Сроку давности не подлежит - Кузьмин Сергей Трофимович - Страница 46

• Предыдущая
• 46/55
• Следующая

Из г. Штутгарта Леонид Д. послал весточку на родину в г. Щигры Курской области:

«Здравствуйте, дорогие родные папа, мама, Рая, Ваня и братик Юрик…Когда мы приехали в Германию, нас сортировали в распределительном лагере, и я с тех пор разлучился с сестрой Зоей и до сих пор не видел ее. Милая мама, ходили грязные, не купались по два месяца, кормили вшей. Завод от лагеря 5 км, а от питания я еле двигаю ноги, так что эта жизнь в Германии останется на всю мою жизнь в памяти. Если выживу и вернусь домой, то все расскажу, так что у вас, мои родные, станут волосы дыбом. Я уже решил покончить с собой, но воздержался, думаю, придет наше лучшее время…»

О фактах, когда советские люди предпочитали смерть рабству, гитлеровцы писали и сами. У обер-ефрейтора 405-го полка 121-й пехотной дивизии Рудольфа Ламмермайера, убитого под Ленинградом, было обнаружено письмо его матери из местечка Люгде:

«Вчера днем к нам прибежала Анна Лиза Ростерт. Она была сильно озлоблена. У них в свинарнике повесилась русская девка. Наши работницы польки говорили, что фрау Ростерт все била, ругала русскую. Она прибыла сюда в апреле и все время ходила в слезах. Мы успокаивали фрау Ростерт, можно ведь за недорогую цену приобрести новую русскую работницу».

Советских граждан покупали как рабов, как скот. Плата за них требовалась минимальная. Поэтому хозяева дорожили ими меньше, чем жизнью, скажем, коровы или собаки.

Судя по письмам, найденным у погибших немецких солдат, у их жен и матерей была одна забота — заставить невольников больше работать, меньше кормить. Когда наши войска пришли в Германию, многие рабовладельцы пытались приписать себе гуманное обращение с советскими людьми. Но в тех письмах, которые хранили убитые немецкие солдаты, каких-либо выражений сочувствия к дармовой рабочей силе мне не попадалось. Типичными были письма вроде того, которое отправила унтер-офицеру Виккерту его жена Мария Виккерт из Франквейлера. «…Я тебе не сообщала о получении посланных тобой 100 марок, — писала она. — Я тут же отдала их твоей матери, чтобы она могла купить пленных. Теперь это не так дорого».

За 10–15 марок каждый мог приобрести себе работника-раба на невольничьем рынке, которые были организованы нацистами по всей Германии. На этих рынках покупатели живого товара щупали мышцы людей-рабов, придирчиво осматривали их, начиная с зубов и кончая пятками. Старались выгадать, не заплатить лишнего. И это происходило в одной из наиболее развитых европейских стран, народ которой справедливо гордится своим ощутимым вкладом в мировую цивилизацию.

В самые тяжелые дни войны, сталкиваясь с ужасающими преступлениями гитлеровцев, советские люди не теряли веры в то, что немецкий народ рано или поздно отвернется от Гитлера и его шайки. Все лучшее, что создал этот великий народ, давший миру Маркса и Энгельса, Гёте и Шиллера, Бетховена и Вагнера, было нашим мощным оружием в борьбе против фашизма. Нацисты пытались превратить в рабов не только людей покоренных стран. Они бросали за тюремные решетки и в концлагеря тех честных немцев, истинных патриотов своей родины, кто не разделял их убеждений и проводимой политики. Фашисты обрекли их на уничтожение. Определенную часть своих соотечественников гитлеровцы запугали, иных задобрили экономическими подачками за счет оккупированных стран, из которых выкачивалось сырье, продовольствие и т. д. Сыграв на бюргерских и обывательских настроениях немцев, Гитлер и его сторонники разжигали среди германского населения крайне шовинистические взгляды под лозунгом «Deutschland uber alles» («Германия превыше всего»). Получив дармовую рабочую силу, немецкие бюргеры и обыватели мнили себя рабовладельцами. Но, по сути дела, они сами являлись духовными рабами Гитлера, его фашистских сообщников и империалистических хозяев: верили нацистским бредням о богом избранной арийской расе, послушно посылали своих сынов на фронт, делали вид, что ничего не знают о зверствах фашизма, ослепленные, кричали «Зиг хайль!» Гитлеру, который перед смертью заявил, что германский народ недостоин его, фюрера, и потому должен исчезнуть с лица земли вместе с ним.

