Звездный хирург - Уайт Джеймс - Страница 29

– Раз уж вы присвоили себе монополию на тралтанов, поразмыслите на досуге о послеоперационном уходе. Черт возьми, ваша палата – самая тихая во всем госпитале. Ну-ка, признавайтесь, чем вы их очаровали? Может, у вас припрятан действующий транслятор?

Конвей рассказал ему о своих попытках добиться взаимопонимания с инопланетянами.

– Не скажу, что перспектива обмениваться с медсестрами писульками во время операции особенно меня вдохновляет, – устало сострил Маннон, лицо которого посерело от утомления. – Но, похоже, какой-то смысл в этом есть. Я позабочусь, чтобы все узнали о ваших происках.

Они переложили массивную тушу Торннастора на специальную опору, подобные которой служили койками для ФГЛИ в условиях невесомости. Маннон сказал:

– Кстати, я тоже принял мнемограмму ФГЛИ – ради Торни. Сейчас у меня на очереди двое ХЦХЛ. Я и знать не знал, что бывают такие твари, но О'Мара сумел где-то раскопать их мнемограмму. Придется влезть в скафандр: та дрянь, которой они дышат, способна прикончить кого угодно, кроме них самих. Они оба в сознании, так что, чувствую, хлопот не оберешься.

Внезапно он ссутулился, уголки рта опустились книзу.

– Придумайте что-нибудь, Конвей, – проговорил он глухо. – В палатах вроде вашей, где пациенты и персонал принадлежат к одному виду, все не так плохо. Но в других, там, где смешались чуть ли не половина рас галактики, а врачи из-за ранений превратились в пациентов, творится сущий ад.

Конвей знал, что госпиталь подвергается бомбардировке: металлическая наружная обшивка гудела так, словно кто-то с чрезмерным усердием колотил в гонг. Он старался не обращать на эти звуки внимания, ибо догадывался, сколь малоприятным могут быть последствия взрывов.

– Представляю, – буркнул он. – Но у меня и так работы по горло...

– Работы по горло у всех! – перебил Маннон. – Однако должен найтись кто-то сообразительнее остальных!

«Что ему от меня нужно?» – подумал Конвей, глядя в спину Маннону, потом отвернулся и занялся следующим раненым.

Последние несколько часов в мозгу Конвея происходило нечто странное.

Сначала возникло ощущение, будто он понимает, о чем говорят тралтаны-санитары. Он решил, что причиной тому – мнемограмма ФГЛИ, которая, будучи записью мозговой деятельности медицинского светила тралтанов, снабдила его сознание множеством сведений относительно манеры речи шестиногих исполинов. Раньше он ничего подобного не замечал – может статься, из-за того, что ему никогда не доводилось лечить одновременно столько тралтанов, да и транслятор всегда был под рукой. А сейчас создались благоприятные условия для того, чтобы мнемограмма ФГЛИ больше, чем обычно, потеснила в его мозгу человека. Какой-либо борьбы за верховенство при столкновении двух личностей не наблюдалось. Все случилось как бы само собой, поскольку Конвей вынужден был много размышлять по-тралтански. Когда к нему обращались люди, он принуждал себя сосредоточиться, иначе же воспринимал их слова как бессвязный, невразумительный лепет. А ФГЛИ он понимал все лучше и лучше.

Разумеется, до совершенства было ещё далеко. Прежде всего, слоноподобные уханья и завывания достигали разума ФГЛИ, поместившегося в сознании Конвея, через человеческие уши, что приводило к неизбежным искажениям. Звуки сливались друг с другом, но все-таки он частично разбирал их, из чего следовало, что он обзавелся собственным, пускай слабеньким, транслятором, который, правда, действует лишь в одном направлении. А в одном ли? Готовясь к операции, Конвей попробовал ответить санитарам. Его второе «я» – ФГЛИ знало, как произносить слова, сам он, разумеется, умел управляться со своей артикуляцией, а голос землянина, к тому же, признавался в галактике едва ли не самым гибким и универсальным инструментом. Конвей глубоко вздохнул и открыл рот.

