Современный швейцарский детектив - Дюрренматт Фридрих - Страница 38

— Послушайте, господин вахмистр Штудер, теперь я вспомнил вас. С вами приключилась однажды вопиющая несправедливость. Но тогда на карту были поставлены такие большие деньги, что я не мог поступить иначе. Хотите, пойдем на мировую? Я сделаю так, что вам дадут отпуск, вы будете искать моего сына, местонахождение которого скрывает от меня этот специалист по душевным заболеваниям, и вернете покой скорбящему отцовскому сердцу. Расследование здесь я передам в другие руки… Впрочем, разве это порядок, что вы живете у врача, замешанного в происшедших событиях? Передам в руки лица незаинтересованного, не обремененного предвзятостью… Когда вы найдете моего сына, я сделаю все возможное, чтобы ваш дальнейший жизненный путь сложился для вас благоприятно. Вы знаете, я человек не без влияния… — Правая рука обхватила бороду у самого подбородка и медленно пропустила ее сквозь плотно сжатые пальцы. — Вы можете быть в этом абсолютно уверены… Ну так как?

Молчание. Полное ожидания. Доктор Ладунер напряженно уперся взглядом в свои колени. Штудер вздохнул. Все было ох как не просто… Эта история в сумасшедшем доме была таким темным делом. А может, действительно лучше развязаться с ним?.. Эмоции! На эмоциях далеко не уедешь, даже если они принимают весьма привлекательные формы — например, альтруистскую позу старшего брата, которому так хочется защитить своего младшего, слабого… Однажды это уже стоило кое–кому шкуры, потому что задевало интересы господина полковника. Еще раз все начать сначала?.. В пятьдесят лет?.. Надо хорошенько обмозговать. Штудер напряженно курил свою сигару, надолго задержал во рту дым, потом с отвращением выпустил его…

С одной стороны, можно отказаться от дальнейшего расследования, передать своему преемнику бумажник (жаль, что нет больше мешка с песком) вместе с добытыми сведениями о Питерлене и ночной прогулке доктора Ладунера в полуподвал в отделении «Т» и посвятить себя поискам Герберта Каплауна… И тут ты надежно прикрыт, да, вот именно «прикрыт». Тогда самое большее лет через пять можно выйти на пенсию в звании лейтенанта полиции… Все прекрасно, и жена будет очень довольна. И господина полковника никто не упечет в тюрьму Торберг, несмотря на тайные мечты начальника кантональной полиции… С другой стороны, можно помочь доктору Ладунеру, ничего от этого не имея, напротив, можно здорово осрамиться и сесть в лужу, да еще заработать неприятности от полковника.

— Ну так как? — спросил Каплаун во второй раз.

Лейтенант полиции… Пенсия… Вознаграждение… Вознаграждение! Полковник богат…

Но, во–первых, было обращение: «Вы, там… да… Я вас имею в виду!» — и афера с банком. А во–вторых, шлягер, начинавшийся словами: «Plaisir d'amour…», и еще один, спетый тем же голосом: «Si le roi m'avait donné Paris sa grand' ville…» [Если б король подарил мне Париж, свою столицу… (франц.)] И почему эти две песенки решили исход его сомнений? Или то была женщина, что пела их? Ни одно решение не поддается логическому объяснению…

Ну хватит, сказал себе Штудер и обратился к доктору Ладунеру:

— Вам известно, где находится Герберт? — Он даже забыл сказать «ваш».

Ладунер молча кивнул.

— Тогда, — сказал Штудер, встал и расправил затекшие члены, — тогда мне придется, к сожалению, отклонить дружеское предложение господина полковника…

— Так… хорошо… я понимаю… Я сумею сделать из этого соответствующие выводы.

Больше всего Штудеру хотелось сказать господину полковнику — плевал я на твои выводы. Но все–таки это было бы невежливо. И тогда он только поклонился. Доктор Ладунер поднялся, открыл дверь.

Какой маленький, однако, был этот господин полковник! С короткими ногами, кривыми, как у кавалериста. На улице он надел на голову соломенную шляпу с широкими полями и красно–белой лентой, повесил на руку зонт и исчез, не прощаясь, за воротами. Соломенная шляпа и зонт! — подумал Штудер. Они полностью завершили облик полковника.

— Ушел? — спросила госпожа Ладунер. Она была бледна. — А вахмистр останется? — Похоже, она подслушивала.

