Мастера детектива. Выпуск 6 - Грин Грэм - Страница 38

• Предыдущая
• 38/161
• Следующая

— Где ваш противогаз? — оборвал его Бадди.

— Это что, игра? — сердито спросил тот.

— Какая там еще игра, — ответил Бадди. — Вы убиты. Вам придется пройти со мной в больницу.

— Ах, вон как! Значит, мне придется? — Убитый стоял, прислонившись к двери — худой, ниже среднего роста, с выпирающими локтями.

— Так будет лучше, — сказал Бадди, выпятив грудь и раздув бицепсы.

Дисциплина, подумал он, дисциплина, этот сукин сын не хочет признавать начальство. Он чувствовал удовлетворение от собственного физического превосходства. Если не пойдет по своей воле, придется расквасить ему нос.

— Ладно, — согласился тот, — я пойду с вами.

Из темноты подъезда возникло изможденное злое лицо с заячьей губой, грубошерстный костюм в клетку; в самом его повиновении было что-то вызывающе-зловещее.

— Не туда, — показал Бадди, — налево.

— Не останавливайся, — сказал человечек, ткнув Бадди пистолетом в бок. — Я убит, — сказал он. — Недурно. — Он невесело засмеялся. — Входи-ка в эту калитку, иначе убитым окажешься ты. (Они стояли напротив маленького гаража: он был пуст; его владелец укатил на службу, оставив эту голую коробку в конце короткого тупичка открытой.)

— Какого черта! — взревел было Бадди, но тут он узнал лицо, описание которого было помещено в обеих местных газетах; каждое движение этого человека было строго рассчитанным, и Бадди с ужасом убедился, что тот может выстрелить не раздумывая. Это был незабываемый момент в его жизни, да и друзья, которые считали, что он держался молодцом, не дали бы ему забыть его. Этот случай вспоминали потом в самых невероятных местах: в серьезных статьях, на симпозиумах по криминалистике. Об этом эпизоде неизбежно вспоминали на каждом новом месте, где Бадди приходилось потом работать. Никто не видел ничего особенного в том, что он сделал; никто не сомневался, что сам бы поступил точно так же: вошел бы в гараж и по приказанию Рейвена закрыл бы дверь. Но друзьям не понять было всей сокрушительной силы нанесенного ему удара: они не стояли на улице под бомбами, они не ждали с нетерпением войны, предвкушая радость и опьянение боя. А он был Бадди — гроза неприятеля, рыцарь на час, на которого обрушилась вдруг настоящая война в облике этого отчаявшегося человека с пистолетом.

— Раздевайся! — приказал Рейвен, и Бадди послушно снял с себя все. Но лишился он гораздо большего, чем противогаз, белый халат и зеленый твидовый костюм: надежду — вот что утратил он навсегда. Теперь нечего было и надеяться на то, что война поднимет его на вершину славы. Он был всего-навсего испуганным молодым человеком, толстым и красным от стыда, дрожавшим в драных трусах в холодном гараже. Он был силен, но, глядя на его объемистый живот и толстую шею, можно было заключить, что он катастрофически теряет форму. Ему следовало бы больше двигаться, больше, чем это позволяла городская жизнь. Правда, несколько раз в неделю — и тут даже мороз не был ему помехой — он надевал шорты и майку и медленно, но упрямо бегал по парку, раскрасневшись и не обращая внимания на ухмылки нянек и убийственные замечания несносных детей в колясках. Он укреплял свое здоровье, страшно было подумать, чем все это закончилось: стоять теперь молча и дрожать в дырявых трусах, пока этот дохляк, которому он в два счета мог бы сломать руку, напяливает его костюм, его белый халат и, наконец, его противогаз.

— Повернись, — приказал Рейвен, и Бадди Фергюссон повиновался.

Он был сейчас так несчастен и напуган, что, дай ему Рейвен какую-нибудь возможность, он упустил бы ее. Он не отличался богатым воображением и ни разу еще не представлял себе опасности в том виде, в каком она грозила ему сейчас, — в виде длинной, серой, зловещей железки, способной убить наповал.

— Руки за спину!

Рейвен перевязал сильные, розовые, как окорок, запястья Бадди его же галстуком — желто-шоколадным, полосатым старым галстуком одной из захудалых частных школ.

— Ложись! — И Бадди безропотно лег, а Рейвен одним носовым платком связал ему ноги, а другим заткнул ему рот. Не слишком надежно, конечно, но за неимением лучшего сойдет и так. Ему сейчас надо было действовать быстро. Он вышел из гаража и тихонько закрыл за собой раздвижные створки двери. Теперь он мог надеяться, что в запасе у него несколько часов, но он не мог рассчитывать наверняка даже на несколько минут.

