайно. «Ты с ума сошел, что ли? — искривил рот этот кандидат технических наук. — У тебя что, кроме жены — никого?» — Ответ он прочел в глазах Хожанова и сочувственно покачал головой: — В черном теле держит? Они такие… Знают, стервозы: имея такие подштанники, мужик ничего с себя не снимет, кроме пиджака, да и то если рубашка позволяет…
А у него сейчас ни рубашки, ни все остальное, увы, «не позволяли»…
И тут же устыдился: трусы, рубашка… Да пропади все пропадом, кто его приглашал раздеваться? И кто пригласит? Эта Венера, то есть Изабелла? Обхохотаться… С чего он взял?
Ох, ох, ох… Да ни с чего не взял. Просто слабым и весьма далеким отблеском промелькнула надежда. Ведь так интересно. Такая женщина. А вдруг? А если? Ведь никаких у него не было. Никогда. Лена-то — не в счет. Она «неразборчивая связь», всего лишь…
На такси не поехал «из принсипа» (черт его знает, еще одно словечко выпорхнуло неизвестно откуда. С чего бы это?), дотрясся на троллейбусе и дом нашел без малейшей заминки, и она стояла у кромки тротуара, жадно обыскивая взглядом проносящиеся мимо такси; заметив его, укоризненно покачала головой: «Я же попросила…» — «Это неудобно», — сухо отозвался он, давая понять, что скользкую тему развивать не намерен. «Как вам будет угодно. Пойдемте». Она пошла первой, показывая дорогу. Подъезд был с домофоном и кодом, она набрала несколько цифр, вошли. Как он ни волновался, но успел рассмотреть ее всю — от экстрамодных туфель до заколки в волосах, не очень модной, зато очень яркой — высверкнули разноцветные камни и матово — оправа из платины или серебра, но он тут же успокоил себя: бижутерия, наверное, даже наверняка. И где-то когда-то промелькнувшее всплыло в памяти: эгрет…
В лифте ехали молча, по отблеску света, ритмично врывавшемуся в зеркальные стекла, он насчитал семь этажей, потом лифт дернулся и заскрежетал. Вышли в холл, здесь стояли уютные кресла и столик на небольшом ковре; перехватив его взгляд, она слегка повела плечами: «У нас и консьержка внизу, разве не заметили?» — «Нет. А что?» — «Ничего. Просто я думала, что вы человек профессионально наблюдательный». — «Профессионально? Это как?» — «Это так, — она явно не принимала его излишне простодушного тона, — что я знаю о вас достаточно». — «Потому и пригласили?» — «А вы думали — почему?» — «Не знаю… Скажем, я действительно не заметил консьержки, потому что был целиком и полностью поглощен созерцанием… Еще с той встречи, на кладбище, помните?» — «Помню. — Она как-то слишком сухо усмехнулась и, достав всего лишь один ключ, легко повернула его в замке. — Прошу… — Провела через прихожую, зажгла свет. — Алексей Николаевич, договоримся сразу: если ваши сдержанно-пылкие слова — признание в любви, — этого не нужно, потому что цель и смысл нашего свидания совсем в другом». — «Жаль… А я так надеялся…» — не то пошутил, не то признался он, но она снова не приняла ни тона, ни слов: «Оставьте, это скучно. Скажите, вам совсем неинтересно, каким образом я вас нашла? И зачем?» — «Изабелла Юрьевна, интересно только то, что загадочно, а это… — В нем вспыхнула обида: за кого она его принимает, в самом деле?.. — В моей прошлой жизни, скажем так, я встречался с вашим мужем… По служебной надобности. Так что разыскать меня было не так уж и сложно. Остались ваши друзья, продолжающие служить в системе, дальнейшее просто. Ну а цель… Это еще проще: ваш муж не так давно умер и похоронен не слишком пышно — я пересчитал венки и прочитал надписи, свидетельство неоспоримое… Полагаю — встреча наша так или иначе связана с вашим покойным супругом?»
- Предыдущая
- 4/26
- Следующая
