Другой путь. Трилогия (СИ) - Бондарь Дмитрий Владимирович - Страница 7

– Понятия не имею. – Я засмотрелся на симпатичную старшеклассницу, бредущую домой после уроков.

– Как это? Ты же только что мне рассказывал, что видишь всех насквозь, как Петр Первый! Это Гусева Наташка, не обращай внимания. Так себе, тупа, как валенки Зыкиной. Или кто там про них пел?

– Русланова, – ответил я. – А мордашка хорошенькая.

– Зубы кривущие, – поморщился Захар. – Так почему ты понятия не имеешь?

– Потому что тот, чья память в моей голове, живет в декабре две тысячи двенадцатого. И знает о том, что будет дальше – чуть больше Наташки Гусевой. Странно только, что о самом себе я ничего сказать не могу даже и до декабря двенадцатого. Както зыбко все. Наверное, потому, что теперь я каждую минуту принимаю решения, которые меняют мое будущее?

– Ха! – Захар стукнул себя по голове. – Анекдот вспомнил про будущее! Слышалнет?

– Это какой?

– Ну, про то, как русского и американца на сто лет заморозили?

– Рассказывай, – подбодрил я друга.

– Ну вот, заморозили русского и американца на сто лет. Проходит сто лет, их размораживают и в тот же день оба умирают от инфаркта. Американец – от того, что включил радио и услышал: "Колхозники Оклахомщины, Канзасщины и Примисиссипья досрочно сдали в закрома Родины зерно нового урожая!"

А русский – от того, что услышал по радио: " На очередном, триста двадцать четвертом съезде ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев от лица всего советского народа заявил!.." Хахаха…

– Смешно, – рассеянно произнес я. И добавил: – На самом деле все будет ровно наоборот.

– Ик, – непонятно ответил Майцев. Помолчал и сообщил еще раз: – Ик! Вот же привязалась икота! Ну хорошо, Серый, это все здорово, но что мы теперь делатьто будем? И почему наоборот?

Я допил остатки из второй бутылки и открыл ключом от дома последнюю. Пока в ней не закончилась жидкость, я успел рассказать другу о своих видениях и прозрениях.

Как я и ожидал, Захар услышанным тоже впечатлился и по своему обыкновению принялся изображать Андрея Миронова в образе ветряной мельницы:

– Подождиподожди! Почему это все так плохото будет? У нас же самая сильная страна! Мы развиваемся вдвое быстрее США! Посмотри статистику по годам – мы каждый год заканчиваем опережающими темпами! Вдвое! А по некоторым показателям и впятеро! Принята продовольственная программа на восемь лет: мы скоро весь мир дешевым продовольствием завалим! Скоро сибирские реки напитают казахские степи и узбекские пустыни, знаешь, как тогда заживем?! А машины? В Тольятти новую марку осваивают – "восьмерку"! Ты ее видел? Там никакие мерседесы рядом не стояли! А наши страны соцлагеря? СЭВ, имея всего десять процентов населения от общепланетного, выпускает продукции больше чем на тридцать! В Англии вон забастовка шахтеров – того и гляди революцию устроят… К нам эта девчонка – Саманта Смит приезжала! Во всем мире разрядка!

Цитирование газетных передовиц и избранных мест из речей Брежнева, Андропова, Суслова заняло у Майцева минут пять – он всегда был отличником и штатным политинформатором – еще со школы.

Все это время я сидел и улыбался – информации в его голове отличника скопилось минимум на плохонькую кандидатскую диссертацию по политэкономии. И уж замполитом он точно мог бы быть в любом, наугад выбранном, батальоне. Когда он выдохся, я просто выложил ему ближайшую перспективу:

– Андропов умрет в конце зимы. Генсеком назначат Константина Устиновича Черненко…

– Он же деревянный по пояс! – перебил меня Захар. – Он сам никогда ничего не делал. Вечный заместитель… И старый. Еще старше Андропова!

– Именно поэтому и назначат. Болеть он будет так же как Андропов, и править страной тоже будет с больничной койки. Год примерно. Потом придет молодой, энергичный реформатор Горбачев…

– А этот совсем молодой, – и эта кандидатура не понравилась Майцеву.

