Увертюра ветра (СИ) - Элер Алиса - Страница 25

   - Что теперь? - спросил Нэльвё, как бы безразлично и скучающе, но пальцы, стиснутые на рукояти меча, выдавали его напряжение.

   - Будем проститься на ночлег, - пожал плечами я, стараясь за показной уверенностью и очевидными фактами спрятать тревогу.

   Не люблю этот час. Я чувствую на себе пристальный взгляд, идущий отовсюду и ниоткуда, словно бы сам мир, всегда открытый и дружественный, родной, почти часть меня - вдруг смотрит чуждо и жестоко, как на незнакомца, нежеланного гостя. Я не слышу его размеренного, созвучного моему дыхания, и звенящего смеха звезд, и ласкового шепота ветра. И словно бы сама ночь, сам Волчий час спрашивает меня: кто ты? И почему здесь? Что ты сделал, и почему не делаешь?.. Спрашивает - и смотрит отовсюду: из погасших окон домов, из дробящихся сотней осколков-отражений луж, из враждебно щетинящегося леса и горящих янтарем звезд...

   - Так вперед!

   Окрик Нэльвё хлестанул по нервам оголенной плетью. Я вздрогнул и взглянул на него, не узнавая. В фиалковых всполохах глаз я увидел отражение своего взгляда - и своей тревоги.

   Он увидел ее, несомненно. Но промолчал.

   Чужой осмысленный взгляд выдернул меня из водоворота сумрачных мыслей. Спорить и препираться, перекидывать инициативу на других я не стал. Хотя бы потому, что отчаянно - даже отчаяннее, чем бегущий от призраков прошлого в никуда Нэльвё или вздрагивающая от недобрых предчувствий Камелия - нуждался в защите стен и плотно закрытых ставен.

   И потому, что уступать эту сомнительную "честь" Нэльвё я бы не решился ни за какие коврижки: с манерами thas-Elv'inor нас скорее вздернут на ближайшем суку, чем впустят на постой.

   Я наугад выбрал дом и, подойдя, постучал в дверь.

   Никто не ответил. Я терпеливо выждал минуту и повторил. За дверью мне послышалось какое-то шевеление. Не дождавшись ответа, я откашлялся и рискнул негромко начать:

   - Прошу прощения за то, что тревожу в столь поздний час, но...

   Дверь рывком распахнулась. Я едва успел отскочить, вжавшись в стену, и вовремя - бешено сверкая глазами, негостеприимный хозяин выплеснул через порог содержимое ночного горшка.

   И, истово возопив:

   - Прочь, кровопийцы! - исчез. А дверь захлопнулась с той же волнующей неожиданностью, с которой и отворилась.

   С крыши посыпалась колкая забивающаяся под одежду солома.

   Я не шевелился. Злость - бездонная, всесжигающа и всепожирающая - клокотала во мне, поднималась штормовым валом. Единственная причина, по которой я не разразился бранью, заключалась в том, что ни одно известное мне слово не могло передать и сотой доли того, что я думаю по этому поводу.

   Конечно, парочка выраженьиц крутилась на языке. Но выкрикивать проклятья в неверный, изменчивый Час волка я бы не рискнул ни за что в жизни. И потому молчал.

   Камелия брезгливо переступила на месте и одернула шлейф: брызги самую малость не долетели до ее сапожек.

   - Возмутительно! - звонко припечатал она, сморщив благородный носик. Ночь всколыхнулась, распахнулась окном - и содержимое второго горшка украсило утоптанную землю рядом.

   Я зло сплюнул, оставив проклятия и ругань при себе, и поспешно ретировался, не решившись испытывать судьбу в третий раз.

   Глаза Нэльвё так и лучился ехидством, а голос был спокоен и рассудителен:

   - Может быть, еще раз попытаешься? Думаю, третьего горшка у него нет.

   Я молча показал ему недвусмысленный жест, не размениваясь на препирательства. Бессмертный только осклабился в ответ.

   Камелия развернулась на носках и целеустремленно зашагала к соседнему дому. С мрачной решимостью (кто посмеет отказать в ночлеге - казню! Точно-точно!), постучалась в дверь.

   ...Впрочем, увешаться защитными чарами, памятуя о прошлом заходе, девушка не преминула.

   Выбранный ей дом оказался почти точным близнецом предыдущего. Только ставни и дверь, окованные железном, казались понадежнее, и побелка не слезала рваными клочьями.

   Хозяин не заставил себя долго ждать, зычным баском гаркнув на весь дом:

   - Кого еще хол-лера среди ночи принесла?!

