Ларец Душ - Флевелинг Линн - Страница 16

Уля с радостью пробежала бы и мимо неё, если бы только та не держала в своих пальцах, одетых в перчатку, что-то яркое, сверкавшее на солнце, словно льдинка. Заинтригованная, Уля всё же бочком-бочком прошлась мимо неё, чувствуя, как больно уже руке от тяжести птицы. Держась от старухи подальше, она вытянула шею, пытаясь разглядеть, что же это такое так сверкает.

На старухе было такое же грубое и рваное платье, как и на ней самой, вокруг головы, под шалью, которая когда-то, должно быть, была красного цвета, был обмотан шарф. Однако Уля была ребенком, буквально одержимым яркими цветами. Даже кровь этой чайки была привлекательна для неё. Часть лица старухи, которая виднелась под платком, была темна от загара и исчерчена морщинами, а ещё у неё на подбородке была седая щетина. Подойдя к бабке поближе, Уля увидела её странный пояс: он был из веревки, с которой на таких же обрывках висели разные безделушки: гнутые ложки, сломаные костяные гребешки, кости, браслет из засушенных розовых бутонов, продырявленные камушки и ракушки. Однако улин взгляд задержался на том, что по-прежнему находилось у старухи в руке. Это был кусочек какого-то жёлтого кристалла, прозрачный, как дождевая вода, яркий, как дневная звезда, и прекраснее, чем золотистый глаз чайки!

- Здравствуй, малышка, — сказала старуха, улыбнувшись ей щербатым ртом.

Уля опасливо сохраняла дистанцию.

- Здравствуйте, бабушка.

- Вижу, ты добыла обед.

Уля инстинктивно попыталась спрятать чайку у себя за спиной.

Старуха засмеялась:

- Меня ждёт свой собственный ужин, милочка, так что я не собираюсь отбирать у тебя твой.

Она ударила в землю своей гнутой палкой.

- Что ж, моим сумасшедшим денькам подходит конец, разве не видишь сама?

Стоя на одной ноге, Уля почесала её икру, которой было щекотно от птичьих перьев, другой ногой.

- Какой хорошенький камешек.

Старушка склонила голову и посмотрела на свой кристалл.

- Этот? Да, в самом деле. Но у меня таких уйма!

Она прислонила палку к камню и порылась в складках своей юбки. Наконец она нашла мешочек, связанный обрывком рыбацкой лески, и вытряхнула его содержимое на ладонь своей рукавицы.

Белые и жёлтые камешки засверкали на ярком свете, острыми зубчиками кристаллов.

- Хочешь один?

Улины глаза расширились, она уронила чайку и шагнула к старухе, не сводя с камушков заворожённых глаз.

- Можно?

Однако стоило ей протянуть за ним руку, как старуха быстро убрала свою ладонь и сжала пальцы.

- Заплати, чтобы отвести беду.

Уля оглянулась на чайку.

- Нет, милочка. Я же сказала: твой обед мне не нужен, — старушка ласково засмеялась.

А что же ещё у неё было? Девочка вскинула руки к обрывку выцветшей ленты синего шёлка, стягивавшей пучок её гладких каштановых волос. В нём было всего несколько дюймов длины: прошлой зимой матушка нашла длинный кусок ленты на рынке. Он был втоптан в грязный снег, видимо, оброненный какой-то богатой девицей. Матушка отстирала его и разделила на пять маленьких кусочков, по одному для каждой из дочерей, и завязали на их головах бантики, похожие на маленьких бабочек.

Уля потянула с головы перепачканный клочок ткани, поморщлась от того, что зацепила при этом несколько волосков, и протянула ленточку старухе.

Старушка улыбнулась, забирая её. Пальцы её сплелись с девочкиными, и на какое-то мгновение Уля почувствовала легкое покалывание в груди — такое, словно хочется кашлянуть.

Старуха упрятала ленточку внутрь своей изношенной перчатки и разрешила девочке взять любой камешек на её выбор. Тот, что был в пальцах старушки, когда Уля только её увидала, оказался самым большим. Улины пальцы накрыли было его, а старушка рассмеялась.

- Любой, какой тебе нравится, дорогуша.

Уля поколебалась, а затем всё же выбрала камушек поменьше — жёлтый, как сердцевинка ромашки.

- Он такой прозрачный! Волшебный?