– Он проживет очень долго. Поначалу основой его действий станет реформирование всего и вся. Увлекшись этой чехардой, заигравшись в кабинетные игры со своими помощниками – Яковлевым, Шеварднадзе, интригуя со всеми против всех, он поднимет в стране такую волну наплевательства и вседозволенности, которая сметет и его самого и его помощников. И еще спустя двадцать лет люди будут спорить – был ли он агентом какогонибудь ЦРУ или действовал по собственному скудоумию? Страну он потеряет. И на целое десятилетие бывший Советский Союз будет занят собиранием себя в кучу. Но так и не соберется.

– Нужно же чтото делать! Кошмар! Както предупредить, объяснить! Нужно написать в Политбюро, предостеречь их от Горбачева! – Размахивая руками, он шоркнул засученным рукавом по левому уху, едва не оторванному во вчерашней драке, скривился и заскулил: – Ойойой!

– Вот ты дурень, Захар!

– А чего сразу дурень?

– В травмпункт вчера идти нужно было, балбес! Пришили бы твое ухо на место.

– А! – Легкомысленно отмахнулся Майцев. – До свадьбы заживет!

– В ближайшие двадцать пять лет тебе не грозят никакие свадьбы! – Теперь, отягощенный моими откровениями, он не женится никогда – я это видел. Вся его будущая жизнь теперь будет посвящена выполнению нашего плана. Прям Овод какойто.

– Ну вот, тем более! Зачем мне пришитые уши? Эх, жизнь моя – жестянка! Так что делатьто будем со страной? Напишем письмо в Политбюро?

– Нет. Они ничего значимого уже сделать не смогут – сил не хватит. А мы для начала еще пивка возьмем, – предложил я.

– Вот, начало мне уже нравится! – Захар, как обычно, был полон оптимизма и желал немедленного действия. – Жалко Юрия Владимировича. Буняков вон говорил, что если бы Генсек навел порядок в стране… Ну все эти "хлопковые дела", зятья и кумы, ну, ты понимаешь… Тогда бы мы – огого!

Истратив еще полтора рубля из моего "кровельного" гонорара, мы взяли по три бутылки "Колоса" и уселись в детской песочнице, навсегда покинутой детьми по прозаической причине: песок в ней давно кончился, а в той смеси отсева и пыли, что еще оставалась на дне, местные псы устроили общественный сортир. Но деревянный грибок над местом прежних детских сборищ обеспечивал хорошую тень, защищая пятачок земли снаружи периметра собачьего заведения от непривычно жаркого для конца сентября солнца – и по обоюдному одобрению мы решили не замечать лишних условностей. Усевшись на бортик песочницы спиной к псиному туалету, мы занялись продумыванием планов по спасению дорогой Родины. Ну и пиво здесь было весьма кстати. Потому кстати, что по старинной русской традиции решение серьезных вопросов на трезвую голову – гарантированный провал предприятия. К согласию стороны не придут.

– Расскажи мне, Серый, а что будет с миром? – Захар всегда отличался стремлением подходить к любому делу глобально и комплексно. – Мы же не можем бездумно вносить изменения в будущее СССР?

Я, напротив, считал, что внешнее окружение нам не важно – нужно просто нажать на определенные места в нужное время, чтобы ситуация сама собой выровнялась.

Но для того, чтобы внести ясность и по возможности больше к вопросу не возвращаться, я задумался на минуту, а потом стал вещать:

– Ну, о том, что с социализмом в одной, отдельно взятой стране, будет покончено уже через семь лет – я тебе рассказывал. И вот, когда мы начнем, засучив рукава, строить светлое капиталистическое будущее – Союз развалится на республики. С Российской Федерацией останутся только нынешние автономии. Некоторые, ставшие независимыми, республики тоже разделятся на части. Запретят, а потом вновь разрешат Коммунистическую партию. Развалится СЭВ, и почти в полном составе – кроме России и Кубы – вступит в НАТО. Там тоже все растащат по своим углам: Чехословакию пополам, Югославию вообще на несколько частей, в которых будет идти долго очень нешуточная война. Албания только относительно спокойно отделается в этот раз. Но только потому, что никому не нужна. Ее время наступит немножко позже – и там тоже будут свои революции. При участии НАТО, ООН, да и наши там тоже отметятся. Что будет происходить в Африке – я не знаю. Тоже какието войныреволюции. В Сомали прибрежное население – рыбаки – будут заниматься пиратством поголовно: угонять целые танкеры и пассажирские лайнеры, требовать выкуп. Берлин объединится, а потом и обе Германии – ГДР и ФРГ…