Часовые Вселенной - Рассел Эрик Фрэнк - Страница 8

Листовки на витрине уже не было, но на ее месте четкие белые буквы красовались прямо на стекле. Теперь уже не только ведро, но и полицейский с управляющим исходили паром; они метались около витрины и яростно орали то на дюжину граждан, пытавшихся прочитать текст, то друг на друга.

Проходя мимо, Моури слышал, как полицейский вопил:

— Мне плевать, что твоя поганая витрина стоит две тысячи гильдеров! Или забей наглухо, или меняй стекло! Либо то, либо другое!

— Но, офицер! Две тысячи…

— Делай, как тебе сказано! Умышленно или нет — ты предоставил свою витрину для подрывной пропаганды! Это серьезное преступление во время войны!

Моури не спеша удалился; его никто не видел и ни в чем не заподозрил. У него еще оставалось восемнадцать листовок, так что работы хватило до темноты. В этот день он нашел себе подходящее убежище.

Моури остановился у гостиничной стойки и с деланным сожалением обратился к портье:

— Ох уж эта война! Все так сложно, ничего нельзя планировать заранее! — Он всплеснул руками; земляне в подобном случае пожимают плечами. — Я должен уехать завтра, может быть, дней на семь. Так неудачно все сложилось!

— Вы хотите отказаться от номера, господин Агаван?

— Нет. Я забронировал его на десять дней и заплачу за это время. — Моури вытащил из кармана пачку гильдеров. — Если я вернусь вовремя, — то смогу снова занять свой номер, в противном случае. — Он опять сделал руками волнообразный жест и добавил: — Ну, что ж, не повезет, так не повезет.

— Как вам будет угодно, господин Агаван, — ответил портье, выписывая квитанцию и протягивая ее постояльцу. Речь шла о чужих деньгах, и его ничуть не волновало, как постоялец их растранжирит.

— Спасибо, — поблагодарил Моури. — Долгих лет!

— Долгих лет, — ответил портье, но судя по интонации — скончайся клиент прямо у стойки, он бы и глазом не моргнул.

Моури зашел в ресторан и поужинал. Затем поднялся в номер, вытянулся на кровати, дав отдых гудящим ногам, и стал ждать наступления темноты. Когда погасли последние блики заката, он достал из чемодана новую пачку листовок, взял кусок мела и вышел.

На этот раз все было намного проще. Тусклое уличное освещение было ему на руку; к тому же теперь он был хорошо знаком со всеми заслуживающими внимания местами и мог не отвлекаться на поиски квартиры. В течение четырех часов Моури постарался обезобразить листовками как можно больше стен и витрин самых шикарных магазинов, которые днем особенно привлекали внимание прохожих.

Выйдя из отеля в семь тридцать, к полуночи он наклеил ровно сто листовок и вывел большими четкими буквами «ДАГ» на двадцати четырех стенах.

Надписи были сделаны особым мелком земного производства, очень похожим на обычный, но с одной интересной особенностью — мел въедался в поры кирпича при попытке смыть его водой, чем больше тратилось усилий, чтобы избавиться от надписи, тем ярче она проступала на стене. Существовал единственный способ уничтожить надпись — снести стену и построить новую.

Утром Моури позавтракал и покинул отель вместе со своим заминированным чемоданом. Игнорировав динокары, что ждали пассажиров у двери отеля, он влез в автобус. Моури пересаживался девять раз, меняя направления и маршруты без всякого плана. Пять раз он оставлял чемодан в автоматической камере хранения и путешествовал без багажа. Возможно, не стоило так тщательно запутывать следы, но — кто знает! — все могло случиться; он был обязан не только скрыться от реальной опасности, но и предупредить возможность ее появления. Например, вполне возможен такой вариант:

«Мы из Кайтемпи. Предъявите-ка регистрационную книгу. Хм-м — вроде имена те же, что и в прошлый раз… Кроме этого Шир Агавана. Кто он такой, а?»

«Из службы лесной охраны, офицер».

«Вы узнали это из его документов?»

«Да, офицер. Они были в полном порядке».

