Современный швейцарский детектив - Дюрренматт Фридрих - Страница 110

Это не было случайностью!

Странная авария, в которой погиб Габор, а теперь взрыв!

Меня тоже хотели убрать!

Меня собирались убить. Мне намеревались заткнуть рот. За мной охотились! Вот до чего довело твое любопытство, Мартин Фогель, теперь речь шла о твоей жизни и смерти. Ты вздумал дразнить великана, вот он тебя и раздавит. Ведь тебя могли сейчас размазать по стенке, как назойливую муху. Боже мой, что же мне делать?

Перед самым Фриком, где кончалась автострада, моросящий дождь перешел в сильную метель. Тяжелые серые облака нависли над вершинами Бёцберга, предвещая, что поездка будет трудной.

Даже в местах, не засыпанных снегом, сцепление колес моего «опеля» с асфальтом было плохим, а теперь на скользкой автостраде под сильными порывами ветра стало почти невозможно удерживать машину. Обычно я не люблю езду в таких условиях и предпочитаю поезд, но теперь я был даже рад необходимости целиком сосредоточиться на управлении. Мне приходилось изо всех сил вглядываться через рой хлопьев в асфальтовое полотно, зато можно было ни о чем не думать.

Я ругал себя за то, что не переоделся и даже не захватил свежее белье, но после взрыва я сломя голову выскочил из квартиры, взяв с собой только ключи от машины и негативы.

У меня была единственная мысль — прочь отсюда, куда угодно, лишь бы прочь.

На развилке автострады за Праттельном я наконец определил свою цель — Цюрих. Там я надеялся найти пристанище у своего бывшего однокашника, с которым семь с половиной лет делил анатомически–эргономически никуда не годную парту.

Этому однокашнику Буки я даже не позвонил. Правда, мы сговаривались увидеться в один из карнавальных дней, только тогда он еще не знал, сможет ли отпроситься с работы в госпитале. Как все бывшие базельцы, Буки и его жена Ирена питали ностальгические чувства к живописным уголкам и мощенным булыжником улочкам старого города, этой провонявшей химической метрополии, и, уж конечно, их особенно тянуло туда именно в те три карнавальных дня, когда там сходили с ума базельцы, и без того считающиеся в стране чудаковатыми. Ведь Буки провел в Базеле детство и молодые годы, здесь, в кантональном госпитале, он познакомился со шведкой Иреной, врачом–физиотерапевтом, потому, куда бы ни заносила Буки судьба врача–ассистента, переезжавшего с места на место, как того требовали этапы профессиональной карьеры, его так всегда тянуло в родной город.

«100», «80» — большие указатели ограничения скорости, отчетливые даже в такую метель, возвещали о приближающемся конце скоростного участка автострады, которую никак не могли здесь продолжить из–за тянувшегося уже многие годы ожесточенного конфликта между федеральными властями, общинами и защитниками окружающей среды. Можно подумать, будто в этой бесконечно разросшейся от Базеля до Цюриха деревне осталось что–либо, что еще можно было бы спасти или погубить… Стандартная архитектура охочих до высоких прибылей строительных фирм давно уже превратила эти места в эдакий швейцарско–провинциальный Лос–Анджелес со стерильными палисадничками вместо огромных пальм, известных по немым кинофильмам.

Впереди — резкий правый поворот; я знал, что тут будет слишком рискованна даже скорость, разрешенная знаком «60». Поэтому я загодя переключился на третью скорость, из–за чего довольно плотно прижавшийся ко мне сзади «БМВ» бешено засигналил фарами. Идиот! Можешь разбить себе башку, я все равно сбавлю скорость на этом предательски поблескивающем повороте. Хотя всерьез я не думал, что подручные Феша что–либо сделали с моей машиной (ведь «опель» стоял на набережной Рейна, довольно далеко от моего дома), но… береженого и бог бережет.

А может, я зря ударился в бега? Черт, все–таки я недостаточно сбросил скорость, «опель» завилял. После небольшого зигзага, которым сидящий у меня на хвосте «БМВ» воспользовался для рискованного обгона, мне вновь удалось выправить машину. Нельзя слишком уж задумываться, иначе и меня найдут под заснеженным откосом, как это случилось с Габором. Вот тогда у Феша, Бальмера и Гуэра не будет никаких забот.

