Коллекция Кледермана - Бенцони Жюльетта - Страница 45

• Предыдущая
• 45/70
• Следующая

– Ты не забыл, что он жаждет получить и твою коллекцию?

– О, я ничего не забываю, но при нынешнем положении дел это уже не так важно…

– Неважно? Когда мы имеем дело с таким проходимцем?

– Я никогда не говорил, что не приму мер предосторожности. Но вот если бы тетушка Амели, к примеру, взяла на себя труд написать бабушке Лизы и предупредить ее, чтобы были приняты все меры для защиты малышей! Посоветуйте графине послать в «Рудольфскроне» Иоахима, ее венского мажордома. Он ненавидит меня, но обожает детей, и один стоит целой армии!

– Письмо уйдет завтра с утренней почтой! Но если мы не знаем, где скрывается Гриндель, то нам известно убежище Цезаря. Почему бы не попытаться выяснить, что происходит в Лугано? Ланглуа ведь послал туда своих людей, чтобы следить за действиями наших двух донкихотов. Если будешь звонить Ланглуа, спроси, нет ли у него новостей!

Но у комиссара новостей не оказалось, более того, ему пришлось вернуть в Париж инспекторов Соважоля и Дюрталя. Они не только умирали в Лугано от скуки, но и были одними из лучших сотрудников Ланглуа, который больше не мог без них обходиться.

– Ладно! Раз мы не можем поймать Гринделя, мы отправимся в Лугано, – решил Альдо.

Сказать, что в Лугано ничего не происходило, значило бы согрешить против истины. Если вилла Маласпина разочаровывала наблюдателей как днем, так и ночью, то на соседней вилле после приезда инспектора Соважоля повседневная жизнь постепенно стала совершенно невыносимой. Болеслав сразу же невзлюбил его по одной простой причине: тот был полицейским.

Дело в том, что после застенков ГПУ, советской политической полиции, польский эмигрант ко всем полицейским относился одинаково плохо. Тем более что к тому моменту, когда Юбер де Комбо-Рокелор подобрал его, замерзающего, перед Коллеж де Франс однажды зимним вечером, жизнь без гроша на парижских улицах не позволила ему сделать сравнение в пользу парижских полицейских. Регулировщики на городских улицах его не били, но каждый раз просили «проходить», покручивая своими белыми палками. Проходить! Но куда, скажите, ради святого Казимира? Один из ажанов, не такой высокомерный, как его коллеги, подсказал ему адрес ночлежки, где Болеслав получил тарелку горячего супа и уголок матраса. Но это было так далеко от его мечтаний о демократической стране, которым он без устали предавался, находясь в товарном вагоне и пересекая территорию Германии, где правил полусумасшедший тип по фамилии Гитлер и свирепствовало уже ставшее печально известным гестапо…

После столь трагического опыта Болеслав попал в мир «господина профессора». У него возникло волшебное впечатление, что он переступил порог своего рода рая, в котором заправляла женщина-ангел, ворчливая и полноватая, вооруженная поварешкой вместо пылающего меча! Счастье! Наконец-то!

Лугано с его мягким климатом, синим озером, цветущими садами, приветливыми жителями и удивительно чистым воздухом, в котором всегда слышались отголоски песни, привело Болеслава в восторг. К тому же его страсть к театру ожила благодаря возможности сыграть роль второго плана в спектакле, поставленном его хозяином и любезным мистером Уишбоуном, которого Болеслав принял сразу и безоговорочно. Но его счастье дало трещину, когда он открыл дверь молодому незнакомцу с чемоданом, одетому в форменный плащ и каскетку. Он представился:

– Инспектор Жильбер Соважоль, уголовная полиция! Меня прислал главный комиссар Ланглуа! Меня ждут!

Слишком шокированный этим появлением, чтобы сразу найти ответ, Болеслав ограничился тем, что впустил чужака и проводил его в маленькую гостиную, где Уишбоун занимался счетами. Инспектора приняли с огромной радостью, так как им пришлось выгнать горничную, которую поймали на том, что она подсматривала в замочную скважину двери так называемой миссис Альбины Сантини, никогда не выходящей из комнаты в ее присутствии. Ланглуа предупредил Соважоля, что ему предстоит сыграть роль лакея и повара из хорошего дома, поэтому они быстро договорились с техасцем, тем более что тот дал инспектору понять, что намерен достойно оплатить его услуги, и неважно, полицейский он или нет. После этого Болеслава попросили показать Соважолю его комнату. Именно с этого момента атмосфера, царящая в доме, начала портиться…

Захватчик устроился в доме, и Болеслав сразу же отправился к профессору:

– Человек из полиции, он должен спать здесь?