Страшно быть рабом. Но, как писал В. И. Ленин, нет ничего омерзительнее, чем будучи рабом, не сознавать своего рабского положения. Фашизм вверг в такое омерзительное состояние миллионы немцев, поставив значительную часть нации на грань животного вырождения.

Германская промышленность нуждалась в рабочей силе. Но как обращались с невольниками, видно из рассказа Филиппа Боцмана, вернувшегося домой с фашистской каторги после того, как потерял там здоровье: «Деревня Мироновка должна была поставить для отправки в Германию 20 юношей и девушек. Хватали молодежь на улицах, брали ночью в постелях. Дважды мне удавалось скрыться, вырваться, на третий раз меня поймали, заперли в вагоне. Вместе с другими я попал в Берлин. В холодную казарму, обнесенную высоким забором, загнали несколько сот человек. Спали на каменном полу. Я попал на трикотажную фабрику, где изготовляли военное обмундирование. Работали здесь французы, военнопленные поляки, испанцы. Подозрительней всего и придирчивей всего относились немецкие мастера и надзиратели к русским. Чуть что — рукоприкладство, ругань. Работали не разгибая спины, молча. Обед тут же, в цеху — миска холодного супа из картофельной шелухи. Хлеба к этому обеду уже не оставалось. Все 300 граммов суррогатного хлеба поедались еще утром. Вечером пригоняли обратно в казармы. И так каждый день. Усталость, голод, тоска. Некоторые пытались бежать, но это было трудно — выдаст первый же немец, который признает в тебе русского». Не только голод и изнурительный труд ждали советских граждан на принудительных работах в Германии. Особенно невыносимо было демонстративное нежелание гитлеровцев видеть в своих пленниках людей, постоянное унижение их человеческого достоинства, стремление зверствами и террором заставить примириться со своим рабским существованием.

Колхозница Варвара Бахтина из села Николаевка Курской области рассказала: «В Курске нас впихнули по 50–60 человек в вагон. Выходить не разрешали. Немецкий часовой то и дело отпускал нам подзатыльники. В Льгове нас высадили, здесь мы проходили осмотр специальной комиссии. В присутствии солдат женщин заставляли раздеваться догола, осматривали тело. Чем ближе к Германии, тем все больше пустел наш эшелон. Из Курска вывезли 3000 человек, но почти на каждой станции выбрасывали больных и умирающих с голоду людей».

Вырвавшийся из Германии В. Белошкурский, житель села Средне-Теплое, Ворошиловградской области, сообщил: «В пути немецкие солдаты нас избивали. Я видел сам, когда наши подростки выбегали на станциях попить воды, но солдаты их избивали. Избиению подвергались также мобилизованные девушки, их загоняли в вагоны и запирали на замки. Гражданское население Германии оскорбляло нас, сыпало в глаза песок и бросало камни, а дети дразнили нас словами „русские свиньи“… Когда мы прибыли на место, нас выстроили, пришли немецкие барыни, начали выбирать себе девушек в рабыни».

В приказах о принудительной отправке в Германию говорилось: «Прибывшие в Германию получат работу по специальности, хорошее питание и общежитие. Здесь же вас ждет голод и смерть, но если вы не поедете добровольно, то будете отправлены в Германию принудительно». Так под угрозой расстрела оккупантам удалось отправить в неволю сотни тысяч советских людей. В немецкое рабство угоняли всех, в том числе семьи с малолетними детьми… «Несмотря на дожди, снег и леденящий ветер, — сообщила учительница из Сталинграда А. В. Печорина, — советских людей отправляли на открытых железнодорожных платформах. В конце октября 1942 года меня с дочерью 14 лет и сестру с ребенком немцы выгнали из подвала дома и посадили в машину. Довезли нас до Воропонова (в 12 километрах от Сталинграда), под открытым небом здесь были тысячи советских людей».

Другой житель Сталинграда, А. Е. Зикевский, рассказывал: «В Воропонове я видел 8 тысяч советских граждан, отправляемых в Чир на автомашинах. При посадке в машины немцы без всяких причин избивали советских людей резиновыми дубинками. В Чире я тоже видел большое число сталинградцев, угоняемых в Германию. На станции толпилось так много людей, что их не смогли поместить в подошедший эшелон, составленный из 60 вагонов».

• Предыдущая
• 46/55
• Следующая