Душой наизнанку - Мамочева Юлия - Страница 26
- Предыдущая
- 26/29
- Следующая
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:
26
7
В уши кручинится жидкая виолончель,
Спит проспиртованный воздух под пульс рябой.
Сердце твердеет околевающей птицей.
Вдох. Выдыхать нельзя: потолок закоптится.
Час — не один: надо мною толпой врачей —
Многоголовое время. Гуд бай, бэд бой?
Звёзды засели в хребте. Хриплый выдох. Боль.
Люминесцентное солнце. В пальцах мороз.
Чьё-то «Борись!..» До бессилия мой Невроз.
Лезвие в плоть. Образа за резьбою риз.
Бриз сновиденческий: брось, не борзей, борись!..
Розовый иней узорами. Стенокартон.
Стенокардия зари за грудиной оконною.
Жизнь — это судно. (Суд, но Страшный — потом.)
Жизнь — это судно. (Бог у руля. Тритон?)
Каждый однажды окажется за бортом;
Я оказалась, устав иссыхать покорною.
Воли хлебнула кривым от внезапности ртом,
Вечность сомкнулась над телом пучиной, дурача… Вой
Мира затих, этой впитан вечностной толщею…
Лишь с корабля мельчающего (утраченный,
Кажется) — голос-фонарь прожигал меня, вкрадчивый,
Солнечно-сочный, глядящий — не тараторящий…
«Что, нахлебалась солено?» — слово то ещё…
«Ладно, не дрейфь, о дрейфующая: поворачиваем!..»
Голос Господень.
О, кислород для тонущей.
8
Друг, я не знаю, где прячется край земли с
Крайне ему присущими атрибутами.
Друг, я сейчас закончу — прошу, не злись!
Просто, ты знаешь, когда невозможно будто бы
Вспомнить исток (если хочешь, начало) притчи
(Кажется, вакуум занял жилплощадь памяти!) —
Стоит его положить, как любое иное начало,
Словом! Права у пустот-то, как правило, птичьи…
И говорить, словно лидер неведомой партии,
Хоть бы шептать — только так, чтоб душа кричала,
Птицею билась, поймана в горе-силки,
Плакала небом надземным, на волю вечную
выменянным…
Друг, я спала, как умеют такие… сякие.
Друг, я проснулась, прорвавшись твоим именем.
Друг, я проснулась — в помятой кровати, в палате
(Истинно белой — светом залеченной памяти).
Друг, я проснулась — больше не быть мне калекой.
Время уходит — постылый, усталый лекарь,
Нам оставляя, расщедрившись, вечность
прижизненной…
Волю исполни — нынче же окажись со мной?..
Лидером партии сольной — волю исполни
Ты, фортепьяный уже от неведомой сладости
(Тех, кто не пьёт, до такого дурманит Любовь)…
Небо разверзнет губы — спросонья, бесскорбно,
Высосет сорность былого бессумрачным «Славься!..»
Счастие небесовское.
Мы и Бог.
Белость крыла по щеке. Осень. Оземь. Озимь.
Здравствуй, бескрайность — упавшее набок восемь.
Колдунья
В зимний вечер, ясный, погожий,
Через луг — океан заснеженный! —
Человек колеёю исхоженной
Шёл — истоптанной, поизъезженной.
Впереди-то малёвано мелом —
Эдак на холмы намело…
Цвёл закат целовально-медным,
Время было белым-бело.
Человек дышал тяжкою тишью,
Словно пойманный в цепи нежные;
Вдоль дороги — деревья застывшие
Руки вскинули оцепеневшие…
Солнце в мёрзлых объятиях путалось,
Между пальцев ветвистых буйствуя…
«Сколько ж, — путник глядел, — сколько же тут вас!..»
Да всё дальше — тропиною узкою —
Брёл вслепую — на стынь, горе-зов,
Выдыхая паром усталость…
Ночь стекала на горизонт
С облаков. По нему разрасталась
Чёрным заревом — лесом чернильным
Гематомно томных теней…
Путник плыл: речка-ночь подчинила им
Человека, ничейного в ней.
— «Бедный!.. Бледный!.. Как ты одинок!»
— «Дева! Небо, как ты мила!»
— «О, куда завела тебя воля ног?»
— «О, куда меня ночь завела?»
— «Человек! Чем навет наплетать на рок,
Ты сейчастья вдохнул бы чистого впрок,
Часу, сказочного добела!..»
То пред ним — на дороге дорог
(Где ж вы, свет — неустанные сани?)
Тень — с рябыми, что дикий дрок,
Сребро-блёсткими волосами.
Мол, продрог, дорогой? Продрог,
Ты, бесконный всадник?..
Тень — навстречу. Всё ближе. За
Ейной детской спиной — дальних вотчин
Брезжит быль, вожделенная цель.
Человеку глаза в глаза
Дева — пряно, прямо (по-волчьи!):
Выдыхает путнику в очи
Кутерьму-метель.
В тьму утробную свода — белёсый рой мотылей;
Роем бель-мошкара задурманила трезвую темень…
Чуть вдохнувший той пляски — потерян телом
в метели;
Чуть вкусивший — с душою сошёл в карусельный
плен.
Надоело — в себе, мол? Вырвись, милок, на деле:
Тело кинь, как надел, как постылый престольный
терем…
Востро-выспрен восторг. Воспротивиться странно-лень.
Рой мятущейся бели встревоженно-беспределен,
Неделим, неподделен — как всё, чем взаимно владеем…
В дебрях чуда-сейчастья не тесно ни двум неделям,
Ни распухшей до вечности ноченьке, брезжащей,
взбалмошной…
С хороводом хрустальной страсти сливаясь в ветер,
Человек расплясался (оставивши тело в кювете)
Расплясался, плескаясь пургой на потеху ведьме —
Той, какую посмел окликнуть своею барышней…
Той, какая цветёт волосами (о, дикий дрок!),
Деве с детским станом, с устами, к каким прирастали…
Рёв пурги. Звёздный шторм. Беспредельность
бесовской стаи
Мух белёсых. Сугробы, что мёртвые горностаи,
Кверху спинами спят по брегам дороги дорог.
…
Кровь рассвета разводами стынет на этих спинах:
Верно, солнце, как сердце, некто сжал в кулаке,
Позволяя нектару течь меж невидимых пальцев.
Свод светлеет, рябь наважденья всенощного скинув;
Поле бело: то ширь, не тревожимая никем,
Беспредельно спокойный простор,
непорочный панцирь.
Тишь да гладь. Глядь сюда — на свежем снегу ни следа.
Он бездейственно девствен, мерцающий,
словно слюда.
Ни души. Только дерево новое в стыни купается,
Средь таких же — рученьки вскинувшее навсегда.
26
- Предыдущая
- 26/29
- Следующая
