Златовласка - Макбейн Эд - Страница 6

• Предыдущая
• 6/40
• Следующая

– Это невоспитанные пожилые люди, – возразил я. – Лично я скорее бы умер от удушья, чем кашлянул посредине скрипичного пассажа.

– Лично я не была бы против, если бы это случилось, – огрызнулась Сьюзен.

Думаю, память о ссоре по поводу Исаака Стерна зажгла ссору «Вирджиния Слимз». Последние месяцы я взял себе в привычку систематизировать наши многочисленные и разнообразные битвы, чтобы потом на досуге вспоминать самые выдающиеся. Конечно, тогда я еще не знал, что ссора «Вирджиния Слимз» перерастет в ссору «Бифитер Мартини», а позже в ссору «Реджинальд Соумс» и, наконец, в ссору «Джеймс Парчейз», которую я буду вспоминать всю свою жизнь, хотя телефонный звонок в час ночи и оборвал ее разом… Но пока не наступил даже час дня, когда Сьюзен сказала:

– Может, ты не будешь обсуждать это прямо сейчас?

– Обсуждать что? – поинтересовался я.

– Должна или не должна Джоанна идти с нами на концерт. Мы опаздываем и…

– Не так уж и опаздываем, – заметил я.

– Ладно, только следи за дорогой, хорошо? – попросила она.

– Как бы то ни было, я ничего не могу поделать, кроме как идти в потоке. Эта машина, может, и стоит семнадцать тысяч долларов, но крыльев у нее нет.

– С хвостиком, – подсказала Сьюзен. – Ты забыл добавить «с хвостиком».

– С хвостиком, – согласился я.

– Просто веди машину, – сказала она, – хорошо?

– Нет, это ты просто веди машину, – взорвался я, рванул вверх ручной тормоз у светофора при выезде на шоссе № 41, вышел из машины и обошел ее с другой стороны. Снова забравшись внутрь, я с грохотом захлопнул дверцу.

– Не понимаю, из-за чего ты так раскипятился, – удивилась Сьюзен.

– Ничего подобного, – возразил я. – Просто раз тебе не нравится мой стиль вождения, садись за руль сама. Вот и все.

– Я не люблю водить машину, когда у меня беда, – сказала Сьюзен.

Ей было тридцать два, а она все еще называла свой менструальный цикл «бедой». Мне кажется, эти ее слова подразумевали отказ от половых сношений. «Беда» означала не столько кровотечение, сколько перерыв в ее бурной и страстной сексуальной жизни. Действительно, в Сьюзен всегда ощущалась скрытая чувственность. Темные задумчивые глаза, овальное лицо, обрамленное каскадами длинных каштановых волос, которые, струясь, спадали на ее плечи, полный чувственный рот, который намекал – и не всегда безосновательно – на образ испорченной дерзкой красавицы…

Мы вернулись тогда домой около половины шестого. Сьюзен дулась почти весь день, но, казалось, после того, как она приняла душ и переоделась к обеду, ее раздражение иссякло. Было решено: раз Джоанна не в состоянии оценить лучшее, что есть в жизни, пусть остается дома.

Она воскликнула:

– Вот и отлично! Значит, я смогу посмотреть по телевизору «Звуки музыки».[9]

– Если бы ты пошла с нами, – заметил я, – то могла бы наслаждаться подлинными звуками музыки.

Ссора «Бифитер Мартини» разразилась, когда я налил себе вторую рюмку перед обедом.

– Надеюсь, ты не собираешься выпить подряд две рюмки этой гадости? – спросила Сьюзен.

– Именно это я и собираюсь сделать, – ответил я.

– А знаешь, каким ты становишься после двух мартини?

– Каким же?

– Мутным!

У Сьюзен была идея фикс, что я не опьянею, если выпью, к примеру, два виски с содовой или два все равно чего с содовой, но обязательно захмелею, буду еле ворочать языком и стану мутным и невыносимым (это все словечки Сьюзен) после двух мартини, особенно если это два мартини «Бифитер». Волшебное слово «Бифитер» каким-то образом, по ее мнению, усиливало воздействие алкоголя.

– Сьюзен, – предложил я, – давай отобедаем без ссор, а?

– Давай, если ты не будешь пить, – сказала Сьюзен.

– Но днем мы уже поссорились, – возразил я, – хотя я не пил.

– Наверно, ты выпил перед нашим выходом из дому.

– Сьюзен, ты прекрасно знаешь, что я ничего не пил перед выходом. Что ты пытаешься доказать? Что я…

– Тогда почему ты вышел из себя, когда я всего-то-навсего попросила тебя получше следить за дорогой?

