Современный швейцарский детектив - Дюрренматт Фридрих - Страница 116

Больше двух лет не был я в этом доме, но сразу же вспомнил его запах. Холодная пыль, легкая сырость, крепкий дух нелакированных сосновых досок, использованных для обшивки стен, — все это ударило мне в нос, едва я открыл тяжелую входную дверь. Включатель не сработал; ах да, верно, Рени предупредила меня, что сначала нужно включить рубильник и запустить бойлер в подвале. Когда в доме никто не живет (а это бывает довольно часто, так как отец Буки — человек занятой, он руководит научно–медицинскими исследованиями в одном из крупных базельских химических концернов), электрообогрев поддерживает тут минимальную температуру, достаточную для того, чтобы не замерз водопровод. Я поежился. Хорошо, что я обзавелся теплыми подштанниками моего приятеля, они мне весьма пригодятся.

Через железную решетку на окошечке входной двери в коридор с улицы проникала узкая полоска света. Когда я подъезжал к Люцерну, в разрыве туч блеснуло бледное февральское солнце. Выйдя из «форда», я удивился тому, что так сильно потеплело. Наверно, подул фён. Снег на заложенных через неравномерные промежутки ступеньках лесенки, ведущей к домику на берегу озера, стал пористым, однако наст был еще плотным, и я едва не поскользнулся на повороте тропинки у большого засохшего куста гортензий. Последняя часть пути до Беккенрида прошла без особых волнений, во всяком случае, я больше не видел в зеркальце серый «ситроен».

В доме было холодней, чем на улице.

Карманный фонарик, лежавший на вешалке у дверцы в подвал, светил совсем слабо. Фонарик был покрыт тонким слоем пыли. Я осторожно спустился в подвал, из которого мы таскали целыми корзинами бутылки с вином для наших пирушек. Жаль, что минуло это время веселых застолий, серьезных разговоров, перехлестывавших через край эмоций, робких ласк и поцелуев на лодочном причале. Пожалуй, с тех пор я уже никогда не разговаривал с Буки так искренне и откровенно, как той ночью, вернее, уже в занимающихся утренних сумерках того дня, когда он помирился с Иреной, а я дал отставку своей тогдашней подружке. Куда подевалась та способность к глубоким чувствам, к чистосердечнейшим признаниям, к действительному пониманию проблем другого человека?

Я включил рубильник электросети и бойлера; электрообогрев работал по отдельной схеме и никогда не отключался. Потом я достал со стеллажа покрытую пылью и паутиной бутылку вина — сегодня я выпью за счет конкурента нашего концерна «Вольф». Когда Буки откроет свою врачебную практику, он быстро сумеет пополнить отцовские запасы вина.

В камине большой гостиной на нижнем этаже я разжег огонь; поначалу камин ужасно задымил, но потом дыма стало меньше. Бегло осмотрев обе спальни на втором этаже, я решил ночевать внизу на диване, так как постели показались мне холодными и волглыми. Свиная шейка которую мне дала с собой Ирена, действительно уже оттаяла, но в камине еще не набралось хороших угольев, чтобы на решетке над угольным жаром зажарить шейку. Достав из дорожной сумки пакеты молока и завернутое в фольгу масло, я положил их в маленький холодильник марки «Пингвин», который своей симпатичной внешностью и маломощностью вполне соответствовал такому названию. Найдя несколько подзасохших или подвыдохшихся пряностей, я попытался изготовить нечто вроде приправы к мясу.

Я довольно быстро привык к тишине в доме и к мысли о том, что на всю округу совсем один, и уже чувствовал себя почти что Робинзоном, попавшим на необитаемый остров, где каждый шаг таит в себе новые открытия. Например, мне пришлось распахнуть дверцы всех шкафов в кухоньке, чтобы отыскать бутылку растительного масла под мойкой, рядом с коробками стирального порошка, — впрочем, поиски меня отнюдь не раздражали, ведь я никуда не спешил.

Сумерки опустились быстро. Из кухонного окна виднелись огромные бетонные опоры автострады перед лесом, по которой через несколько месяцев загрохочет нескончаемый поток автомашин между севером и югом, Неаполем и Гамбургом. Тогда прощай райский покой берегов этого швейцарского озера.

Когда порывы ветра стихали, воцарялось какое–то непривычное, пугающее меня молчание. Становилось так тихо, что казалось — слышно дыхание озера. Я включил радио, чтобы избавиться от чувства одиночества. Как было бы чудесно провести этот вечер с Идой. Мне ее не хватало. Вдруг я осознал, как тоскливо мне без нее. Сильно ли отдалила нас друг от друга наша размолвка, ссора? Как она сейчас себя чувствует?

