Дураки умирают - Пьюзо Марио - Страница 66

• Предыдущая
• 66/125
• Следующая

Я позвонил. Пэм попыталась извиниться за то, что втянула меня в эту историю. Я сказал, что ничего страшного, тем более что все прояснилось. Пэм хохотнула: «Господи, я бы предпочла, чтобы он завел любовницу». Она вновь радовалась жизни. Наши роли переменились. Несколькими часами раньше я жалел ее, думая, что ее будущее в опасности, я стремился ей на помощь. Теперь жалеть следовало меня. Она чувствовала за собой вину. Я заверил ее, что все хорошо. А Пэм перешла к следующему интересующему ее вопросу:

— Мерлин, ты вот сказал, что не желаешь видеть свою мать. Ты серьезно?

— Арти мне поверил? — спросил я.

— Он говорит, что всегда знал об этом. И сказал бы тебе после тщательной подготовки. Только я нарушила его планы. Он злится на меня за то, что я поторопила события.

Я рассмеялся.

— Видишь, начиналось все плохо для тебя, а теперь дуется он. Его обидели. Все лучше, чем тебя.

— Конечно. Послушай, я очень сожалею, что все так вышло. Честное слово.

— Ко мне это не имеет никакого отношения, — ответил я. — Абсолютно никакого.

Мы попрощались, и я положил трубку.

Валери терпеливо ждала моего рассказа. Пэм, а может, и Арти проинструктировали ее, и она понимала, что торопить меня нельзя. Но думаю, она не могла осознать, что творилось в моей душе. И она, и Пэм были очень хорошими людьми, но понять этого не могли. Их родители не хотели, чтобы они выходили замуж за сирот. Я мог представить себе истории, которые рассказывали им. А если по нашей линии детям передадутся психические заболевания? А вдруг они родят от нас кретинов? А если в нас течет негритянская, еврейская или протестантская кровь? Что ж, теперь догадки уступили место фактам. Как я понимал, ни Пэм, ни Валери не остались в восторге от романтического порыва Арти, пожелавшего восстановить связь поколений.

— Ты хочешь пригласить ее сюда, чтобы она повидалась с внуками? — спросила Валери.

— Нет.

На лице Валери отразились тревога и недоумение. Я читал ее мысли: она боялась, что и ее дети могут вот так отказаться от нее.

— Она же твоя мать. И прожила тяжелую, полную несчастий жизнь.

— Ты знаешь значение слова «сирота»? — спросил я. — Давно не заглядывала в толковый словарь? Сирота — это ребенок, у которого умерли родители. Или от которого эти самые родители отказались. Какой вариант ты находишь предпочтительным?

— Понятно. — Валери помрачнела. Поднялась на второй этаж посмотреть, спят ли дети, затем прошла в спальню. Я услышал, как потекла вода в ванной. Я сидел внизу, читал, делал пометки и пошел наверх, лишь убедившись, что она давно спит.

История эта тянулась пару месяцев. А потом позвонил Арти и сказал, что наша мать вновь исчезла. Мы договорились встретиться в городе и за обедом все обсудить. В присутствии жен на столь щекотливую тему нам говорить не хотелось. Арти выглядел бодро. Сказал, что она оставила записку. Сказал, что она много пила, ходила по барам и снимала мужчин. Он заставил ее бросить пить, купил новую одежду, арендовал ей квартиру, давал деньги на жизнь. Она рассказала ему обо всем. В том, что она сдала нас в приют, ее вины действительно не было. Тут я его остановил. Об этом я слышать не хотел.

— Ты намерен вновь разыскать ее?

Арти ослепительно улыбнулся.

— Нет, — ответил он. — Знаешь, даже теперь я создавал для нее массу проблем. Не нравилось ей мое присутствие. Когда я ее нашел, она вела себя так, как мне и хотелось, вероятно, из чувства вины. Но ей эта роль определенно не нравилась. Один раз она даже попыталась затащить меня в постель, ради развлечения. — Арти рассмеялся. — Я приглашал ее в гости, но она не соглашалась. Может, оно и к лучшему.

— Как восприняла это дело Пэм?

Арти рассмеялся.

— Господи, она ревновала меня даже к матери. Когда я сказал ей, что все закончилось, по ее лицу разлилось безмерное облегчение. А тебе я могу сказать следующее, братец. У тебя на лице не дрогнул ни один мускул.

