Мастера детектива. Выпуск 12 - Эксбрайя Шарль - Страница 122

Девушка опустилась на колени рядом со своей мамой и взяла ее за руки.

— Я не хочу тебя осуждать… Ты же наверняка старалась делать как лучше…

— Это верно… у нас в доме все думали, как твой отец… так чего ж тут ожидать? А мужества понять, что это ошибка, у меня не хватало… Потом появилась твоя бабушка… она произвела на меня очень сильное впечатление… и я оказалась замужем, даже не успев сообразить, как это произошло… Кроме того, я люблю твоего отца, хоть он и не особо того заслуживает…

Однако умиление Селестины быстро сменилось гневом:

— Ох, но когда я слышу, что Элуа говорит о своем, о нашем сыне, так и проглотила бы его живьем!.. И я счастлива, Фелиси, что ты пошла по стопам брата… А вот бедняжка Эстель погибла безвозвратно… Не надо было отдавать ее за того пьемонтца… Но уж Илэра я хорошенько выдрессирую!

Материнские признания настроили девушку на доверительный лад. Она рассказала, что любит Жерома Ратьера и хочет выйти за него замуж. Растроганная Селестина крепко обняла дочь.

— Ты даже не представляешь, как меня обрадовала!

А Маспи Великий, запершись у себя в комнате, долго не мог уснуть — мешали обида, раздражение, горечь и легкие угрызения совести. Наконец Элуа забылся сном, не подозревая, что всего в нескольких шагах жена и дочь замышляют окончательно разрушить его идеалы и еще больше усугубить то, что глава семьи считал позором.

Узнав из донесений коллег, что мадемуазель Сигулес, так ни с кем и не встретившись, легла спать, Пишранд решил утром нанести ей небольшой визит. Из вежливости инспектор отложил это до полудня, не желая вытаскивать Эмму из постели в необычно ранний для нее час. Он отпустил Жерома, и тот бросился на Канебьер в надежде повидать Фелиси до работы.

На звонок полицейского открыла сама Дорада. В домашнем платье она выглядела прелестно. По слегка исказившемуся от страха лицу молодой женщины полицейский понял, что его узнали.

— Что вам угодно?

— Поговорить с вами, мадемуазель Сигулес.

— Но я жду одного человека…

— Вот и прекрасно. Я как раз мечтаю с ним познакомиться!

— Но, месье, по какому праву вы…

— Старший инспектор Пишранд из отдела уголовных расследований.

— А!

— Теперь я могу войти?

Дорада отошла в сторону, и полицейский беспрепятственно проник в гостиную, обставленную с гораздо большим вкусом, чем он ожидал.

— Так чего вы все–таки от меня хотите?

— Вы не против, если я сяду?

Эмма пожала плечами, желая показать, что, раз помешать инспектору не в ее силах, остается лишь смириться с неизбежным.

— Мадемуазель Сигулес, я хочу, чтобы вы мне кое–что объяснили.

— Насчет чего?

— Насчет того, что вы просили подготовить паспорт.

— А разве я не имею на это права?

— Конечно, имеете.

— Так в чем дело?

— Куда вы собираетесь ехать?

— А вас это касается?

— Представьте себе, да.

— А по–моему, нет.

— Мадемуазель Сигулес, меня считают человеком терпеливым, но все же не стоит перегибать палку! Зачем вам понадобилось удирать в Аргентину?

— Я не удираю, господин инспектор, а просто еду туда. Чувствуете нюанс? Обожаю путешествия…

— И много вам довелось путешествовать?

— До сих пор — ни разу.

— А почему? Я полагаю, страсть к перемене мест не пробудилась у вас внезапно?

— Чтобы купить билет на поезд или корабль, нужны деньги, а я… скажем, до сих пор не располагала достаточными средствами.

— Вы получили наследство?

— Думаете, это очень остроумно?

— Что и как я думаю — к делу не относится.

— У меня есть богатый друг.

— Достаточно богатый, чтобы осыпать вас драгоценностями?

— А почему бы и нет? Мне очень идут украшения!

— Не сомневаюсь… но покажите мне их.

— Что за странная мысль, инспектор?

— Я большой любитель…

Эмма явно занервничала.

— Но в конце–то концов, что все это значит?

— Покажите мне свои драгоценности.

— Нет!

— Вы предпочитаете, чтобы я позвонил в комиссариат и попросил прислать ордер на обыск?