   Бросать девушку в столь печальной ситуации было бы полнейшим свинством, и мы с Нэльвё, мрачно переглянувшись, нагнали Камелию и встали рядом.

   Скрипнула дверь, и на пороге нарисовался здоровенный детина - больше нас троих вместе взятых - с черной жесткой бородой и колючим взглядом. Он занял собой весь проем и крутил в могучих ручищах кочергу, казавшуюся в его лапах тростинкой.

   - Ну-у?! Кем будете?

   Камелия, изрядно струхнувшая и забывшая о том, что она, вообще-то, одна из первых леди Северы, робко залепетала, растеряв весь высокий слог:

   - Мы, господин, на ночлег проситься...

   Лицо детины хмурилось все больше.

   - ...и денег заплатим за постой, - жалобно закончила она, с перепугу выгребая вместо горы мелочи... злат.

   Мне ужасно захотелось хлопнуть себя по лбу... а лучше - Камелию. И не только по лбу. И не только рукой.

   Лицо мужика, более всего напоминавшего бога-кузнеца с Ферринских островов, окаменело. Оттолкнув маленькую ручку Камелии, он замахнулся кочергой и рыкнул:

   - Думаешь, девка, напялила барскую одежду и дружков своих обрядила, так нищенкой быть перестала?! И дураку видно, что с чужого плеча! (Я смущенно кашлянул и затеребил подвернутый рукав слишком большой для меня рубашки.) Проваливайте, пока псов не спустил! И золото свое фальшивое забирайте!

   Я попятился, Нэльвё, помедлив - тоже, а Камелия будто приросла к земле.

   - Не поняла? - повысил голос крестьянин. - Так я повторю! - и припечатал злым: - Пшла, девка продажная!

   Я ожидал чего угодно, но только не того, что произошло.

   - Девка? - прошипела Камелия, и от ее голоса холодок пробежал по коже. - "Девка", значит?

   Повинуясь ее злой воле, невидимая удавка захлестнулась вокруг шеи детины - и рывком вздернула его в воздух. Я слишком поздно понял, к чему все идет, чтобы успеть что-то сделать.

   - "Девка"! Да ты знаешь, с кем говоришь?! Я леди Эльгйер, Камелия Лиара из Высочайшего дома Эльгйер!

   Слова срывались с ее губ печатями приговора, стонами плети. Крестьянин отчаянно болтал ногами в воздухе, пытался высвободиться из пут ее горящего взгляда, разомкнуть железную хватку, обвившую шею - но тщетно. Жалкие хрипы вырывались из его горла, а в темных глазах застыл страх.

   - Стоит мне лишь пожелать, и ты задохнешься в собственном крике!

   - Камелия! - рявкнул я на обезумевшую девушку.

   Она вздрогнула, словно очнувшись. Путы взгляда, сжимавшие несчастного, разомкнулись, и он кубарем рухнул на заскрипевший пол.

   Камелия смертельно побледнела и попятилась, задохнувшись от ужаса, но почти сразу взяла себя в руки.

   Она не могла, просто не имела права показать свои видом, что вырвавшиеся слова и злое колдовство - всего лишь вспышка захлестнувших с головой эмоции.

   Мужчина, едва пришедший в себя, рухнулся перед ней на колени.

   - Госпожа!..

   Камелия резким, исполненным властности жестом оборвала его.

   - Встаньте.

   Мужчина разрывался между страхом нанести благородной леди новое оскорбление и ослушаться приказа. Неспособный выбрать из двух зол меньшее, он так и остался сидеть. Лишь поднял на нее глаза побитой собаки.

   - Вы оскорбили меня. Теперь я вынуждена требовать, а не просить. Уже безо всякого вознаграждения.

   - Госпожа, прошу! Моя жена больна, мечется в бреду. Мне некуда вас устроить!

   Я буквально кожей чувствовал напряжение, разлитое по комнате. Рискованно, очень рискованно. Отказ благородной особе ни к чему хорошему не ведет. Но мужчина был то ли слишком глуп, чтобы понять, по какой острой грани ходит, облекая отказ в такую формулировку, то ли беспощадно смел... Впрочем, и в этом случае - глуп.

   Камелия молчала, смотря на него сверху вниз. Холодно, жестко, неподкупно - как воплощение справедливости, сталь карающего меча. Он отвечал ей смелым, слишком смелым... все-таки смелым взглядом. Несломленным и готовым бороться до конца за то, что ему дорого.