Звери дедушки Дурова - Дуров Владимир Леонидович - Страница 8
- Предыдущая
- 8/30
- Следующая
Мне пришлось их разлучить…
Я посадил Серко к белой альбиноске; но Серко не утешился и безучастно отнесся к смерти своей новой подруги, когда в одно прекрасное утро ее нашли мертвой в клетке.
Прошло около двух лет… Серко работал, как обычно, на пароходе и наблюдал, как следует всякому порядочному капитану, со своего мостика за работой на палубе.
Раздался протяжный гудок; готовились к отходу. Артель из 20 крыс бросилась к сходням.
Но вот неожиданно на палубе между двумя носильщиками, — старой и молодой крысами, — из-за коробочки с изюмом произошла драка. Молодая крыса слабо пискнула…
Серко, помня свою роль, сейчас же ринулся вниз.
Старая крыса благоразумно вильнула в сторону, молодая же осталась на месте. Серко сначала изумился дерзости бесстрашной крысы, но потом рассердился; шерсть у него встала дыбом, клыки показались наружу…
А крыса смотрит на него как ни в чем не бывало.
Вдруг гнев Серко пропал; он перестал фыркать и спрятал клыки. Оказалось, что это его старая подруга, с которой он когда-то, почти два года назад, жил в одной клетке…
Они узнали друг друга, и радости их не было конца. Серко забыл свои капитанские обязанности и тыкал свою мордочку в нос подруге, а та ему отвечала такими же нежными ласками.
Пришлось в дело вмешаться мне самому. Я осторожно взял двумя пальцами за жирные раздувающиеся бока пламенного капитана и перенес его на мостик. Но едва я отвернулся, Серко уже мчался к подруге…
Пришлось снова водворить его на место и на этот раз отправить в стеклянную каюту.
В это время машинист, присев на задние лапки, дернул шнур и нажал на рычажок. Завертелся регулятор, застукала машина. Беготня, шипение, свист… Пароход заволокло паром. Матросы потащили из воды якорь. В этот момент двери капитанской каюты, которые я забыл захлопнуть, разлетаются со звоном, и капитан летит к своей возлюбленной…
Как на беду, люк был открыт. Серко не заметил его в облаках пара и по дороге к подруге упал в машинную.
Послышался тонкий слабый писк.
Я заглянул через люк в машинную. Серко, разбившись, лежал с закрытыми глазами на спинке на зубчатых колесах и дергал лапками…
Я позвал его писком. Он ответил мне раз, другой, потом перестал дергаться и затих.
Слезы сдавили мне горло… А публика шумела, смеялась и не подозревала, какая здесь совершилась тяжелая драма…
Среди множества дрессированных крыс крепла, приручалась и училась работать и моя толмачевская Финька. Скоро она сделалась совсем ручная и слушалась каждого моего слова.
И я крепко привязался к ней, вероятно, потому, что на нее было положено больше забот и труда, чем на остальных.
— Финька, — звал я ее, едва просыпался.
И маленькая юркая фигурка в следующий момент была уже на моем одеяле.
— Финька, поцелуй меня.
И Финька забирается ко мне на грудь, поднимает мордочку к самому моему лицу и нежно тыкается мне носом в губы.
Целыми днями моя Финька сидела у меня в кармане, где я ей устроил мебельный открытый ящичек; в нем, безмятежно, свернувшись калачиком, она спала.
Но, едва я производил губами крысиный писк, Финька, потягиваясь, зевая, вылезала из-под обшлага моей куртки и лезла целоваться. Такой ласковой игруньи я не встречал среди моих остальных воспитанниц.
Живо вспоминаю я милого зверька; вот его знакомая шкурка мелькает на одеяле; вот он целует меня, вот бежит дальше, взбирается на голову и, удобно там усевшись, начинает быстро-быстро перебирать лапками мои волосы, как бы ища там насекомых. Но Финьке хочется шалить; она бежит обратно на одеяло и, грациозно подпрыгивая и изгибаясь, бегает по нем и резвится. А вот ей захотелось есть, и она пьет молоко, потом, выпив, начинает облизывать свою шубку…
Но Финька не только шалила; на ней лежали известные обязанности. Во-первых, она была первой путешественницей из всей крысиной породы, совершившей замечательные полеты на аэроплане, описанные в моем рассказе «Воздушные путешественницы». Кроме авиации Финька еще изучила свойства жиров и сделалась моим домашним экспертом[7] при различении настоящего сливочного масла от поддельного.