— Потому что мне абсолютно без разницы, есть она или нет.

— Да, — кивнул Арти. — Я знаю. Тебе без разницы. Не думаю, что она бы тебе понравилась.

Шесть месяцев спустя Арти слег с инфарктом. Состояние у него было средней тяжести, но он несколько недель провел в больнице, а потом еще месяц долечивался дома. Я приезжал к нему в больницу каждый день, и он продолжал настаивать, что у него скорее приступ стенокардии, а не инфаркт. Я отправился в библиотеку и прочитал все, что смог, об инфарктах. Выяснил, что реагирует он на случившееся, как и большинство инфарктников, причем в некоторых случаях правота оказывается на их стороне. Но Пэм охватила паника. Когда Арти вернулся из больницы, она посадила его на строгую диету, выбросила из дома все сигареты и сама перестала курить, чтобы не провоцировать Арти. Отказ от курения дался ему нелегко, но он сумел перебороть дурную привычку. Должно быть, инфаркт крепко его напугал, потому что он начал заботиться о своем здоровье. Долго гулял, выполняя рекомендации врачей, не переедал, к сигаретам не прикасался. И еще через шесть месяцев выглядел, как никогда раньше. Мы с Пэм даже перестали панически переглядываться, когда он выходил из комнаты. «Слава богу, он бросил курить, — говорила Пэм. — Он же выкуривал по три пачки в день. Вот сердце и не выдержало».

Я кивал, но в это не верил. По моему разумению, его сердце не выдержало тех двух месяцев, которые он потратил на розыски матери.

Как только Арти окончательно поправился, неприятности начались у меня. Я потерял работу в книжном обозрении. Не по своей вине: Озано уволили, и я, как его правая рука, ушел вместе с ним.

Озано все было нипочем. Его положение не могли изменить ни ненависть влиятельнейших литераторов, политической интеллигенции, фанатиков культуры, либералов, консерваторов, феминисток, радикалов, ни скандальные любовные похождения, ни беззастенчивое использование должности для лоббирования Нобелевской премии. Даже публицистическая книга, в которой он защищал порнографию. Конечно, повода для того, чтобы уволить Озано, издателю искать бы не пришлось, но после того как Озано стал главным редактором, тираж книжного обозрения удвоился.

К тому времени я уже неплохо зарабатывал. Писал много статей за Озано. Я неплохо научился имитировать его стиль, он давал мне пятнадцатиминутную вводную по какой-либо конкретной теме, после чего написать статью не составляло труда. Озано пробегался по тексту, кое-где прикасался к нему пером мастера, а гонорар мы делили пополам. Половина гонорара Озано в два раза превышала ту сумму, которую мог бы получить за аналогичную статью я.

Но уволили нас не за это. Уволили нас из-за Уэнди. Вернее, уволили нас из-за Озано, но топор, чтобы обрубить сук, на котором мы сидели, дала ему Уэнди.

Озано провел в Голливуде четыре недели, оставив меня на хозяйстве. Он то ли обсуждал сценарий по одной из своих книг, то ли работал над ним, а мы посылали в Лос-Анджелес курьера с гранками. После того как Озано одобрял материалы, я ставил их в номер. Прилетев в Нью-Йорк, Озано устроил большую вечеринку для всех своих друзей, чтобы отпраздновать его победоносное возвращение домой: он подписал контракт на очень крупную сумму.

Гостей он пригласил в особняк своей последней жены в Ист-Сайде, в котором она жила с тремя детьми. Сам Озано обходился однокомнатной квартирой в Виллидж. Большего с его колоссальными расходами он позволить себе не мог, а для приема гостей квартирка явно не годилась.

Я пошел только потому, что Озано на этом настоял. Валери не пошла. Она не любила Озано и не любила вечеринки, за исключением семейных. С давних пор мы заключили с Валери молчаливое соглашение: если была возможность не участвовать в общественной жизни другого, мы ею пользовались. Я обычно ссылался на предельную занятость: роман, работа, статьи, заказанные периодическими изданиями. Она говорила, что не может оставить детей, а няням не доверяет. Нас обоих эта договоренность устраивала. Ей было легче, чем мне, потому что вся моя общественная жизнь ограничивалась Арти и книжным обозрением.

• Предыдущая
• 66/125
• Следующая