Поленья в камине прогорели, распались на тлеющие уголья. Задул фён, мощные порывы ветра проникали в камин, взметали искорки. Я опустил решетку поближе к огню. Для такого большого куска мяса жара мне показалось маловато. Знать бы, где тут хранится древесный уголь. На наших праздниках об этом всегда заботился Буки. Придется принести дров; насколько я помнил, они лежали внизу, у лодочного сарая.

Ветер значительно усилился, он сотрясал ставни и стекла. От завываний из камина делалось жутковато. Вдруг послышался какой–то стук, гулкий в пустом доме. Я замер. Что это? Хлопнула входная дверь? Кто–то вошел в дом?

Оцепенев, я сидел в плетеном кресле перед камином и прислушивался к ночной темноте. Комната отражалась в больших окнах, выходящих на озеро. За этим тонким стеклом начиналась ночь, там бушевал шторм. Я осторожно привстал, однако кресло подо мной оглушительно скрипнуло. Потом я взял кочергу с подставки из кованого железа. Радио я включил негромко, там как раз передавали песню, занявшую одно из ведущих мест в последнем хит–параде, и исполнявшая ее группа вкалывала с таким энтузиазмом, что мешала мне прислушаться к другим звукам в доме.

Я рывком распахнул дверь гостиной и уставился в холодный коридор. Ключ торчал в замке входной двери; теперь я вспомнил, что запер ее. Тремя прыжками я подскочил к ней, чтобы убедиться в этом. Да, она была заперта. Я напряженно всматривался в маленькое дверное окошечко, но ничего не мог разглядеть, кроме белеющих гранитных ступенек дорожки.

Трах! Снова этот звук! Прямо у меня за спиной. Затаив дыхание, я так крепко стиснул кочергу, что ногти впились в мою ладонь. Звук послышался из кухни.

Полуоткрытая кухонная дверь слегка скрипнула, когда я осторожно отвел ее кочергой. Жаль, что у меня не было настоящего оружия. В полутьме матово белел маленький холодильник «Пингвин».

Кухня была пуста.

И тут я увидел, что так сильно стукнуло два раза. Одна из ставен высвободилась, и теперь ветер хлопал ею. А я, заячья душа, испугался такого пустяка, которым часто как приемом пользуются в фильмах ужаса. Ну и трус же ты, Мартин!

Когда открыл окно, в лицо мне дохнул удивительно теплый ветер. Лапы елей перед домом поднимались и опускались, будто деревья махали крыльями, собираясь взлететь. Я с большим трудом закрыл ставню, которая вырывалась у меня из пальцев под толчками ветра.

Вернувшись в гостиную, я налил себе рюмку отличного ячменного виски, бутылку которого нашел в баре, оборудованном отцом Буки в комоде. Сигнал фанфар по радио возвестил об исполнении песни, возглавившей хитпарад, — это был сентиментальный французский шлягер шестидесятых годов, который благодаря ловкой рекламе переживал вторую тиражную весну. Что ж, по крайней мере мне он нравился больше, чем оглушительная монотонность стиля «диско». Кажется, ты становишься сентиментален, Мартин! Едва послышалась мелодия сентиментальной песенки поры твоей юности, как на тебя нахлынули воспоминания и ты замираешь перед камином с рюмкой виски в руках, вспоминая о тех временах, когда еще не все девушки носили колготки. Salut, les copains! [Привет, друзья! (франц.)] Принеси–ка лучше дров!

Я слегка повернул лежавшую на решетке свиную шейку, съежившуюся от огня и ставшую похожей на толстую колбасу. Хоть приправа была у меня сухая как солома, но пахло от жареного мяса чертовски аппетитно. Когда я открыл дверь веранды, потянуло сквозняком, и в камине затрещали угольки; с берега озера доносился плеск волн о каменный парапет — вечерний концерт природы.

Выйдя на небольшой газон перед спуском к берегу, я вдохнул удивительно теплый для этого времени года воздух. Я с наслаждением вдыхал его вновь и вновь, не чувствуя ни колотья в груди, ни боли в горле. Воздух, в общем–то, ничем не пах, но, может быть, именно поэтому он казался мне таким вкусным. Ведь этот воздух не был отравлен ни выхлопными газами автомашин, ни сажей фабричных труб, ни выбросами химических заводов.