Дураки умирают - Пьюзо Марио - Страница 54
- Предыдущая
- 54/125
- Следующая
— Хорошо. Я подам заявление с просьбой уволить меня через две недели.
Майор кивнул, а потом покачал головой.
— У тебя остались дни, положенные на отпуск по болезни. Используй их для поиска новой работы во время этих двух недель. Мы без тебя справимся. А сюда заглядывай разве что пару раз в неделю. Вдруг понадобится подготовить какие-то бумаги.
Я вернулся за свой стол и написал заявление об уходе по собственному желанию. В общем-то, все складывалось не так уж и плохо. За неиспользованные двадцать дней отпуска мне полагалось порядка четырехсот долларов. В моем пенсионном фонде накопилось около полутора тысяч долларов, которые я мог забрать, хотя и лишился бы права на пенсию, которую мне стали бы платить в шестьдесят пять лет. Но от этого торжественного момента меня отделяло больше тридцати лет. Я мог умереть гораздо раньше. То есть я уходил с работы практически с двумя тысячами долларов в кармане. Плюс тридцать тысяч лежали у Калли в Вегасе. На мгновение меня охватила паника. А вдруг Калли не отдаст мне эти деньги? Тут я ничего поделать не мог. Мы были близкими друзьями, Калли вытащил меня из беды, но никаких иллюзий в отношении него я не питал. Он был типичным вегасским мошенником. Что мешало ему сказать, что эти деньги — вознаграждение за оказанные мне услуги? Я бы и не пикнул. Сам бы заплатил их, чтобы отвертеться от тюрьмы. Господи, конечно же, заплатил бы!
Но больше всего я страшился разговора с Валери, того момента, когда мне придется сказать ей, что я безработный. И еще объяснения с ее отцом. Старик начнет выяснять, что к чему, и обязательно узнает правду.
В тот вечер я ничего не сказал жене. А на следующий день поехал к Эдди Лансеру. Рассказал ему все, а он качал головой и смеялся.
— Слушай, ты меня удивил, — признался он, когда я закончил. — Я всегда думал, что ты такой же честный, как твой брат Арти.
Я сказал Эдди, какое благотворное воздействие оказали на меня взятки. В определенном смысле психологически раскрепостили меня, сняли груз неудач, придавливавший меня к земле. Все-таки я тяжело переживал и неудачу с первым романом, и нищету, в которой прозябала моя семья.
Лансер улыбнулся.
— А я-то думал, что ты самый спокойный человек на свете. Любимая жена, дети, в жизни полный порядок, на хлеб с маслом ты зарабатываешь. Да еще пишешь новый роман. Так чего тебе еще нужно?
— Мне нужна работа.
Эдди Лансер задумался.
— Через шесть месяцев я отсюда ухожу, только я попрошу тебя никому об этом не говорить. На мое место придет другой человек. Рекомендовать его буду я, поэтому он останется у меня в долгу. Я попрошу его обеспечивать тебя заказами.
— Отлично, — кивнул я.
— А пока я не дам тебе умереть от голода, — продолжил Лансер. — Приключенческие рассказы, любовные истории, как обычно, книжные рецензии. Годится?
— Конечно. Когда ты намереваешься закончить свой роман?
— Через пару месяцев, — ответил Лансер. — А ты?
Этого вопроса я терпеть не мог. По правде говоря, я только разработал сюжет романа, в основу которого положил знаменитое криминальное дело в Аризоне. Отослал заявку моему издателю, но тот отказался выдать под нее аванс. Сказал, что такой роман не принесет прибыли, потому что речь идет о похищении ребенка, которого потом убивают. Так что к главному герою, похитителю, читатели будут испытывать не симпатию, а исключительно отвращение. Я решил создать новое «Преступление и наказание», и издателя это испугало.
— Работаю, — уклончиво ответил я. — Конца еще не видно.
Лансер сочувственно улыбнулся.
— Ты хороший писатель. И со временем станешь знаменитостью. Не волнуйся.
Мы поговорили о писательстве и книгах. Сошлись в том, что пишем куда как лучше большинства знаменитых авторов бестселлеров, заработавших на них огромные состояния. Уходил я, преисполненный уверенности в себе. Как, собственно, и всегда. Общение с Лансером давалось очень легко, я знал, что он умен и талантлив, и его добрые слова всякий раз поднимали мне настроение.
