Дураки умирают - Пьюзо Марио - Страница 77
- Предыдущая
- 77/125
- Следующая
— Пора в постель?
Она согласно кивнула.
Почему так трудно описывать чистую, стопроцентную радость? В последний раз я чувствовал себя таким счастливым в далеком детстве, когда целый летний день играл с мячом. И я понял, что могу простить Джанель все, находясь с ней рядом, и ничего не прощу, если мы в разлуке.
Однажды я уже сказал Джанель, что люблю ее, но она велела мне больше не произносить таких слов, зная, что за ними ничего не стоит. Уверенности в том, что она не права, у меня не было, поэтому я согласился. И в ту ночь ничего такого ей не сказал. Зато сказала она, очень серьезно, когда мы проснулись где-то под утро и вновь ублажили друг друга:
— Я тебя люблю.
Господи Иисусе, до чего же действенный этот прием! Вроде бы тот, какой используют, чтобы заставить тебя купить новый сорт пенки для бритья или летать на самолетах определенной авиакомпании, но разит без промаха. После этих слов все переменилось. Даже половой акт стал каким-то особенным. Я перестал замечать других женщин. И одного взгляда на эту хватало, чтобы у меня все встало. Когда она встречала меня в аэропорту, я увлекал ее за автомобили, бесстыдно лапал и целовал, прежде чем мы отправлялись в отель.
Не мог ждать. Однажды, когда она, смеясь, попыталась вырваться, я рассказал ей о белых медведях. О том, что белый медведь может реагировать на запах только одной медведицы, и иной раз ему приходится пройти тысячу миль, чтобы спариться с ней. Поэтому в мире так мало белых медведей. Сначала она изумилась, потом поняла, что я ее разыгрываю, и ткнула мне кулаком в бок. Но я объяснил ей, что именно так она действует на меня. Что это не любовь, не ее красота, не ее ум, хотя я с детства мечтал найти в женщине такое сочетание. Дело не в этом. Не в любви, родственности душ и прочих романтических байках. Все гораздо проще: запах. Ее тело генерировало единственный и неповторимый запах, перед которым я не мог устоять. Другого объяснения не было и не могло быть.
И она меня поняла. Она знала, что я не пытаюсь продемонстрировать своеобразие. Просто все мое существо бунтует, не желая признавать, что я сдался ей со всеми потрохами, став жертвой романтической любви.
Она обняла меня, покивала:
— Хорошо, хорошо.
— Так что не мойся слишком часто.
Она вновь обняла меня.
— Хорошо.
Потому что ничего такого мне решительно не хотелось. Зачем? Я был счастлив в семейной жизни. В свое время я любил жену больше всех на свете, да и до того, как я изменил ей, она нравилась мне больше других женщин. Так что теперь я чувствовал вину и перед ней, и перед Джанель. А истории о любви всегда раздражали меня.
Что ж, люди устроены сложнее белых медведей. И нюанс моей сказочки, который я опустил, рассказывая ее Джанель, состоял в том, что белой медведице нет необходимости отыскивать одного-единственного медведя.
А потом, разумеется, я пошел по проторенному пути всех влюбленных. Начал задавать вопросы Джанель. Встречается ли она с продюсерами и звездами, чтобы получить роль? Числятся ли за ней другие романы? Были у нее другие любовники? Короче, обычная ли она шлюха, которая перетрахалась с миллионом мужиков, чтобы урвать свой кусочек пирога в киношном мире? Странные вещи начинают твориться с мужчиной, когда он влюбляется в женщину. Ничего такого не происходит, когда речь идет о другом мужчине, который тебе нравится. Тут ты доверяешь собственным суждениям, собственным чувствам. А вот с женщинами на первый план всегда выходит недоверие. Дерьмовое это дело — влюбиться.
И я бы не влюбился, если бы добыл на нее хоть какой-то компромат. Вот тебе и весь романтизм. Неудивительно, что так много женщин ненавидят нынче мужчин. Оправдать себя я могу лишь тем, что много лет прожил отшельником и не очень-то знал, как вести себя с женщинами. Но я не смог раскопать о ней ничего предосудительного. Она не ходила на вечеринки. Она не встречалась с кинозвездами. Собственно, для актрисы, которая снималась довольно часто, пусть и в маленьких ролях, о ней знали на удивление мало. Она не крутилась в киношных тусовках, не ходила по популярным ресторанам и клубам. Не упоминалась в колонках светской хроники. Короче, была очень правильной женщиной, мечтой отшельника. Она даже любила читать. Мог ли я желать большего?