– Естественно! А ты как думал?

– Я не знаю! Может, он будет спать в гостинице или в сторожке в саду… Он же приехал сюда наблюдать, разве не так?

– Чтобы вести расследование! Это нюанс! Он связывает нас с уголовной полицией.

– И его придется кормить?

Занятый совершенствованием своего грима ради нескольких часов ежедневного представления, Комбо-Рокелор обернулся и изумленно уставился на поляка:

– Да что с тобой, Болеслав? Мы от тебя никогда не скрывали, что он должен приехать. Так с какой стати эти твои вопросы? Если ты не можешь свыкнуться с мыслью, что тебе придется провести с парнем какое-то время под одной крышей, мне придется отправить тебя домой в Шинон. Позволь тебе напомнить, что он поможет тебе на кухне, а это не так и мало.

Болеслав тяжело вздохнул:

– Я просто постараюсь его не видеть, вот и все!

– Постарайся быть хотя бы вежливым! Дело, в которое мы ввязались, не позволяет тебе поддаваться настроению! Ты понял?

– Я постараюсь! – заверил профессора поляк, прижав руку к сердцу и подняв к небу глаза, и стал похож на христианина, ожидающего на арене своего часа, чтобы стать закуской для хищников.

Последующие дни прошли относительно мирно. Болеслав выполнял свои обязанности как обычно – во всяком случае, он так думал! – пытаясь убедить себя, что его враг стал невидимкой. Это не укрылось от внимания Соважоля, который заговорил об этом с «садовником»:

– Судя по всему, я ему не по вкусу?

– Не вы, но ваша организация, – ответил Уишбоун. – Вы же полицейский!

– А он их не любит? Это бывший уголовник?

– Нет, бывший музыкант, но вы должны его понять! Болеслав поляк, и до его приезда во Францию он боялся сначала советских, а потом гитлеровских полицейских.

– … И когда он приехал к нам, наши регулировщики отнеслись к нему без уважения, хотя и не причинили вреда! – добавил профессор, который услышал их разговор.

– И как мне себя вести в этих обстоятельствах?

– Делайте вид, будто его здесь нет. Придется потерпеть, когда вы вдвоем пойдете на рынок.

– Возможно, будет проще, если я отправлюсь туда вместо него? – предложил техасец. – В конце концов, я садовник! А потом вы будете ходить один!

Это действительно стало решением проблемы. Родившийся на юге Франции и отлично говорящий по-итальянски, приветливый и разговорчивый Соважоль успешно играл свою роль. Он нравился женщинам, не вызывая при этом неприязни у мужчин, с которыми он охотно пропускал по стаканчику. Вскоре ему сказали, что он нравится людям намного больше «странного поляка, у которого такой вид, словно он только что похоронил Бога», и который все время напевает грустные мелодии.

В разговорах с Соважолем языки развязывались быстрее, с ним охотнее обсуждали хозяев виллы Маласпина. Вскоре инспектор узнал, что во времена «старого синьора» – вероятно, того «Луиджи Катанеи», который нашел свою смерть под развалинами замка Круа-От, – на вилле устраивали прекрасные праздники, но синьор однажды уехал в Америку и больше не вернулся. Хотя его сын Цезарь приезжал не раз и привел виллу в порядок, при упоминании о нем тон говорившего обычно менялся, и становилось понятно, что этот человек никому не нравился и даже внушал некоторые опасения. Виной тому были люди, окружавшие его во время визитов в Лугано.

В семье была еще и девушка по имени Лукреция, которой было лет шестнадцать или семнадцать, когда она уехала вместе с отцом за океан. Говорили, что она была очень красива, но ее никто не видел, потому что родственники-мужчины прятали ее, чтобы дом не осаждали толпы влюбленных…

• Предыдущая
• 45/70
• Следующая