И действительно, все ведь закончилось как нельзя лучше. Теперь я могу полностью сосредоточиться на творчестве, буду вести честную жизнь, избежал тюрьмы и через несколько месяцев перееду в первый в своей жизни собственный дом. Может, мелкие преступления все-таки приносят пользу?
Два месяца спустя мы переехали в новый дом на Лонг-Айленде. У детей появились собственные спальни. В доме были три ванные и комната для стирки. Теперь я мог лежать в ванне, не вздрагивая от капель воды, падающих мне на голову с развешанного на веревках только что выстиранного белья. Наконец-то я обрел что-то свое, кабинет, дворик, лужайку. Отгородился от других людей. Перенесся в Шангри-Ла. И при этом множество людей воспринимали все эти блага как само собой разумеющееся.
А самое главное, я чувствовал, что теперь моя семья в полной безопасности. Мы оставили в прошлом нищету и неустроенность. И я знал, что моим детям уже не доведется их узнать. Если у них и возникнут проблемы, то собственные, не вырастающие из наших. Мои дети, думал я, никогда не узнают, что такое быть сиротой.
Как-то раз, сидя на заднем крыльце, я вдруг осознал, что счастлив, абсолютно счастлив, возможно, никогда в жизни не был таким счастливым. И меня это вдруг разозлило. Если я — натура творческая, то почему сияю от счастья из-за маленьких радостей бытия, таких, как любящая жена, веселые дети, дешевый дом в пригороде? Нет, определенно я не Гоген. Может, потому я и не могу писать: слишком счастлив. И я вдруг обиделся на Валери. Она заманила меня в ловушку. Господи!
Но даже эти мысли не могли поколебать охватившее меня чувство удовлетворенности. И дети доставляли мне столько приятных минут. Я помнил, как в одно из воскресений мы всей семьей прогуливались по Пятой авеню. Валери разглядывала в витринах платья, которые не могла купить. Нам навстречу шла женщина ростом в три фута, элегантно одетая в замшевый пиджак, белую блузку, темную твидовую юбку. Наша дочь дернула Валери за рукав, указала на карлицу и громко спросила: «Мама, кто это?»
Валери ужасно смутилась. Шикнула на дочь и молчала, пока карлица не прошла мимо. А потом объяснила, что есть люди, которые не вырастают, и эта женщина — одна из них. Моя дочь не сразу ее поняла. Долго думала, прежде чем сказать: «Она просто не выросла? Она такая же старая, как ты?»
Валери улыбнулась: «Да, дорогая. Но ты больше об этом не думай. Таких людей очень мало».
Вечером, когда я рассказывал детям сказку, прежде чем отправить их спать, я заметил, что дочь поглощена своими мыслями и не слушает меня. Я спросил, в чем дело. Ее глаза широко раскрылись: «Папа, я — маленькая девочка или старая женщина, которая так и не выросла»?
Я знаю, что миллионы людей могут рассказать подобные истории о своих детях. Это же обычное дело. Однако меня не покидало ощущение, что жизнь моя становится богаче и оттого, что я делю ее с детьми. Что материя моей жизни сплетается из таких вот мелочей, которые вроде бы не имеют никакого значения.
Вот еще один случай с моей дочерью. Как-то вечером она ужасно разозлила Валери своими выходками. Кидалась едой в братьев, специально расплескала чай, перевернула соусницу. Наконец Валери не выдержала и закричала на нее: «Прекрати немедленно, а не то я тебя убью!»
Разумеется, она выражалась фигурально. Но моя дочь пристально посмотрела на нее и спросила: «У тебя есть пистолет?»
Должно быть, она полагала, что убить ее можно только из пистолета. Она ничего не знала о войнах и эпидемиях, о насильниках и растлителях малолетних, об автомобильных авариях и автокатастрофах, об ударах свинцовой трубой по голове, раке, яде, многих других способах лишить человека жизни. Мы с Валери рассмеялись, а потом Валери ответила: «Не говори глупостей, конечно же, у меня нет пистолета». И наша дочь сразу успокоилась. А я заметил, что в дальнейшем Валери избегала таких сильных выражений.
- Предыдущая
- 54/125
- Следующая
