Расставание в голубом - Макдональд Джон Данн - Страница 21

• Предыдущая
• 21/39
• Следующая

Я снова привстал и выдернул свой самодельный кляп. Он застонал:

– Боже мой, ты меня ошпарил. Что ты со мной делаешь? Ради Бога, Макги, чего ты хочешь?

Я протянул руку и взялся за горячий кран.

– Нет! – заорал Джордж.

– Потише, дружище. Ты становишься послушным и розовым. Теперь давай поговорим. Расскажи мне поподробнее, как вы работали с Дэвидом Бэрри. А если что-нибудь покажется мне не совсем правдоподобным, я немножко подогрею тебя. Просто на всякий случай.

С небольшой моей помощью он справился с поставленной задачей весьма неплохо. Они с Бэрри с самого начала орудовали вместе. Сначала занимались ценными бумагами: покупали в Китае, отправляли одному другу в Штаты, а тот представлял их к оплате и посылал обратно. Когда это дело прикрыли, в ход пошло золото. Они действовали сообща, но выручку хранили порознь.

Приятели не слишком доверяли друг другу. Но доходы Бэрри всегда были выше: он не тратил на себя ни одной лишней рупии и все деньги снова вкладывал в золото. Именно Бэрри отыскал в Калькутте ювелира, который начал изготовлять для него точные копии деталей самолета из чистого золота. Бэрри слегка их зачищал, красил под алюминий и привинчивал на место. Потом парень в Канмине снова переплавлял их в стандартные слитки. Это было уже после того, как ужесточились досмотры. Когда наконец пришел их черед возвращаться на родину, у Брелля в кармане было более шестидесяти тысяч долларов, а у Дэвида Бэрри, по его собственным словам, раза в три больше. Они взяли отпуск и махнули на Цейлон. Эта идея принадлежала Бэрри. Он хорошенько обмозговал ситуацию и разузнал все, что только можно, о драгоценных камнях. Бреллю тоже не хотелось проносить через американскую таможню пачки наличных, так что он последовал за Бэрри. Без малого десять дней они с утра до вечера скупали у цейлонских торговцев лучшие драгоценные камни. Темно-синие и лучистые сапфиры, темные бирманские и лучистые рубины. Некоторые не пролезали в горлышко армейской фляжки, тогда они расклепали свои фляги, вложили драгоценности внутрь и вновь заделали швы. Потом налили во фляги немного расплавленного воска, чтобы камешки не гремели. Когда воск застыл, наполнили фляжки водой, пристегнули их к поясам и вернулись домой богатые и нервные.

– По-моему, Дэйва ни в чем таком не подозревали. Он всегда держал рот на замке. А вот после рюмки-другой мог и сболтнуть лишнего. Ну, и попал под подозрение. Когда вернулся домой, сразу спрятал камешки и не решался к ним даже притронуться. Я тогда был освобожден условно, до вызова в суд. Когда Бэрри дали пожизненное, сумел увидеться с ним с глазу на глаз и попытался договориться. Он сообщает мне, где спрятана его доля, я беру себе из нее разумное вознаграждение и обязуюсь проследить, чтобы о его семье позаботились. Но ничего не вышло, он мне не доверял. Отказался признать, что кто-то может быть одновременно и ловким и порядочным. Нет, он собирался раньше или позже выбраться из тюрьмы и распорядиться своим богатством без помех, мечтал озолотить жену и дочек.

К своей доле я не прикасался три года. Потом мне понадобились деньги. Продавался участок, который грех было упустить. Но я не хотел рисковать, продавая камни в этой стране. Мы с Мартой взяли отпуск и отправились в Мексику, там я нашел нужных людей. Это была жуткая морока, но, по крайней мере, я себя чувствовал в безопасности. Выручил я тогда чуть больше сорока тысяч, ввез их обратно и стал понемногу запускать в дело. Я был очень осторожен, но меня все равно вычислили, умудрились сложить все мои затраты, хотели пришить дело о мошенничестве, кричали, что я занимаюсь сокрытием доходов. Мне пришлось выложить сто тысяч, чтобы избежать наказания за те паршивые сорок. Я не мог тебе об этом рассказывать, не имел права рисковать. По делам об уклонении от уплаты налогов не существует срока давности, и они все еще могут меня судить за те деньги. Взяли меня на карандаш, трясут каждый год, и конца этому не видно. А теперь, ради Бога, выпусти меня отсюда.

