Король замка - Холт Виктория - Страница 21

• Предыдущая
• 21/72
• Следующая

Я сказала себе, что мое дело не выяснять, причастен ли хозяин замка к смерти своей супруги, а определять, насколько его картины нуждаются в реставрации и какие методы будут здесь наилучшими. Несколько последующих недель я посвятила работе.

В замок приехали гости, а потому к семейному столу меня не приглашали. Я не очень расстроилась, гораздо больше обеспокоенная своими ухудшающимися отношениями с графом: он как будто надеялся на мой провал. Я боялась обмануться в своих надеждах, а когда занимаешься такой тонкой работой, важно верить в успех начатого дела. Но в одно прекрасное утро граф все-таки пришел в галерею.

— Боже мой! — воскликнул он, посмотрев на стоящую передо мной картину. — Мадемуазель Лосон, что вы делаете?

Его недовольный тон поразил меня — уже сейчас было видно, что мои старания не пропали даром. Я почувствовала, что заливаюсь краской, и уже приготовилась резко возразить, но он продолжил свою мысль:

— Вы вернете картине яркость красок, которые снова заставят всех вспомнить об этих проклятых изумрудах?

Он был доволен шуткой и тем, как я вздохнула, услышав, что у него нет других претензий ко мне. Чтобы скрыть свое смущение, я сказала:

— Теперь вы убедились в том, что женщина может обладать некоторым профессиональным мастерством?

— Я всегда подозревал, что вы — непревзойденный реставратор. Кто, как не женщина решительная, с характером, поторопится приехать сюда, чтобы отстоять в глазах света вторую половину человечества, которую, как мне представляется, ошибочно называют слабым полом?

— Единственное, чего я хочу, — это качественно закончить работу.

— Если бы у всех феминисток был ваш здравый смысл, мы бы избежали многих проблем!

— Полагаю, некоторых проблем с моей помощью вы все же избежали, потому что еще немного и картины пришлось бы…

— Знаю, знаю. Поэтому я и решил вызвать вашего отца. Увы, он не смог приехать. Но вместо него приехала дочь. Нам очень повезло!

Я повернулась к картине, но не решилась до нее дотронуться: боялась, что дрогнет рука. Моя работа требует полной сосредоточенности.

Граф подошел и встал совсем рядом. Делая вид, что разглядывает картину, он явно наблюдал за мной.

— Это, наверное, очень интересно, — заметил он. — Вы должны посвятить меня в суть дела.

— Прежде чем начать реставрацию, я провела пару экспериментов, чтобы убедиться, что использую самый лучший метод.

— И какой же оказался самым лучшим? — Он пристально посмотрел на меня, и я снова почувствовала, что краснею.

— Слабый спиртовой раствор. Он бессилен на затвердевшем слое масляной краски, но в данном случае ее смешали с древесным маслом…

— Какая вы молодец!

— Это моя работа.

— В которой вы настоящий профессионал.

— Значит, вы в этом убедились? — Мой голос прозвучал немного нетерпеливо, и я сжала губы, чтобы сгладить впечатление, которое могло произвести мое восклицание.

— Еще нет, но уже начинаю убеждаться. Вам нравится эта картина, мадемуазель Лосон?

— Интересная работа, но не самая лучшая. Ее, конечно, не сравнить с полотнами Фрагонара или Буше. Видимо, художник был мастером цветовой гаммы. Прекрасный ализарин, смелость в выборе колорита, кисть немного тяжеловата, но… — Я замерла, почувствовав, что он подсмеивается надо мной. — Боюсь, я становлюсь довольно скучной, когда говорю о живописи.

— Вы слишком самокритичны, мадемуазель Лосон.

Я? Самокритична? Мне об этом говорили первый раз в жизни, но я знала, что это правда. И еще знала, что похожа на ежа, защищающегося с помощью своих иголок. Значит, я выдала себя.

— Вы скоро закончите реставрацию этой картины, — продолжал он.

— И узнаю о вашем решении, — подхватила я.

— Уверен, вы не сомневаетесь в том, каков будет вердикт, — ответил он и, улыбнувшись, оставил меня одну.

Через несколько дней картина была закончена, и граф пришел, чтобы объявить приговор. Несколько секунд он неодобрительно хмурился, и я совсем упала духом, хотя до того, как он вошел, была довольна своей работой. Яркие краски, выделка платья и смелость цветовых сочетаний, отличавшие стиль художника, напоминали Гейнсборо. До реставрации все это было скрыто.