— Я… я солгала вам… У меня нет никаких украшений… так, несколько дешевых побрякушек…

— Тогда чего ради вы спрашивали у паспортиста в префектуре, можете ли прихватить с собой кучу драгоценностей, не опасаясь аргентинских таможенников?

— Но… но…

Пишранд вдруг заговорил совсем другим тоном:

— Вас ожидают очень крупные неприятности, Эмма Сигулес, если вы не перестанете лгать и изворачиваться… Итак, повторяю вопрос: где ценности, которые вы собирались переправить в Аргентину?

— Не знаю.

— Представьте себе, меня это ничуть не удивляет.

Дорада круглыми глазами посмотрела на полицейского.

— Правда?

— Да… вы ведь по–прежнему очень дружны с Тони Салисето, не так ли?

— Да…

— Значит, драгоценности у него?

— Возможно.

— Не возможно, а точно… А вы их видели?

— Нет.

— Но Тони предупредил, что вы должны отвезти в Аргентину немало украшений, так?

— Да.

— И вас это не озадачило?

— Тони не задают вопросов, инспектор. И потом, он обещал, что мы поженимся и заживем нормальной, хорошо обеспеченной жизнью… Так с чего бы я стала думать о чем–то еще?

— А следовало… поскольку громадное состояние, которое предлагает вам разделить Корсиканец, он добыл, убив и ограбив человека.

— И кого же Тони убил?

— Томазо Ланчано. А теперь решайте, Эмма, будете вы с нами заодно или против нас. Я хочу припереть Салисето к стене и отправить на эшафот. Вы его не любите?

Дорада хмыкнула.

— Я вообще не понимаю смысла этого слова.

— В данном случае так оно гораздо лучше для вас… И, коли вы не станете упрямиться…

— То есть, если соглашусь предать друга?

— Короче говоря, вам надо просто взять паспорт и вести себя так, будто мы с вами не виделись…

Пишранд вдруг заметил, что Дорада больше не слушает и старательно отводит глаза, боясь привлечь его внимание к тому, что происходит за спиной. Инспектор почувствовал опасность, но слишком поздно. Он даже не успел встать. Удар пришелся под левую лопатку, и полицейский умер почти мгновенно.

К вечеру комиссар забеспокоился, куда исчез Пишранд и почему он молчит, но все же решил терпеливо подождать до утра, боясь неосторожным вмешательством нарушить планы подчиненного. Однако утром, придя в комиссариат, Мурато узнал, что инспектор по–прежнему не давал о себе знать. Он немедленно отправил Ратьера и Маспи к мадемуазель Сигулес с приказом выжать из нее всю правду.

— И не стесняйтесь в средствах, ребята, я вас прикрою. Главное — узнайте, где Пишранд!

У мадемуазель Сигулес инспекторы наткнулись на запертую дверь, и соседка объяснила, что накануне вечером молодая женщина уехала куда–то и, видно, надолго — в руке у нее был чемодан. Маспи и Ратьер уже собирались уйти, но Бруно, благодаря семейным связям с детства овладевший искусством открывать двери, решил все–таки заглянуть в квартиру беглянки. Ратьера подобная операция не особенно воодушевляла, но он тоже очень любил Пишранда…

Тело своего друга они увидели сразу. На мгновение полицейские оцепенели, но, поскольку оба были еще слишком молоды и не успели закалиться на службе, не выдержали и разрыдались, скорбя о добром и славном товарище. Особенно страдал Бруно, которому Пишранд в какой–то мере заменил отца. Именно он дал парню то, чего не смог Элуа. Потом они позвонили дивизионному. Тот разразился чудовищными проклятиями и пообещал перетряхнуть весь Марсель, но непременно разыскать убийцу своего инспектора. Фотографию мадемуазель Сигулес немедленно размножили, и десятки людей бросились на поиски Дорады. Салисето представил железное алиби, и полицейским пришлось на время оставить его в покое, хотя ни один из гарантов не заслуживал ни малейшего доверия. Однако комиссар Мурато не думал, что Пишранда убила Эмма Сигулес. Во–первых, нож — не женское оружие, а во–вторых, Пишранду нанесли точно такой же удар, как и Ланчано, и потому, скорее всего, оба убийства совершил один и тот же человек. Из всего этого комиссар сделал вывод, что инспектор шел по верному следу, и, стало быть, от Салисето нельзя отступать ни на шаг.