— Штудер остается у нас, — коротко бросил Ладунер и посмотрел куда–то в угол. — Я потом пришлю его к тебе наверх, и ты угостишь его чаем. А потом споешь ему что–нибудь, Грети, он заслужил.

Штудер глядел на врача разинув рот. Совпадение или господин психиатр умеет читать мысли? Ладунер снял пиджак и надел свой белый халат.

— Пойдемте, Штудер, я хочу вам кое–что показать.

Когда они шли двором, Штудер вдруг почувствовал, как пальцы Ладунера схватили и сжали его руку чуть выше локтя. Потом пожатие ослабло, но руку Ладунер не убрал. И вот так, как бы нежно ведомый, Штудер проделал весь путь до самой двери в «Б» — 1. Он больше не опасался стрекозиных глаз больницы, не выворачивал голову вбок, проходя под окном, где, по уверению Шюля то выскакивал, то прятался Матто… Штудер испытывал удовлетворение. Наконец–то! Благодарность не обязательно всегда выражать в словах. Можно и без них найти друг с другом взаимопонимание.

«ЛЮДИ, ОНИ МИЛЫ И ДОБРЫ…»

— Итак, здесь я убиваю своих пациентов, — сказал доктор Ладунер и открыл дверь в «Б» — 1. — Но я не собираюсь показывать вам свои жертвы, нет, нечто совсем другое…

Голый зал. Деревянные столы, старые, шершавые, засаленные. Низкие скамейки без спинок. Одна дверь настежь раскрыта, ведет в сад. Они ведь находятся на первом этаже.

За столами сидели мужчины и щипали свалявшийся конский волос. Выражение глаз пустое. Один из них вдруг резко вскочил, высоко подпрыгнул, будто ловил муху, завизжал и рухнул на пол. Другой ходил вокруг Штудера кругами, приблизился к нему, глаза остекленели, и вдруг он начал самым обыденным тоном рассказывать шепотом такие немыслимые непристойности, что Штудер невольно попятился назад. А остальные продолжали болтать друг с другом; потом случилась небольшая потасовка, усмиренная мужчиной в белом фартуке. «Швертфегер!» — позвал его доктор Ладунер. Человек в белом фартуке подошел к ним. Он был невысокого роста, с сильными бицепсами и чем–то напоминал дояра.

— Вот это палатный из «Б» — один, — представил его Ладунер. — Ну а про вахмистра Штудера вы уже слышали? Приведите ко мне Лайбундгута.

Он потащил Штудера к открытой двери, вышел в сад.

— Здесь потом все будет по–другому, — сказал он и показал назад в зал. — Заново покрасят, поставят лавки разных цветов, повесят картины… Но всего сразу не сделаешь. Впрочем, Штудер, я собираюсь показать вам Лайбундгута только ради того, чтобы вам стал яснее случай с Каплауном. Вы меня поймете. Я верю вам, Штудер… Лайбундгут — на швейцарском диалекте эта фамилия звучит как «либ унд гут»… [Lieb und gut (нем.) — милый и добрый.]

Они обошли вытоптанный квадрат газона, приблизились к маленькому фонтанчику, вода едва струилась. Листья кленов поникли, а солнце, выглядывавшее из–за облаков, палило нещадно…

Швертфегер вернулся назад с пациентом, рот у того был набок. А в глазах такой чудовищный страх, что Штудера мороз пробрал по коже.

— Добрый день, Лайбундгут, — сказал Ладунер приветливо. — Как дела?

Видно было, что человек прикладывает неимоверные усилия, чтобы ответить. Веки хлопали, рот двигался, но кроме несвязного мычания, ничего не выходило.

Он взял Ладунера за руку, отпустил ее. Вдруг он нагнулся, положил ладони на гравий и так, стоя на четвереньках, заговорил, глядя в землю.

— Спасибо, господин доктор, — сказал он. Голос был грубым, но чистым. — Мне намного лучше. Можно мне скоро вернуться домой? — Он оттолкнулся от земли выпрямился и впился, полный ожидания, в Ладунера глазами.

— А разве здесь не лучше, чем дома, у братьев? — спросил Ладунер.

Человек собрался с мыслями, опять опустился на четвереньки и сказал в таком положении тем же грубым, но четким голосом: он хочет на свободу, у него много работы в хлеву.

— Еще немного терпения, Лайбундгут. Вы должны сначала окончательно выздороветь и разговаривать опять, как все люди.

Печальное качание головой. Потом последовал ответ, произнесенный опять в землю, на четвереньках: этого он больше никогда не сможет.