А он стоял и уныло покачивал головой!

— Вы недовольны? — спросила я.

Он покачал головой.

— Ваша Светлость, я не знаю, что вы ожидали увидеть, но уверяю вас, любой знаток живописи…

Он переключил внимание на меня. Брови приподнялись, губы дрогнули в улыбке, маскируя удивление, которое чуть не выдали его глаза.

— …оценил бы вашу работу, — закончил он за меня. — О да, обладай я талантом, я бы закричал: «Это чудо! Скрытое под пеленой времен предстало перед нами во всем своем блеске!!» Действительно, это великолепно, но я все еще думаю об изумрудах. Вы не представляете, сколько они нам доставили хлопот. Теперь, благодаря вашим стараниям, мадемуазель Лосон, в замке опять начнется изумрудная лихорадка. Возникнут новые догадки, предположения.

Граф дразнил меня! Я со злостью подумала, что он надеялся на мой провал, и теперь не хочет признавать себя побежденным, а поскольку он не может отрицать очевидного, то заговорил о своих изумрудах.

Затем я напомнила себе, что каков бы он ни был, меня это не касается. Меня интересует не граф, а его коллекция.

— К работе у вас претензий нет? — холодно спросила я.

— Вы оправдали ваши рекомендации.

— Так вы хотите, чтобы я продолжала работу?

На его лице мелькнуло непонятное мне выражение.

— В противном случае я был бы очень огорчен.

Я просияла. Победа!

Но мой триумф был неполным. Граф стоял передо мной и улыбался, будто напоминая мне, как безошибочно он угадывал мои сомнения и страхи — все, что я хотела скрыть.

Мы оба не заметили, как в галерею вошла Женевьева. Возможно, она уже несколько секунд наблюдала за нами.

Граф первым увидел ее.

— Что тебе надо, Женевьева? — спросил он.

— Я… Я пришла посмотреть, как идет реставрация.

— Что ж, подойди и посмотри.

Она приблизилась с тем угрюмым видом, какой у нее часто бывал на людях.

— Вот! — сказал граф. — Ну, не чудо ли?

Она промолчала.

— Мадемуазель Лосон ожидает похвал. Ты же помнишь, какой картина была раньше?

— Не помню.

— Ба! Да у тебя совсем нет художественного вкуса! Ты должна воспользоваться приездом мадемуазель Лосон — пусть она научит тебя разбираться в живописи.

— Значит… она остается?

Его голос вдруг изменился.

— И надеюсь, надолго, — сказал он почти ласково. — Ты же знаешь, наш замок нуждается в таких замечательных реставраторах, как она.

Женевьева быстро посмотрела на меня. Ее глаза были похожи на черные холодные камни. Она повернулась к картине и сказала:

— Раз она такая умная, пусть найдет изумруды.

— Вот видите, мадемуазель Лосон, именно об этом я и говорил.

— Они в самом деле выглядят великолепно, — ответила я.

— Без сомнения, это благодаря смелости… э-э-э… цветовых сочетаний?

Его насмешки были мне также безразличны, как и затаенные обиды его дочери. Меня интересовали только эти прекрасные картины, а окутывавший их туман забвения делал мои планы еще заманчивее.

Он опять отгадал, о чем я думаю.

— Ну, я покидаю вас, мадемуазель Лосон. Полагаю, вам не терпится побыть наедине… с картинами.

Он знаком приказал Женевьеве следовать за ним. Они ушли, а я осталась стоять в галерее, переводя взгляд с одной картины на другую.

В моей жизни редко выпадали такие волшебные минуты.

Теперь, окончательно утвердившись в замке, я решила воспользоваться предложением графа и наведаться в конюшню. Получив в свое распоряжение лошадь, я смогла бы лучше узнать окрестности. Я уже изучила городок, пила кофе в булочной, поболтала с ее радушной, но излишне любопытной хозяйкой. О графе она говорила с почтением, хотя и не совсем охотно, о Филиппе — с легким пренебрежением, о Женевьеве — с жалостью. Ах! Мадемуазель, значит, чистит картины! Да, да, это очень интересно, очень, и она надеется, что мадемуазель зайдет еще и попробует кусочек нашего фирменного пирога, который очень любят в Гайаре. Была я и на рынке, где на меня бросали любопытные взгляды, и на старом постоялом дворе, и в церкви.

• Предыдущая
• 21/72
• Следующая