Современный швейцарский детектив - Дюрренматт Фридрих - Страница 35

Такое следовало ожидать. Штудер сделал хорошую мину при плохой игре: аккуратно выложил содержимое баула на стол, нашел на дне крупинки песка, высыпавшегося из исчезнувшего мешка — больше им взяться было неоткуда, — собрал их в конверт и надписал его.

Потом подошел к окну и посмотрел во двор.

Только рябина в желтых листьях… А так все пусто и серо.

И тут ему пришлось выдержать второе испытание.

Он увидел двух мужчин в белых фартуках, они несли в дальней части двора носилки, на носилках стоял гроб. Он подождал. Они появились опять, вошли в «Б» — 1. И через некоторое время вышли со вторым гробом. Они шли в ногу, слегка раскачиваясь, и направлялись к зданию, стоявшему в самой глубине двора, недалеко от огромной трубы, наполовину скрытой кухонным помещением.

В последнюю ночь был только один мертвый. В эту — двое… Боненблуст был прав. Но разве это не дело врачей, касающееся только их врачебной совести?.. в конце концов, хирургическая операция тоже не всегда заканчивается удачно… Так почему же при лечении психических заболеваний не может идти борьба не на жизнь, а на смерть? Доктор Ладунер был прав, какое до этого дело профану.

Лучше всего лечь сейчас полежать и поразмыслить… А может, пойти посмотреть на Гильгена? Может, он нуждается в утешении?

Штудер вскочил.

Горничная убирала как раз столовую.

— Послушай–ка, красавица! — тихонько позвал ее Штудер. — Ты что, сегодня утром провела санитара Гильгена прямиком в кабинет доктора?

— Нет. Он сказал, он вчера после обеда забыл кое–что в комнате господина Штудера, и я провела его туда… У господина вахмистра что–нибудь пропало?

— Не–не… Все в порядке.

Штудер опять лег на кровать и стал обдумывать, что предпринять. Прижать немножко рыжего Гильгена, загнав его в угол вопросами? Малоприятное занятие! С другой стороны, Гильген в кабинет — и в кабинете оказывается спрятанным за книгами бумажник директора. Гильген в комнату вахмистра — и пропадает мешок с песком. И только по чистой случайности первый конверт — тот, с пылью из волос, — остался нетронутым…

Гильген, каждое воскресенье ходивший с Питерленом на прогулки…

Что обсуждали они во время этих прогулок? Как что. У Гильгена полно забот, у него больная жена в Хайлигеншвенди…

Странно, до чего не лежит душа к выполнению предписаний, диктуемых профессией, в стенах психиатрической больницы…

Может, все–таки пойти поработать с микроскопом? Попозже! Может, удастся повидать дружка покойного директора, мясника и хозяина трактира «У медведя», по фамилии Фельбаум, скрашивавшего каждый вечер одиночество старого господина одним–двумя стаканчиками доброго вина?.. Потом, потом…

Ассистент доктор Нёвиль был несколько удивлен, когда часов в одиннадцать в помещение, служившее аптекой, вошел вахмистр Штудер и скромно спросил, не может ли он воспользоваться микроскопом.

— Ну, конечно! Само собой разумеется! Пожалуйста! Entrez!.. [Входите!.. (франц.)]

А когда доктор Нёвиль с лицом ласки и жгуче–черными волосами еще и удостоверился, что вахмистр Штудер владеет французским языком не хуже любого женевца, то вообще пришел в восторг от нового знакомства. Он протер окуляр кусочком мягкой лайковой кожи, поправил стеклышко, удивленно наблюдая, как Штудер достает из кармана два конверта и раскладывает их около микроскопа. Вахмистр, казалось, был доволен результатами, он просвистел четыре такта своей любимой песенки про деревенского парня из Бриенца, закурил потом не спеша «Бриссаго» и спросил Нёвиля, нет ли у него желания прогуляться в деревню. Ведь аперитив еще никогда никому вреда не причинял.

Нёвиль был в восторге от предложения и всю дорогу непрерывно болтал. По своей монотонности речь его напоминала размеренный шум водопада Пис–Ваш, что, как известно, означает «писающая корова», разница была лишь в том, что знаменитый водопад журчит в Валлисе, [Валлис, или Вале, — кантон в Швейцарии.] а доктор Нёвиль был явно родом из Женевы.

