Не суди меня - Макдональд Джон Данн - Страница 56
- Предыдущая
- 56/57
- Следующая
Тид спрятал стенограмму своих показаний перед Большим жюри в верхний ящик своего письменного стола. Мисс Андерсон молча кивнула, когда он сообщил ей, что его, скорее всего, не будет в офисе большую часть второй половины дня.
Затем он зашел к Пауэлу Деннисону, чтобы предупредить об этом и его тоже... Увы, теперь это был всего лишь пожилой человек, у которого вынули душу. Он по-прежнему много и упорно работал, но как-то равнодушно, без малейшего интереса, не получая от этого никакого, абсолютно никакого удовлетворения.
Тид припарковал машину на стоянке у больницы без десяти два. В регистратуре ему сказали номер палаты. В холле второго этажа его уже ждала хорошенькая медсестра. Увидев Тида, она прижала палец к губам, открыла дверь палаты и, впустив его внутрь, беззвучно ее закрыла.
Барбара полулежала-полусидела на согнутой кровати, лениво перелистывая какой-то иллюстрированный журнал. Вся левая сторона ее лица, от уха до подбородка, была закрыта широким пластырем, но нос, правый глаз и правая половина рта были открыты. Нашлепка на правой щеке была уже практически незаметна.
Увидев его, она заметно вздрогнула, бросила на него озадаченный взгляд и тут же потянулась к кнопке вызова. Но он успел схватить пульт на секунду раньше, вытянул его на всю длину шнура и положил на подоконник, куда она уже не могла дотянуться.
Во время этой немой сцены Барбара не произнесла ни слова. Тид придвинул стул вплотную к кровати, сел, взял ее за руку. Она попыталась выдернуть ее, но сил на это у нее не хватило, поэтому смирилась и перестала сопротивляться.
– Они сделают тебя такой же красивой, как раньше, Барбара.
– Это так важно? – Ее голос звучал совершенно равнодушно.
– Так будет лучше. Я хотел бы потратить много времени, глядя на тебя. Наслаждаясь твоей красотой. Но даже если бы им это не удалось, все равно для меня это мало что значило бы.
Она мрачно посмотрела на него:
– Не стоит изображать из себя сентиментального дурака, Тид. Беги, беги со всех ног и как можно дальше, пока можешь...
– Мне приходилось слишком много лет бегать, Барбара. Я устал бегать. И вот мне наконец-то повезло, и я вдруг нашел нечто, помогающее мне обрести смысл жизни. Нечто... вроде талисмана.
– Счастливый случай, – горько сказала она.
– Барб, не сдавайся. Будь свирепой. Будь жестокой, будь отвратительной, будь чем хочешь, только не сдавайся, не опускай руки. Сделай вид, будто ты крутая. Хуже тебе от этого не будет, поверь...
– Ты хочешь смотреть на такое лицо?
– Когда мне надоест на него смотреть, я просто выключу свет.
Из уголка ее правого глаза выползла слеза, вдоль носа медленно скатилась вниз, чуть задержалась на верхней губе. Барбара поймала ее кончиком языка.
– Да, само собой разумеется. Ночью все кошки серы.
– Ну а что, если я люблю тебя? Что, если я полюбил тебя на самом деле? Что тогда?
– Я все равно прогоню тебя, Тид. Потому что не хочу, чтобы ты все время помнил, кем я была, и постоянно мучился оттого, что принес себя в жертву. А именно так оно и будет, Тид. А потом это рано или поздно выйдет наружу, и ты возненавидишь меня. Я не хочу этого!
– Я много думал об этом, Барб. И пытался быть предельно логичным. Да, меня это несколько беспокоит. И признаюсь, будет всегда беспокоить. Но я так же точно знаю, почему это будет меня всегда беспокоить. Потому что в детстве, когда у тебя формируется характер, тебе дают читать книги о принцессах-девственницах. Романтические книги и рассказы, приучающие тебя к двойному стандарту, когда ни мужчина, ни женщина на самом деле не являются живыми людьми. Поэтому впоследствии, став уже взрослым, становится трудным вспомнить, что женщина – это живой человек, а не сладенькая кукла в красивой обертке, снятая с полки дорогого универсама... Я слишком много времени провел в чужих постелях. И это плохо. Это полностью притупляет вкус.
– Это не то же самое.
– Я сделал для себя мысленный подсчет. На одну сторону поставил проблему памяти того, чем ты занималась, когда мы встретились, а на другую – чем ты для меня стала, как много ты для меня значишь. И догадайся, каков оказался итог? Что ты мне нужна. Нужна больше жизни.