«В каком учреждении он служит?»

«В Министерстве природных ресурсов».

«Вы видели печать министерства на его личной карточке?»

«Не помню… Возможно… но я не могу точно сказать».

«Следует обращать внимание на такие вещи. Вы ведь знаете, что ими заинтересуются при проверке».

«К сожалению, офицер, я не могу запомнить каждую деталь документов, которые проходят через мои руки за неделю».

«Не мешало бы вам посерьезней относиться к работе… Правда, с этим Агаваном все, кажется, в порядке. Сделаю на всякий случай запрос о его личности. Где тут у вас телефон?»

Любопытный агент набирает номер, задает несколько вопросов, бросает трубку и раздраженно обращается к клерку:

«В списках сотрудников министерства Шир Агаван не значится! У этого типа фальшивые документы! Когда он покинул отель? Был ли встревожен? Не говорил, куда направляется? Отвечай, идиот! И ключ от его номера, быстро! Он взял динокар? Опиши мне его поподробнее. Так, у него был чемодан… Какой, а?»

С подобным риском неизбежно сталкиваешься, когда ищешь пристанища в местах известных, находящихся под постоянным наблюдением. Риск невелик, но все же он существует. Когда приговоренный к смертной казни шпион будет ожидать исполнения приговора, мысль о том, что его поймали чисто случайно, покажется не особенно утешительной. Чтобы продолжать борьбу и победить, воин-одиночка должен всегда и во всем быть хитрее врага.

Довольный, что теперь самый настырный сыщик не сможет проследить его маршрут по городу, Моури втащил свой чемодан на четвертый этаж грязной и тесной многоквартирной коробки, вошел в нанятую вчера двухкомнатную квартиру, и в лицо ему ударил спертый воздух, — комнаты пропахли какой-то кислятиной. Остаток дня пришлось посвятить уборке.

Найти его здесь будет непросто. Хозяин, тип с подозрительно бегающими глазами, не потребовал никаких документов, сдавая квартиру Густ Хуркину, мелкому железнодорожному служащему, честному, трудолюбивому, простому парню, который станет платить регулярно и в срок. Хозяин ничего не имел против сомнительных постояльцев — в этом квартале темные личности пользовались уважением: как правило, у них было гораздо больше гильдеров в карманах.

Закончив с уборкой, Моури купил газету и изучил ее от корки до корки в поисках каких-либо упоминаний о его вчерашних похождениях. Но об этом в газете не было ни слова. Сначала Моури почувствовал разочарование, но, поразмыслив, приободрился.

Выступление против войны и открытая оппозиция правительству — это не та новость, которую станут расписывать в передовых статьях; ни один редактор не пропустил бы подобную информацию. Конечно, будь у него выбор — такая сенсация! Но выбора-то у местных журналистов как раз и не было; все их материалы наверняка подвергались цензуре. Это означало, что его деятельность была замечена и уже приняты кое-какие меры, пока еще самые простые.

В любом случае, игра только начиналась. Негромкое жужжание крылышек «осы» уже заставило правительство придержать прессу. Мера недостаточная и неэффективная. Она не сработает, потому что к ней прибегли с единственной целью — потянуть время, пока соответствующие органы выработают план действий.

Чем дольше правительство будет умалчивать о событиях вчерашнего дня, тем активнее они станут обсуждаться населением, перемешиваясь с невероятными слухами, заставляя задуматься многих. Чем дальше и прочнее молчание, тем более многозначительным начнет оно казаться людям, осведомленным о случившемся. А в военное время самый деморализующий вопрос: «Что же еще они от нас скрывают?»

Сотни граждан зададут его завтра, послезавтра и на следующей неделе; имеющие странную силу слова «Дирак Ангестун Гесепт» подхватят тысячи людей, передавая их из уст в уста, — и все потому, что какова бы ни была реальная мощь этой организации, правительство боится о ней сообщать. Так станет ли простой человек доверять руководству, которое твердит о своей неустрашимости, а само боится рассказать о том, что случилось в столице? Резонный вопрос, не так ли?