Сэр Евгений. Дилогия - Тюрин Виктор Иванович - Страница 74

‑ …А еще говорят, что сейчас, в этот период года, перед самым открытием судоходства, в Ла‑Дарьене скопилось много товара. Не только из Франции, но и из Италии и Германии. Мне бы до них только добраться, уж я бы не растерялся!

Я сидел напротив говорившего, Джона Годлема, нищего рыцаря из Суссекса, за столом таверны 'Серебряный дельфин'. Уже пьяный, он подсел ко мне за стол, в расчете на даровую выпивку. Сначала я слушал историю его жизни, которая состояла из неудачной женитьбы, кучи долгов и кредиторов, уже собравшихся посадить его в тюрьму, как вдруг неожиданно для всех он подал прошение королю о зачислении его на воинскую службу. В ответ получил от короля, сильно нуждавшегося в солдатах, охранное письмо, ограждавшее его от всех юридических исков и судов, пока он служит английской короне в заморской войне. Голубой мечтой этого вконец обнищавшего дворянина был захват в плен какого‑нибудь французского или бретонского вельможи, выкупа за которого хватит, чтобы выплатить все долги. Упившись вином сверх всякой меры, он сейчас рассказывал мне, как разбогатеет, когда мы возьмем этот город богатых купцов. Его слова напомнили мне о проблеме, которую я пока не мог разрешить ‑ ехать мне в поход с графом Йоркширским или нет. Я встал под его знамя, как вольнонаемный дворянин, желающий послужить стране, но при этом не давал клятвы верности английской короне, как тот же Годлем. Поэтому у меня было право выбора, а у того ‑ нет. Лишний раз рисковать своей шкурой не хотелось, к тому же на днях я получил выкуп за своего пленника. Но было еще кое‑что. Мне хотелось зарекомендовать себя хорошим солдатом перед командирами вольных отрядов, перед тем как проситься к кому‑нибудь из них на службу. А этот поход был хорошим шансом проявить себя. Дело в том, что по военному лагерю начали ходить упорные слухи, что государи обеих стран собираются продлить перемирие на два года, что автоматически накладывало 'вето' на все военные действия, а значит и на дальние походы, поэтому этот рейд мог оказаться последним военным походом в этом году. А вот на действиях вольных отрядов это перемирие никак бы ни сказалось, недаром они называются 'вольными'. Куда хочу ‑ туда иду. Если я собирался продолжить свое путешествие, в частности выполнить поручение настоятеля, то мне нужно было пойти наемником в вольный отряд, а туда не всех брали и просто так присоединиться к нему, не имея определенной известности у меня было мало шансов. Оба командира, Томас Скит и Эйлвард Тимпс, благодаря своей военной удачливости, считались счастливчиками, а так как наемники верили, что удача командира обязательно коснется вступившего в их отряд человека, то многие мечтали стать под их командование. Удача в военном ремесле много значила, особенно для простого солдата, воспитанного на суевериях и чудесах.

К вольным отрядам в английской армии было тогда двоякое отношение. С одной стороны, они были неплохим подспорьем для действий регулярной армии, тревожа противника, так же как, в свое время, действовали партизаны в тылу врага. С другой стороны ‑ с ними распространялась как зараза: пьянство, грабеж, воровство. Дело в том, что половина солдат в таких отрядах составляли разбойники и убийцы, выпущенные из тюрем приказом короля, что бы хоть таким образом пополнить ряды своей армии. Вторая же половина состояла из авантюристов, вроде меня и профессиональных наемников.

Можно было бы, конечно, когда подсохнут дороги, бросить все и рвануть в Ла‑Бонапьер напрямую, но я уже в достаточной степени набрался опыта, чтобы понимать, что это в большей степени рискованно. Небольшие банды разбойников, трупными червями кишащие на дорогах Франции, нам были не страшны, но орды мятежных крестьян или отряды наемников убьют и ограбят без всякого зазрения совести, стоит нам только попасть им на глаза.

‑ Когда я в возрасте… Точно, мне тогда было шестнадцать… Я убил шотландца… Тогда я был оруженосцем у…

Я посмотрел на своего случайного собутыльника. Длинные, жирные, с проседью, волосы лежали на его плечах неопрятными прядями. Бородка, грязная и неровная, была всклокочена от неоднократного запускания в нее грязных и жирных пальцев, глаза ‑ бессмысленны и мутны.

'Шестнадцать, а выглядишь не меньше, чем на сорок пять. Ну и несет же тебя! Ты, мужик, еще Октябрьскую революцию вспомни! ‑ затем, неожиданно вдумавшись в это словосочетание, я беззвучно засмеялся. ‑ Ха‑ха‑ха! Ну, я и выдал!'.

