Операция "Немыслимое" (СИ) - Бондарь Дмитрий Владимирович - Страница 13

С Анищевым попрощались до утра, я пообещал ему лечь спать и выспаться, но занялся обследованием предоставленного жилища, которое и в самом деле разительно отличалось в лучшую сторону от того, что мог предложить любой люкс в советских гостиницах.

Огромный телевизор Sharp с диагональю дюймов в тридцать пять, с обязательным пультом дистанционного управления, похожим на миниатюрную командную панель знаменитого "Энтерпрайза" из Star track, внушал уважение. К нему прилагался видеомагнитофон — почему-то отечественный "Электроника ВМ-12". Здоровенный музыкальный центр Panasonic, оснащенный CD-проигрывателем, кондиционеры White Westinghaus в каждом окне, двухметровый холодильник Bosch с чешским пивом из Пльзеня, сауна в номере, бильярд (почему-то в предбаннике), бар с разными напитками и сигаретами Kent, велотренажер перед двуспальной кроватью, и зеркальный потолок над нею. Весь набор — просто недостижимая мечта рядового партийного функционера. Вот только музыкальный репертуар вызвал добрую усмешку: ни одного диска, но десяток кассет с Бисером Кировым, Карелом Готтом, Далидой, АББА и к ним в довесок какое-то убогое творение местных эстрадных дарований с попсовым названием "Ласковый май", криво выведенным на стикере под эмблемкой TDK. Разумеется, я сразу пожелал ознакомиться с новинкой, но услышав одну-единственную песню, поклялся себе более никогда не интересоваться творчеством этого славного коллектива. Потому что как любой капиталист, сильно переживал за состояние своего душевного равновесия.

Включил телевизор, где помимо двух общесоюзных каналов нашелся еще и местный, передающий, несмотря на ночное время, фильм-сказку "Буратино" на узбекском языке. Шел смешной диалог между лукавым деревянным мальчиком с длинным носом и главным злыднем кукольного мира:

— Буратын, Буратын, клучик борма?

— Клучик йок!

— И-э! Мана синга, мана синга! — Так темпераментно выражал Карабас-Барабас свое негодование по обсуждаемому поводу.

Дальше слушать я не смог, потому что стал ржать в голос. Никогда не думал, что простой перевод фильма на другой язык может быть настолько смешным!

Среди видеокассет нашелся брутальный Рэмбо в двух фильмах, он же, но в образе Рокки и опять он же, но в непереведенной на русский язык "Кобре". Клинт Иствуд угонял советский секретный истребитель в "Огненном лисе", а Шон Коннери боролся с "русской диктатурой" в очередном Джеймсе Бонде. Просто не представляю, каким нужно быть советским человеком, чтобы хранить откровенный антисоветский пасквиль? Я внутренне возмутился, но заодно внезапно понял, увидев все эти фильмы в одной куче, в чем разница между советской и американской пропагандой. Все для меня стало просто: советские режиссеры могли снимать фильмы о врагах своего государства ничуть не унижая их достоинства, изображая их такими, какими хотели бы быть сами — хитрыми, умными, не лишенными человечности. Буквально перед нашим отъездом из Союза вышел фильм "ТАСС уполномочен заявить", так сколько обаяния, ума и энергии было в американском резиденте Глэббе? Не человек, а икона, хотя и враг. Или боссы Жженова в "Резидентах"? Разве не были они достойными людьми? Черт! Да даже фашистов — настоящих варваров и троглодитов наши режиссеры умудрялись показывать живыми, чувствующими людьми, а не бездушными исполнителями маниакальных желаний Гитлера.

Но у американских режиссеров все обстояло иначе: русские (читай — советские, но на самом деле русские) почти всегда были для них зверями, лишенными морали, обиженные умом, наделенные только одной способностью — исполнять приказы своих еще более тупоголовых начальников. Никогда ни у одного зрителя не может родиться добрых чувств к носителям таких качеств. Чистой воды геббельсовщина. Иван Драго, полковник Подовский — это не люди, это бешенные животные, дикари, за малым не каннибалы. Даже писатели-генералы Гоголь с Пушкиным из "Бондианы" — всего лишь недалекие идиоты, пекущиеся только о своих задницах, желающие всех обмануть и поработить. Откровенная игра на самых низменных инстинктах и страхах — фирменное оружие американских киностудий.