– Я вышел из себя, потому что Джоанна задала мне вопрос и я пытался…

– За что было так набрасываться на меня?

– Я набросился на тебя, потому что ты меня все время пилила. И сейчас пилишь! Если человек пропустил пару мартини перед обедом…

– Но это же «Бифитер»! – возразила она.

– Да, верно, «Бифитер», но из этого не следует, что он алкоголик.

– Из-за него ты будешь мутным и испортишь мне весь вечер! – проговорила Сьюзен.

– Он уже испорчен, – огрызнулся я.

Сьюзен уснула, когда Ростропович исполнял не что иное как «Шуточную», Опус 102, из сборника Шумана «Пять музыкальных пьес на народные мотивы». Я ничего не сказал по этому поводу. В антракте мы не обменялись ни единым словом. По пути домой тоже.

Когда мы вернулись домой, Джоанна еще не спала, хотя должна была лечь полчаса назад.

– Уже пол-одиннадцатого, – заметил я, кивнув на часы.

– Знаю, – сказала она.

– Ты приготовила уроки?

– Да, – ответила она, – но мне надо разобраться с этой бумагой из клуба любителей грампластинок.

– Что за клуб?

– Любителей грампластинок. В котором я состою.

– О, конечно, – сказал я. – В котором ты состоишь…

– Поможешь мне заполнить эту штуковину?

– Завтра, – зевнул я.

– Пап, но она должна шестого уже вернуться.

Она пошла в свою комнату и возвратилась, держа в руках почтовую карточку. Я внимательно изучил ее и вернул ей обратно.

– Здесь говорится, что карточка должна быть только отправлена шестого числа, – сказал я.

– Где это говорится?

– Вот здесь.

Джоанна посмотрела на карточку.

– Да, – сказала она. – Да, действительно.

– Завтра только первое число. У нас полно времени.

– Отлично, папочка, – сказала она и поцеловала меня на ночь. – Мама? – обратилась она к Сьюзен.

– Да? – отозвалась Сьюзен.

– Спокойной ночи, мама.

– Спокойной ночи, – сказала Сьюзен. Она была уже в постели. Джоанна подошла, наклонилась и поцеловала ее в щеку.

– Спокойной ночи, – повторила она и вернулась в свою комнату.

Я молча разделся и выключил свет с моей стороны. Сьюзен неподвижно лежала рядом со мной. Я знал, что она не спит, потому что дыхание ее было прерывистым и время от времени она тяжело вздыхала. Наконец произнесла:

– Что происходит, Мэттью?

– О чем ты?

– Почему мы все время ссоримся?

– Ты постоянно заводишься, Сьюзен.

– Это неправда.

– Ты затеяла ссору по пути на теннисный турнир…

– Это ты сорвался.

– Потому что ты без конца дергала меня по поводу того, как я веду машину.

– Но ты сам говорил, что не хочешь опоздать.

– Мы и не опаздывали.

– На улице машин невпроворот, а ты совсем не следил за дорогой, разговаривал с Джоанной.

– Мы начинаем все сначала.

– Но это правда, Мэттью. Ты отвлекаешься и не отвечаешь за свои действия.

– Сьюзен, ты принимаешь меня за кретина, который не в силах завязать шнурки на ботинках.

– У меня нет сил больше ссориться.

– Тогда прекрати, будь так любезна, все это. То я, видите ли, не могу одновременно разговаривать и вести машину, то мне не следует выпивать два мартини перед обедом, то я не должен…

– Ты действительно слишком много пьешь.

– Когда в последний раз… не будешь ли ты так добра сказать мне, когда в последний раз… можешь ты сказать мне, видела ты меня хоть раз пьяным или хотя бы…

– Ты становишься мутным, – перебила Сьюзен.

– Сьюзен, я пью меньше, чем кто бы то ни было из моих знакомых. Старый Регги по соседству…

– Мистер Соумс – пьяница.

– Об этом я и говорю. А я не пьяница, и даже не любитель выпить. Что происходит, можешь ты мне сказать? У нас что, как в «Газовом свете»[10] или как? Ты пытаешься доказать мне, что я пьяница, потому что я выпиваю два мартини перед обедом? Или же ты пытаешься склонить меня к пьянству, а, Сьюзен? Сьюзен, ты ведь сама пропустила два стаканчика перед обедом, ты знаешь об этом? Ты пропустила два стаканчика, Сьюзен, я сам посчитал. Ты выпила два «Манхэттена», Сьюзен. И во время концерта заснула…

• Предыдущая
• 6/40
• Следующая