Я не давал никогда Финьке мяса, и ей противен был его вкус, а масло она любила; поэтому, когда мне подавали где-нибудь масло, я давал его сначала попробовать Финьке, и если она от него отворачивалась, я знал, что это маргарин.[8]
У крыс очень тонкое обоняние, и каждая из них может быть экспертом в масляном производстве.
Финька не расставалась со мною никогда; она была со мною и за границей, на водах, где пила лечебную воду из маленькой кружечки.
В Орловском городском театре шел спектакль. Я показывал пароход, управляемый крысами.
Они бегали по палубе, изображая матросов, вытаскивали якоря, поправляли мачту, переносили багаж, пускали в ход машину, зажигали электрические фонари. И вдруг трап, соединяющий пристань с пароходом, упал; с ним попадали декоративные волны моря и грузчики-крысы. Упали они и разбежались под сценой.
Целую ночь служащие искали беглянок, а утром снялись с якоря и отправились со зверьми дальше, в следующий город, где намеревались дать представления. Мы уехали, не досчитавшись одной крысы.
Месяца через два я снова приехал в Орел, был в театре и сидел в ложе. На сцене выступал мальчик-скрипач.
Он играл хорошо, так хорошо, что публика слушала, затаив дыхание. Вдруг в тишине прозвучал чей-то голос:
— Мыши.
Этот голос подхватила толпа:
«Крысы! Крысы!»
Эти крики заставили скрипача прекратить игру.
Я взглянул на сцену. На ярко освещенном полу сидела на задних лапках крыса и умывала свою мордочку, умылась и застыла в спокойной позе, как будто заслушалась звуков музыки. А когда занавес упал и раздались шумные аплодисменты, крыса быстро убежала за кулисы и скрылась в щель под полом.
Что это была за крыса и откуда она взялась?
Только один я мог дать на это ответ. Конечно, это была моя исчезнувшая два месяца тому назад крыса «крысолова из Гамельна».
Расходясь, публика говорила:
— Вот когда приходится собственными глазами убедиться в том, что крысы безумно любят музыку.
— Ах, еще бы, маленький скрипач так божественно играл!
— Заметили ли вы, как трогательно сложила лапки крыса?
— У этих животных поразительная любовь к музыке. Из-за музыкальности я даже готова примириться с их отвратительной наружностью…
— Жаль, что нет здесь Дурова; он, наверное бы, устроил блестящий номер: «крыса-музыкантша».
Но Дуров знал другое. Он знал, что крыса прибежала на звук скрипки потому, что он ей напомнил звук дудочки, а с этим звуком для нее связывалось представление о лакомом кусочке, получаемом за труд; Дуров знал, что крысы вовсе не так музыкальны, как это думала публика.
В обществе распространено мнение, что укротители привлекают змей музыкой. Это совсем не верно. На самом деле укротители змей, или факиры, как их называют в афишах, кормят и тревожат змей под призывные звуки дудок, и каждый раз, как фокуснику нужно вызвать животное, он призывает его одним и тем же звуком дудки. На знакомый звук, ожидая пищи, змеи вылезают из ящика, а простодушная публика кричит:
— Вы заметили, как змея смотрит на факира? У нее зачарованный музыкой взгляд. О, это изумительно, — влияние музыки на животных! Об этом даже есть исследования ученых…
Конечно, об этом нет никаких исследований ученых, как и нет никакого очарования музыкой у змей.
Примером того, как на призывные звуки идут животные, служит рожок пастуха, собирающий каждое утро стадо со всех дворов. Конечно, коров и овец не зачаровывает музыка рожка, часто весьма неблагозвучная; просто, с звуками пастушьей свирели у животных связано представление о просторе зеленых лугов и о сочном корме.
- Предыдущая
- 8/30
- Следующая