Он тихонько и осторожно прошел под скалой замка, ища глазами студентов. Но команды медиков уже направились в другие места: некоторые пикетировали вокзал, поджидая вновь прибывших, остальные прочесывали улицы, ведущие на север, к шахтам. Главная опасность для Рейвена заключалась теперь в том, что в любую минуту сирены могут дать отбой. Кругом сновали полицейские, и он знал, зачем они здесь, но не останавливаясь проходил мимо них, направляясь к Тэннериз. Ближайшей его целью было добраться до больших стеклянных дверей «Мидленд стил». У него была какая-то слепая вера в судьбу и справедливость: ему бы только оказаться внутри здания, а уж там он как-нибудь доберется до человека, который его обманул. Он благополучно добрался до Тэннериз, пересек узкую улочку с односторонним движением и двинулся к большому зданию из темного стекла и стали — главному управлению «Мидленд стил». С чувством удовлетворения и возбуждения он прижимал пистолет к бедру. Его злоба и ненависть сменились какой-то ранее неведомой ему душевной легкостью; чувство горечи оставило его; в его жажде мести, казалось, не было теперь ничего личного. Как будто он мстил за другого.

Из-за дверей «Мидленд стил» какой-то человек пристально смотрел на стоянку машин и пустынную улицу. Он был похож на клерка. Рейвен пересек тротуар и сквозь стекла маски вгляделся в этого стоявшего за дверью человека. Что-то заставило его на мгновенье задержаться — он припомнил лицо, которое видел мельком у того кафе в Сохо, где снимал комнату. Он вдруг отпрянул от двери и быстро и испуганно пошел вдоль по Тэннериз. Там, за дверьми, была полиция.

Это еще ничего не доказывает, сказал себе Рейвен, выходя на тихую Хай-стрит, на которой не было никого, кроме садившегося на велосипед у почты мальчишки-рассыльного, облаченного в противогаз. Это могло означать только одно — полиция тоже заметила какую-то связь между той конторой на Виктория-стрит и «Мидленд стил». Это вовсе не значило, что та девушка его заложила. Однако едва заметная тень былой тоски и одиночества коснулась его души. Она честная, он мог бы поклясться с почти абсолютным убеждением, что она не обманет его, она ведь сказала ему: «Мы с тобой заодно». Чувство надежности покидало его, и, чтобы удержать это чувство, он вспомнил, как она сказала ему: «Мы друзья».

Режиссер назначил репетицию рано. Он не собирался увеличивать расходы на представление и покупать каждому противогаз. Все придут в театр до начала учебной тревоги и не уйдут, прежде чем не прозвучит сигнал отбоя. Мистер Дейвис сказал, что хотел бы видеть новый номер, поэтому режиссер послал ему извещение о репетиции. Он сунул его под край зеркала для бритья, рядом с карточкой, на которой были записаны номера телефонов всех его девушек.

В его современной, с центральным отоплением, холостяцкой квартире было ужасно холодно. В котельной, как всегда, что-то поломалось, и вода, обычно горячая, была чуть теплой. Бреясь, мистер Дейвис несколько раз порезался, и теперь весь его подбородок был залеплен кусочками ваты. Его взгляд, скользивший по списку, упал на две фамилии: Мейфэр — 632 и Мьюзиэм — 798. Корал и Люси. Брюнетка и блондинка. Пухленькая и тоненькая. Белый ангел и черный ангел. Легкий утренний туман еще застилал желтой пеленой оконные стекла, а донесшийся с улицы звук выхлопной трубы напомнил ему о Рейвене, который сидит сейчас на товарном складе, надежно окруженный полицией. Сэр Маркус, конечно, все уладит, и ему вдруг захотелось узнать, как чувствует себя человек, просыпающийся в свой последний день. «А часа своего мы не знаем», — блаженно подумал Дейвис, усердно работая кровеостанавливающим карандашом и залепляя ватой ранки на подбородке; ну а если кто и знает, как вот, например, этот Рейвен, то уж наверняка у него проблемы посерьезней, чем неполадки в котельной или тупое лезвие. Голова у мистера Дейвиса в этот момент была полна самых возвышенных мыслей, и ему показалось величайшей глупостью, что человек, приговоренный к смерти, будет бояться порезаться бритвой. И потом, конечно же, Рейвен не будет бриться там, у себя в сарае.

• Предыдущая
• 38/161
• Следующая