Когда я развязал его, пришлось помочь ему подняться и почти отнести в спальню. Присев на край кровати, он уткнулся лысой головой в голые волосатые колени и расплакался.

– Мне плохо, – проговорил он. – Макги, мне правда плохо.

Он весь съежился, зубы застучали, губы посинели. Я кинул ему его вещи, и он быстро оделся.

– Где мы?

– Примерно в трех километрах от твоего дома. Мы покинули клуб в Браунсвилле три с половиной часа назад. Никто тебя не ищет.

Он посмотрел на меня:

– Знаешь, как ты выглядишь? Ты выглядишь так, словно был бы рад убить меня.

– Мне не хочется обсуждать этот вопрос, Джордж.

– Я ведь не мог оказать тебе никакого сопротивления.

– И никто бы не смог.

Он ощупал свою лысую голову.

– Где он?

– В ванной.

Неверной походкой Джордж поплелся туда и через несколько секунд вернулся уже в парике, но теперь измученное лицо явно контрастировало с искусственными волосами. Он снова присел на край кровати. Мы были вдвоем, палач и жертва. Обычно предполагается, что такая ситуация порождает лишь ненависть и вражду. Но очень часто все получается по-другому. То, что произошло, оказалось слишком сильной эмоциональной встряской для нас обоих. Жестокость воспринималась теперь как некая внешняя сила, вроде пронесшегося урагана. Но вот она исчезла, а мы остались, разделив общий жизненный опыт. Джорджа заботило, понимаю ли я, какое сокровище он мне передал. А я старался убедить его, что мог противопоставить его стойкости лишь грубое физическое воздействие.

– Ты друг Колловелла?

– Нет.

– Я написал этому толстому ублюдку такое теплое письмо, а в ответ получил отлуп.

– Через него я вышел на тебя.

Он, казалось, меня не слышал.

– Колловелл вечно трясся, когда чуял запах жареного. Как он проверял тот самолет! Все рыскал вокруг, а прямо над его жирным загривком торчали кронштейны из чистого золота. Я попробовал шутить на этот счет с Дэйвом, но он не видел тут ничего смешного. Он всегда был убийственно серьезен. Бог мой, он даже домой деньги посылал, хотя знал, что может пустить их в оборот и снова удвоить. А я слишком много растранжирил. В Калькутте у меня был личный гараж с собственной машиной. Дома меня тоже ждали жена и двое ребятишек. Но разница между мной и Дэйвом состояла в том, что он, по-моему, собирался жить вечно.

Джордж вздрогнул всем телом.

– Трев, ты не мог бы отвезти меня домой? Я себя чувствую ужасно.

Я доставил его домой в «линкольне». Машина, которую я взял днем напрокат, стояла у резиденции Бреллей, «триумф» тоже был уже на месте, в нише на три автомобиля возле маленького вагончика техобслуживания.

Я вкатил «линкольн» на пустое место. В глубине дома горел свет. Мы с Джорджем зашли в большую кухню. В центре, словно остров, высился каменный разделочный стол, на резной полке выстроились медные кастрюли.

В розовом стеганом халате с широкими белыми отворотами появилась, щурясь от света, Джерри Брелль. Ее светлые волосы были в беспорядке.

– Дорогая, мне нехорошо, – простонал Джордж.

– Его лихорадит, – добавил я.

Джерри подхватила мужа под руку. В дверях она обернулась и сказала:

– Трев, дождитесь меня.

Я обследовал холодильники и во втором обнаружил ледяной «тюборг». Привалившись к острову, я принялся за пиво. Меня преследовало какое-то странное ощущение. Жизнь удивительно напоминала строительные леса, доски которых опасно прогибались, и нога порой соскальзывала в пустоту. Если ходить так слишком долго, можно наконец наткнуться на прогнивший участок и сорваться в бездну. А там, похоже, – черным-черно.

Через пятнадцать минут Джерри вернулась в кухню, посмотрела, что я пью, и достала себе того же. Ее волосы были причесаны, глаза уже привыкли к свету.

Опершись на одну из стальных моек и глядя на меня, она глотнула из бутылки и сказала:

– Он отключился. Одеяло с подогревом и таблетка снотворного.

– Думаю, он просто расстроен.

– Славное у вас получилось знакомство с семейством Бреллей, не так ли?

• Предыдущая
• 21/39
• Следующая