Несколько машин одна за другой обогнали меня, ни одна не задерживалась позади. Если за мной и следили, то это либо делалось очень ловко, либо неудачно. Во всяком случае, слежки я за собой не чувствовал. Правда, через запотевшее заднее окно многого и не разглядишь (вот уже несколько лет, как обогрев у моего «опеля» работал только летом), а в заснеженном наружном зеркальце заднего обзора тоже ничего не видно, тем более что глаза мне застила злость. Да, во мне кипела злость; страх остался позади, в моей тесной квартирке, из которой я панически сбежал. Я хотел защищаться! У Буки я отдохну, соберусь с силами, поправлюсь — и нанесу ответный удар!

За Габора нужно отомстить, нельзя допустить, чтобы его гибель оказалась бессмысленной. А боевой заряд был со мной, в левом кармане куртки, под предохранительным поясом, — там лежали кадры пленки, которые нагнали такого страху на руководство концерна «Вольф».

Внимание, Мартин! Не дави так яростно на педаль, тебе нельзя сейчас допускать оплошность.

И все–таки за автостоянкой под Баденом авария чуть не произошла.

Со скоростью под девяносто я шел у самой осевой линии. Дождь, смешанный со снегом, хлестал по ветровому стеклу, в колеях образовались глубокие лужи, которые с коварным свистом разлетались из–под колес. Движение на дороге усилилось; казалось, половина Швейцарии устремилась в свой рахитичноголовый Цюрих. Из–за плохой видимости все водители ехали с включенными подфарниками. Перед съездом к автостоянке меня обогнали две машины, я перешел на правую полосу. Когда вторая из этих машин, «вольво», закончила обгон, я глянул в зеркальце и вернулся на левую полосу. Яростный рев клаксона и серая тень, промчавшаяся слева, уличили меня в невнимательности — перестраиваться влево было нельзя. Маленький «опель» занесло, я еле–еле выровнял его, увел вправо, сбросил скорость. Разгневанные взгляды чуть ли не целого детского сада уставились на меня через заднее стекло. Когда я обогнал эту машину, водитель свирепо погрозил мне кулаком. Что позволяет себе этот мафиози? Раз не включает фары и так тесно жмется к впереди идущей машине, то сам виноват, что я не заметил его блоху. Ей, кривоколесой и перегруженной, вообще надо ехать по обочине.

Я ужасно разозлился на этого водителя, из–за того, что сильно испугался, и из–за того, что все–таки чувствовал свою вину — ведь я едва не устроил аварию. Почему я не заметил его при маневре? Может, я потерял контроль над собой? Или замечтался? Может, в моей невнимательности виновата головная боль, разламывающая череп? Ах, при чем здесь я? Тот идиот попросту общественно опасен — ни один нормальный человек не ездит в такую мерзкую погоду с выключенными фарами.

А он снова обогнал меня, выжимая последнее из слабосильного моторчика; жена водителя грозно поглядела на меня. Ведь я подверг опасности ее и четырех ее отпрысков! Вероятно, чтобы позлить меня, «фиат» замедлил ход, мешая мне. Вся моя ярость, накопившаяся за последние дни, страх и отчаяние, обратились вдруг против этой семейки, вероятно, трудяги–итальянца, работавшего в Швейцарии. Теперь передо мной был зримый противник, да еще посмевший бросить мне вызов. Он хочет стычки, этот задохлик? Пожалуйста, мне терять нечего. Тормозишь? Прекрасно. А я тормозить не стану.

Все ближе придвигался ко мне задок маленькой машины, а с ним и детские глазенки, которые вначале смотрели на меня враждебно, потом удивленно, затем неуверенно и, наконец, испуганно. Но я ничего не хотел замечать. Передо мной маячил сидящий за рулем Феш, рядом Гуэр, на заднем сиденье — жизнерадостно улыбающийся Бальмер. Вы столкнули под откос моего друга Габора, а теперь ваш черед! Вы убрали его, строптивого борца за правду, но сейчас я смету вас с пути! Avanti! Bandiera rossa! Paura non abbiamo! [Вперед! Красное знамя! Мы не боимся! (итал.)] Близок ваш конец, пройдохи и лицемеры! Кто подымет меч, от меча и погибнет! Я разоблачу все ваши махинации и буду беспощаден. Вы еще будете валяться в кювете, жалкие и ничтожные!