Она, чуть поморщившись, покачала головой из стороны в сторону. Как будто искала выход, как ей убежать.
– Не надо, Тид. Не надо так говорить, прошу тебя! Пожалуйста, уходи. Как можно скорее. И больше никогда не возвращайся...
– Послушай, Барб. Через восемь, максимум двенадцать месяцев я закончу свою работу и передам все в руки местной власти. Я знаю, выйдя из больницы, ты собираешься вернуться к себе в Балтимор. Вот что я хочу. Возвращайся в свой родной город. Выздоравливай там снаружи и изнутри. Мы с тобой будем писать друг другу письма. Когда здесь все закончится, я к тебе приеду и мы поговорим. Это все, чего я хочу. Шанс наглядно тебе показать и на деле доказать, что за год во мне ничего, абсолютно ничего не изменилось. Ни за год, ни за двадцать лет!
– Зачем, скажи мне, ну зачем тебе связывать свою жизнь с никчемной бродяжкой? – умоляющим голосом спросила она.
– Бродяжкой? Любой человек, будь то мужчина или женщина, сегодня один, а завтра что-то происходит, и он или она уже совсем другой. Лучше быть самим с собой до конца честным. Иногда даже слишком честным. В таких случаях надо сказать самому себе: «Да, я была бродяжкой». Хорошо, скажи себе это. Но не надо говорить: «Я бродяжка», потому что и ты и я, мы оба знаем: это уже не правда, это уже совсем не так!
Барбара подняла глаза к потолку:
– Есть еще кое-что, Тид. Есть еще одна причина, по которой если я тебя не прогоню, то поступлю с тобой подло. Я... я не могу иметь детей, Тид!
– Попытка была, конечно, очень хорошая, Барб, но ты, к твоему сожалению, слишком много поведала Анне Ферми. Вчера вечером мы с Армандо и Анной вместе ужинали. Говорили, само собой разумеется, и о тебе тоже, и Анна упомянула, что ты говорила ей обратное – ты можешь и хочешь иметь детей!
– Будь ты проклят, проклят, проклят!
– Они мои добрые друзья, Барб, и я вдруг, к удивлению для самого себя, обнаружил, что лучших друзей у меня, возможно, никогда еще не было... Да, мы много о тебе говорили. Я рассказал им про свои чувства к тебе. Мы даже обсудили, смогу ли я забыть, чем ты... чем ты занималась раньше. А затем Анна сделала хороший ход. Спросила меня, смогу ли я когда-либо тебя простить. Я пристально посмотрел на нее и в свою очередь поинтересовался – а собственно говоря, за что? Тогда она широко улыбнулась и сказала, что это был единственный правильный ответ и что теперь она уверена: у нас все выйдет, у нас все будет правильно и хорошо.
– Оставь меня, Тид, ну пожалуйста!
– Вот видишь, Барб? Я шаг за шагом уже вытаскиваю тебя к жизни из маленькой смерти, к которой ты сама себя неизвестно почему приговорила. Ты уже возражаешь, уже сопротивляешься... Кстати, я связался еще с одним человеком.
– Написал письмо в общество помощи падшим?
– Нет, связался с Альбертом. Он говорит, что в своей работе должен хорошо понимать голубей, но будь он проклят, если хоть что-нибудь понимает в женщинах. И просил тебе передать, что с чистой совестью дает нам свое полное благословение.
На ее лице вдруг появились слезы и улыбка, смешанные чувства горя и радости.
– Альберт... всегда был немного придурком.
– Он также рассказал мне, какой упрямой ты была в детстве. Даже посоветовал в случае необходимости без малейших колебаний применять к тебе силу. Я тогда ответил ему, что не хочу прибегать к силе, сказал, что в случае необходимости предпочту другие, куда более действенные меры: если ты будешь упрямо настаивать на своем категорическом нежелании иметь со мной хоть что-либо общее, жизнь полностью утратит для меня какой-либо смысл!
– Тид, ну не надо...
– Альберт возразил мне, что это звучало бы слишком напыщенно и избито, а я ответил, что, как бы это ни звучало, это чистая правда и тут уж ничего не поделаешь. Он пожал плечами и сказал что-то вроде: «Что ж, попробуй, хотя я сильно сомневаюсь, что на Барбару это может произвести впечатление».
- Предыдущая
- 56/57
- Следующая