Бросив еще взгляд на рыцаря, понял, что у того разум с телом окончательно разошлись в разные стороны. Поднялся, кинул монету на стол рядом с пустым кувшином и стал пробираться к выходу. Уже подходя к двери, вдруг неожиданно понял, что решил идти в поход. Когда оно ко мне пришло и на чем основывалось, этого я так и не понял. Ни сейчас, ни позже.

‑ Дьявол! ‑ в сердцах кинул кто‑то из лучников. ‑ Три дня стоим под стенами этого городишки и все взять не можем!

‑ А что ты хочешь?! ‑ откликнулся второй стрелок. ‑ Эти горожане, хоть и не солдаты, но свои жизни им дороги, как и нам! К тому же никто из них не хочет, чтобы его жена легла под тебя, Томас из Верхувена!

‑ Верно, Грег! Но верно и другое! Мы пришли за деньгами и их женщинами! И не уйдем отсюда, пока не получим и то, и другое!

Голос, вмешавшийся в разговор лучников, я уже знал. Это был один из двух командиров. Томас Скит. Седой узколицый мужчина с жестким взглядом. Восемнадцать шрамов на теле и на лице, вместе с двадцатью годами непрерывных сражений, говорили, сами за себя. Скит был родом из Нориджа и начинал свою карьеру стрелком, сражаясь против шотландцев. Ему везло. Он был не только смел и ловок, но и умен. Разбогатев, набрал свой собственный отряд. Сейчас он сидел, скрючившись, за остатками изгороди в ста пятидесяти шагах от стен города и в пяти метрах от меня. Его латники остались в лагере, получив день отдыха после вчерашнего неудачного штурма. Томас Скит, который терпеть не мог неудач, которые подрывали его ореол любимчика судьбы, сидел сейчас здесь вместе со своими стрелками, пытаясь разговорами и шутками подбодрить их. Мне бы тоже не мешало чуть больше бодрости. Первый штурм, состоявшийся вчера днем, произвел на меня страшноватое впечатление. Мне еще повезло, что я шел во второй волне наступавших и практически не успел вступить в бой, как трубы сыграли 'отступление', но тот ужас, что увидел под стенами, вместе с дикими стонами, лязгом железа, свистом стрел и жужжанием арбалетных болтов еще с полчаса тряс мое тело. Продолжили это дело кошмарные картины, изрубленных, сожженных смолой и обваренных кипятком, тел, которые всю ночь тревожили меня, заставляя просыпаться в холодном поту. Да и сейчас несмотря на затишье, удовольствия я не испытывал из‑за трупного запаха, который доносил до меня ветерок из‑под крепостных стен.

'Вчера не менее трех десятков положили. Да раненых… ‑ аздавшийся грохот и вслед ему крики, заставили меня отвлечься от мыслей, приподнять голову и посмотреть поверх плетня в сторону города. Чуть левее от меня, рядом с городскими воротами, была брешь, проделанная двумя катапультами. Сегодня третий день, как они бросают камни. Правда, сейчас у нас осталась только одна осадная машина, и та была на последнем издыхании. Брешь, пробитая ими, была довольно убогая, поскольку огромные камни снесли только верхнюю треть стены, и горожане за ночь заполняли пробоину бревнами и тряпьем. Но вот сейчас удачно попавший камень разнес эту наспех сделанную защиту вдребезги. Осколки стены, перемешавшись с бревнами и бочками, брызнули в разные стороны. Отрывисто затрубили рога. Похоже, граф, воодушевленный удачным выстрелом, решил начать штурм. Солдаты, в свою очередь, вдохновленные удачей стали закричали:

‑ С нами Бог и Англия!! Святой Георгий!!

Несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул воздух. Выпрямился. Поднял щит, пальцы правой руки до боли сжали рукоять меча, мгновение колебался, а потом сорвался с места. Обежав плетень, понесся что было сил к городу. Вокруг меня уже рвали воздух крики и стоны раненых, заглушая на какие‑то мгновения свист стрел и гудение арбалетных болтов, пронизывающих воздух. Следом за мной бежали мои люди, а также два десятка латников, во главе которых меня поставили на этот штурм. Восемь из них, помимо оружия, тащили с собой две длинные лестницы. Вдруг бежавший впереди меня солдат, как‑то странно дернулся на бегу и, не издав не звука, рухнул на землю. Сейчас я, как и любой другой солдат, был зациклен только на себе, наверно, поэтому не ощутил ничего при виде его смерти. Даже короткий взгляд, вычленил почему‑то не лицо или тело, а стеклянные глаза, слепо смотрящие в небо и оперенную стрелу, торчащую из горла. Но его смерть не прошла для меня бесследно, заставив рефлексы автоматически сработать ‑ вздернуть щит вверх, чтобы прикрыть голову. В этот самый момент в верхний край щита ударила арбалетная стрела, расщепив его.