И так будет всегда — независимо от того, кто будет сидеть в Кремле: коммунисты, демократы или вообще царь. Мы живем с другой стороны земного шарика и тоже, в силу своей истории и географии, претендуем на гегемонию в сильно сократившемся за последние сто лет мире. И поэтому всегда будем для англоязычного общества монстрами и чудовищами, поедающими детей. И построй мы даже совершенно бесплатно, а не за две трети стоимости тысячу Асуанских плотин и электростанций, помнить они будут не о них, а о тех гадостях, которые Голливуд распространит по всему миру.

Горбачев своими "прогрессивными" речами попал даже не в десятку, а в самую середину десятки! Для рядового американца он стал похож на внезапно заговоривший бульдозер! Или, вернее, на танк. Эффект был бы схожим: "Смотри-ка, Джонни, оно еще и разговаривает!". И его образ был столь необычен на фоне среднеамериканского представления о русских, что его реально полюбили, полюбили на контрасте. Хотя ничего нового он собой не представлял. Разве только относительную молодость. Ведь не зря Рейган жаловался, что очень хочет о чем-нибудь договориться с коммунистическими вождями, но не может, потому что они все время умирают.

А, может, мы и были такими? Слепо голосующими за непонятно что на комсомольских и партийных собраниях, с пеной у рта отстаивающие линию партии, плюющие на любые ценности, кроме "всепобеждающего учения"?

Но я вспоминал своих однокашников, приятелей, знакомых, учителей, мастеров с производственной практики — нет! Я не находил среди них прототипы киношных антигероев, как не старался. Люди разных устремлений, судеб, знаний и темпераментов — не могли они все вместе составить ту армию душевнобольных придурков, что щедро рассыпал Голливуд по своим "шедеврам". И, значит, — все эти персонажи просто кому-то выгодны.

Меня всегда бесила способность некоторых людей иметь суждения о вещах и событиях, о которых у них нет понятия даже на уровне школяра. Однако для любого американца это было нормой, а если уж заходила речь о вещах совершенно незнакомых, то странным выглядел ты, знающий о них, а не он — не знающий ничего! Потому что по его, освещенному общественным мнением, прессой и воспитанием, разумению, такие вещи может знать только сумасшедший, а нормальный человек должен заниматься зарабатыванием денег и не лезть в вопросы, которые прекрасно обойдутся и без его участия.

К чему создавать образ врага, который может нравиться? Который может вызывать сочувствие? Зачем? Он же враг! Значит, должен быть самым гнусным ублюдком, которого возможно изобразить! И ни к чему соблюдать просветы и звезды на погонах киноперсонажей, незачем писать правильно слова на кириллице, это — ерунда, не значащие частности, ведущие только к раздуванию бюджета.

В общем, спать я лег злой. На весь мир. И особенно на свое бессилие, на невозможность все поменять одним точным действием.

А утром были чимганские горы. Разумеется, без обещанного снега, потому что летом и в начале осени даже здесь снега не бывает.

Анищев разводил руками, но видно было, что ничего другого он и не ждал и все его сожаления неискренни.

Я полагал, что вместо катания на лыжах мне будет предложена традиционная программа с обильным застольем, однако, ошибся и здесь: "сухой закон" никто не отменял и по уверениям Владимира Петровича некоторые за злоупотребления расстались уже с партбилетами, должностями и званиями. Себе такой судьбы он не хотел и долго не думая, предложил просто отдохнуть в узбекской манере — познакомиться немножко поближе, узнать друг друга и найти общий язык, пока еще не приняты большие решения.

Поэтому мы просто сидели на топчане перед арыком в густой тени чинаров, пили изрядно мне надоевший зеленый чай со сладостями и вели глубокомысленные беседы о поэзии. Навои, Хайям, Эдгар По, Байрон, Бродский и Рождественский с Маяковским — Анищеву нравились все они. И он горячо убеждал меня, что поэзия необыкновенно организует сознание, тренирует память и учит пониманию красоты мира.