- Нет, радость моя, это всего лишь милый камушек. Я его нашла. Ломаного гроша не стоит, никому и не нужный, кроме нас с тобой. А теперь тебе лучше поторопиться да отнести эту замечательную птицу твоей маме.

Не привыкшая к подобной доброте, Уля в порыве эмоций поцеловала старушку, затем подхватила свою чайку и, смеясь, побежала домой.

ВСЮ следующую неделю Серегил и Алек не спускали с герцога и Кирина глаз, держась, конечно, на безопасном от них расстоянии. Однако те не делали ничего особенно подозрительного, лишь изредка наносили друг другу визиты. Теро терял терпение, да и сами они тоже, особенно из-за того, что не имели возможности пробраться к Рельтеусу в дом. Возвратившись в третий день шемина на Улицу Колеса, они испытали несказанное облегчение, несмотря на всю суету, связанную с необходимостью, как обычно, устраивать целое шоу, изображая, будто бы они действительно возвращались издалека. Проезжая верхом сквозь дневные толпы народа, Алек и Серегил не забывали помахать друзьям и знакомым, встречавшимся им на пути.

Улица Колеса представляла собой тихий бульвар на окраине благородного квартала, достаточно светский, и при этом не слишком пафосный. Узкие дома выходили на улицу причудливыми скаланскими фасадами, скрывая позади свои дворы. На первых этажах тут и там располагались разные магазинчики: портного, модистка, продавца драгоценных камней, торговца изящными картами и прочими принадлежностями для игр. Заканчивалась улица на кругу, где располагались общественные конюшни, которыми пользовались обычно аристократы средней руки, вроде Серегила, не имевшие собственного стойла для лошадей. Оставив Мастеру Рорику Цинрил и Ветерка, они направились пешком к своему дому, тому, что был украшен резными виноградными лозами на двери из полированного дуба. Едва они миновали небольшую прихожую и затем расписной салон, в нос им ударил отчётливый, весьма аппетитный и одновременно неожиданный аромат запеченной утки. Дичь нынче была тоже в большом дефиците.

Гостиная уже была украшена для вечеринки. Фрески с изображением лесных сцен увили гирлянды из ярких сухих цветов и зелени, ковры были убраны прочь, оставив открытым красочный мозаичный пол, готовый к танцам. По всей комнате были расставлены треноги сервированные свеженачищенными приборами и кубками из лучшего серебра Серегила. Галёрка для музыкантов была очищена от пыли и паутины. Из-за занавесок, скрывавших вход в коридор для прислуги, появился Рансер Младший — нынешний управляющий их хозяйством. У его ног шли две зенгатские собаки Серегила — Зир и Мараг. Едва завидев своих хозяев, собаки кинулись им навстречу. Опустившись на колено, Алек обнял каждого и потрепал по голове.

Серегил огляделся:

- А где же наши гости? Я думал тут уже целая толпа — и Иллия, и ребятишки.

- Кавиши точно не знали, когда вы приедете, а потому отправились на обед в храм, к своей дочери Элсбет. Желаете отобедать сейчас же, милорды?

- Да, — ответил Алек. — Мне кажется или это пахнет зепечёной в тесте уткой?

- Так точно, мой господин, — ответил Рансер с легкой улыбкой.

Умел предугадывать желания своих господ было предметом его всегдашней гордости.

- Где же, скажи на милость, ты сумел раздобыть уток нынешним летом? — спросил Алек. — А равно и подходящую случаю муку?

- Не могу знать, мой господин. Полагаю, это известно кухарке.

- А она, могу поклясться, скажет, чтобы мы спросили тебя, — засмеялся Серегил. — Как бы ни было, отлично сработано.

- Так вы будете есть прямо сейчас, милорды?

- Лишь только умоемся.

- Очень хорошо, милорды. Ах, да, в ваше отсутствие прибыла посылка, которую Вы ожидали, Лорд Серегил.

Серегил улыбнулся Алеку:

- Поднимемся-ка наверх, тали.

- Обожаю слышать такое, — улыбнулся в ответ тот.

Однако вместо спальни Серегил провел его в библиотеку. Там, поперек стола, находившегося в дальнем её конце, лежал длинный тонкий пакет, обернутый в промасленную бумагу и перехваченный веревками, скрепленными сургучными печатями.