Первая попытка провалилась с треском. Она закончилась приступом кашля и всеобщим беспокойством в палате. Но с третьей он сумел кое-чего добиться – санитар-тралтан откликнулся на его просьбу! Остальное было делом времени. Лечение пошло намного быстрее, и шансы пациентов на благоприятный исход резко повысились. Медсестры-землянки почтительно прислушивались к диковинным звукам, которые вырывались из горла Конвея, однако, похоже, ситуация казалась им не столько напряженной, сколько потешной.

– Так, так, – изрек знакомый голос за его спиной, – пациенты на седьмом небе от счастья, а добрый доктор поддерживает их дух, изображая из себя двуногое животное. Какой ерундой вы тут занимаетесь?

Конвей осознал, что О'Мара действительно зол, поэтому предпочел ответить на вопрос и проигнорировать вступительную фразу.

– Лечу пациентов Торннастора и несколько вновь прибывших, – доложил он. – С мониторами и ФГЛИ все в порядке, и я как раз собирался попросить у вас мнемограмму ДБЛФ для раненых келгиан.

– Я лучше пошлю к ним келгианского врача, – фыркнул О'Мара, – а о других позаботятся ваши медсестры. Позвольте напомнить вам, доктор Конвей, что в госпитале триста восемьдесят четыре уровня, что множество пациентов нуждается хотя бы в предварительном осмотре и лечении, которых не может получить, потому что персонал свистит, а они чирикают! В шлюзах и даже в коридорах с пробитыми стенами накапливаются раненые, а давление падает, и им там отнюдь не весело.

– Что вы от меня хотите? – перебил его Конвей.

О'Мара почему-то разозлился ещё сильнее.

– Не знаю, доктор Конвей, – язвительно ответил он. – Я психолог. От меня сейчас толку мало, ибо большинство моих подопечных не понимает того, что я им говорю. А тех, кто понимает, я прошу придумать, как нам выбраться из этой заварухи. Но они слишком заняты своими палатами, чтобы беспокоиться о госпитале в целом. Они перекладывают ответственность на «важных шишек»...

– При данных обстоятельствах, – прервал его Конвей, – разумнее всего было бы спросить совета у диагноста.

Гнев О'Мары вполне объясним, подумал он, представляя себя на месте психолога, который не может ни выслушать пациента, ни поговорить с ним. Но за что майор сердится на него, ведет себя так, будто он, Конвей, где-то здорово напортачил?

– Торннастор не в счет, – произнес О'Мара, слегка понизив голос. – Вам, вероятно, было недосуг узнать, что двое других диагностов убиты. Что касается старших врачей, Харкнесс, Иркултис, Маннон...

– Маннон! Он не...

– Я полагал, вы знаете, – проговорил майор чуть ли не мягко, – он ведь находился всего через два уровня от вас, оперировал ХЦХЛ. Ракета раскроила стену, и кусок металла распорол ему скафандр. Тяжелая декомпрессия. Вдобавок, он успел наглотаться той отравы, которой дышат ХЦХЛ. Но жить будет.

Конвей только теперь сообразил, что затаил дыхание.

– Я рад, – сказал он.

– Я тоже, – буркнул О'Мара. – Из вышеперечисленного следует, что диагносты выбыли из строя в полном составе, а из старших врачей остались один вы. Так что будьте любезны как главный медицинский чин на текущий момент сообщить мне, что вы намерены делать.

Он выжидательно уставился на Конвея.

Конвей мысленно упрекнул себя в наивности: он-то считал, что после поломки главного транслятора ничего хуже быть просто не может. Сама мысль о том, чтобы взвалить на свои плечи такой груз, пугала его чуть ли не до смерти. Впрочем, ему вспомнились времена, когда он мечтал о том, что станет когда-нибудь начальником космического госпиталя и будет распоряжаться всей деятельностью, которая имеет отношение к медицине.

Однако в мечтах госпиталь отнюдь не виделся ему умирающим гигантом, парализованным из-за отсутствия связи между жизненно важными органами; он и не предполагал, что вокруг развернутся боевые действия, места хворых пациентов займут раненые, а медиков будет катастрофически не хватать. Но, пожалуй, признал Конвей грустно, нынешнее положение дел – единственный случай для врача, вроде него, сделаться начальником госпиталя. Он не лучший из достойнейших, он всего лишь последний, кто уцелел. Чувства его были смешанными: страх, раздражение, гордость; ему предстояло командовать госпиталем до конца его – или своих дней.