То, что рассказывал Нёвиль, не представляло интереса. Ну, например, про один обход в воскресенье, в котором он, еще совсем молодой ассистент, принимал участие вместе с директором, и как директор на всем пути — от главного здания до «Б» — 1, на весь двор… Ах нет, немыслимо, лучше по–французски: Il a, comment vous dire, il a… oui… il a… eh bien, il a pété tout le temps… Figurez–vous ça?.. [Он… как бы вам сказать… он… да… он… э–э, да ладно, он все время издавал громкие звуки и портил воздух… Представляете?.. (франц.)]

Ну комично, конечно, и придавало облику старого директора пикантный нюанс, но не более того.

Не более… Да, вот еще несколько скандальных историй. Молодой ассистент, похоже, был в курсе всех тайн больницы — от интимных отношений до враждебных. С кем тот санитар «ходит» (а если он говорил «ходит», значит, и…), и что та сиделка «facile», [Легкодоступный (франц.).] в то время как у другой «rien à faire»… [Здесь: ничего не добьешься (франц.).]

Ирма Вазем принадлежала раньше, по словам ассистента, к «facile», к «свистушкам», но ее отношения с господином директором перевели ее во вторую категорию. По понятным причинам… Из всей болтовни было ясно: на поверхности одно, а копни чуть поглубже — там творилось такое, что в официальных речах отражения не находило, в тех праздничных обращениях, в которых наверняка говорилось только о «том самопожертвовании, с каким наш заслуженный медицинский персонал отдает себя служению на благо страждущему человечеству…». Речь такую нетрудно себе было представить. В подобных ситуациях полицейским тоже рассказывают сказки, что они «стоят на страже порядка, охраняют государство и общество от разгула преступности и анархии…», а через час тот же оратор опять ругает проклятых «легавых» и «ищеек»… Такова жизнь… Впрочем, разве в полицейских кругах не случается всякого такого, чего общественности даже и во сне присниться не может. Да и не нужно, чтоб ей такое снилось, не приведи господи, один вред только…

Штудер поймал себя на том, что мысли его заняты не тем, чем нужно. И все оттого, что уважаемый всеми психиатр очень осторожно и с большими реверансами разъяснил, что в полицию идут служить только ради того, чтобы освободиться действием от заложенного в каждом полицейском комплекса преступника… Но позвольте! Почему тогда доктор Ладунер стал психиатром? Чтобы помогать страждущему человечеству или чтобы тоже освободиться от чего–то действием? А от чего нужно освобождаться действием доктору Ладунеру? А?..

Хорошо, что они уже пришли к мяснику и хозяину трактира Фельбауму и сидят у него в обшитой светлым деревом зале, уютно устроившись за отдраенным добела столом, и потягивают отличный вермут.

Он вовсе не был таким уж толстым, этот господин Фельбаум, как полагалось бы мяснику и хозяину трактира. Выяснилось, что он действительно местная опора партии крестьян, бюргеров и ремесленников и что он перечеркнул этим юнцам — «этим христопродавцам!» — на последних муниципальных выборах все их расчеты.

Он плохо отзывался и о докторе Ладунере, потому что тот раньше был в той партии. И как он произнес эти слова — «в той партии»! Может, он и сейчас все еще там. Во всяком случае, он хотел объединить против воли директора санитаров и сиделок больницы… Ему это, правда, не удалось. Большинство из них вступили в Федеральный союз работников государственных учреждений и предприятий, вокруг которого группируются, как известно, пасторы и учителя… да, группируются… то есть стоящие на страже государства элементы. А санитар Юцелер, тоже из той же партии, что и доктор Ладунер, пытался политически организовать обслуживающий медперсонал больницы. Ор–га–ни–зо–вать! Но большинство из них верующие люди, они бы строго осудили подобный шаг… Классовая борьба! Где? В государственной лечебнице!.. А почему бы им сразу не создать Совет сиделок и санитаров? А?..

Да, он умел держать речь, этот господин Фельбаум, его голос заполнил залу, но он не раздражал, не был назойлив… скорее усыплял… успокаивал… В муниципальном совете речи мясника наверняка имели большой успех.