Наводя справки, я, к своему удивлению, выяснил, что она и Доран Радд выросли в одном забытом богом городке штата Теннесси. Он сказал мне, что Джанель — самая добропорядочная женщина Голливуда. Так же посоветовал не терять времени, потому что затащить ее в постель не удастся. Меня это порадовало. На вопрос, что он о ней думает, Доран ответил, что Джанель — лучшая из всех женщин, с которыми сводила его жизнь. И только позже Джанель рассказала мне, что они были любовниками, жили вместе и именно Доран привез ее в Голливуд.
Она во всем стремилась проявлять независимость. Однажды я попытался заплатить за бензин, поскольку мы разъезжали на ее автомобиле. Она со смехом отказалась. Она не обращала внимания на мою одежду, и ей нравилось, что меня не особо волнуют ее наряды. Так что в кино мы ходили в джинсах и свитерах и частенько в них же отправлялись в модные рестораны. Имели на это полное право. Все у нас было замечательно. И секс доставлял несказанное наслаждение. Наши невинные любовные игры, которым мы предавались, прежде чем перейти к главному блюду, возбуждали сильнее, чем порнография.
Иногда мы говорили о том, чтобы купить ей эротическое белье, но дальше разговоров дело не пошло. Пару раз попытались воспользоваться зеркалами, чтобы полюбоваться нашими отражениями. Но с ее близорукостью она ничего не видела на расстоянии вытянутой руки, а надевать очки не позволяло тщеславие. Однажды мы вместе читали книгу об анальном сексе. Очень возбудились, и она согласилась. Постарались четко следовать инструкциям, но тут выяснилось, что у нас нет вазелина. Поэтому мы воспользовались ее кольдкремом. Мне, откровенно говоря, не понравилось, а ей просто было больно. Поэтому эксперимент мы прекратили, нас больше устраивал испытанный способ. Хихикая, как маленькие дети, мы вместе приняли ванну: в книге особо подчеркивалось, что после анального секса необходимо тщательно подмываться. В общем, мы сошлись во мнении, что никакие новшества нам не нужны. И так все было прекрасно. И мы жили счастливо и в полном согласии, пока не стали врагами.
В этот восхитительный период времени моя светловолосая Шахерезада рассказывала мне истории из своей жизни. Так что я жил не двумя, а тремя жизнями. Семейной в Нью-Йорке, с женой и детьми, с Джанель в Лос-Анджелесе и жизнью Джанель до нашей встречи. Ковром-самолетом служил мне «Боинг-747». Никогда раньше я не был таким счастливым. На киностудии у меня все спорилось. Я наконец-то прочувствовал, какая она, настоящая жизнь. И окружающие не могли на меня нарадоваться. Моя жена, Джанель, дети — все были счастливы. Арти, конечно, понятия не имел о том, что со мной происходит, но однажды, когда мы вместе обедали, внезапно сказал:
— Знаешь, впервые в жизни я за тебя больше не волнуюсь.
— И с каких же пор? — спросил я, думая, что его волнениям наступил конец, потому что моя книга стала бестселлером и я получил заказ от киношников.
— С этой самой секунды, — ответил Арчи.
Я сразу подобрался.
— А почему?
Арти обдумал вопрос.
— Ты никогда не был по-настоящему счастлив. Всегда хмурился. Ни с кем не дружил. Только читал книги и писал книги. Терпеть не мог вечеринок, кино, музыки, чего угодно. Даже семейные обеды были тебе в тягость. Господи, ты не любил компанию своих детей.
Это меня обидело. Потому что не соответствовало действительности. С детьми я возиться обожал. Но, может, со стороны все казалось иначе. У меня заныло под ложечкой. Если у Арти сложилось такое впечатление, тогда что думали про меня совершенно чужие люди? Меня охватило отчаяние.
— Это неправда.
Арти улыбнулся.
— Разумеется, нет. Но другие видели тебя именно таким. Валери говорит, что сейчас жить с тобой гораздо легче.
- Предыдущая
- 77/125
- Следующая
