Звездный десант - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 31

• Предыдущая
• 31/233
• Следующая

Кроме того, в других частях тоже был заметный некомплект.

Сержант Джелал принял нас тепло, сказал, что часть нам досталась хорошая, «лучшая во всем флоте», корабль крепкий, а на серьги-черепа кажется и внимания не обратил Тем же днем, чуть позже, сержант отвел нас к лейтенанту, который смущенно улыбнулся и по-отечески с нами побеседовал. Я отметил, что

Эл Дженкинс уже не носит золотой череп. Как и я, потому что уже заметил, что никто из Разгильдяев Расжака их не носит.

А не носили их они потому, что не смотрели, сколько боевых выбросов у тебя было и каких именно. Либо ты был Разгильдяем, либо нет. Если нет, им плевать, кто ты такой. Но раз уж мы пришли к ним не салагами, а обстрелянными ветеранами, то они приняли нас вежливо и доброжелательно, правда как гостей дома, а не членов семьи.

А менее чем через неделю, когда мы сходили вместе в десант и стали полноправными Разгильдяями, то есть членами семьи, нас уже называли по именам и отчитывали без стеснения. Мы были братьями по крови, нам можно было давать в долг и одалживать у нас, нам была дарована привилегия высказывать свое дурацкое мнение. Вне службы мы даже называли по имени сержантов. Сержант Джелал при исполнении был всегда, разве что ты натыкался на него во время увольнения. Вот тогда он был «Джелли» и вел себя так, словно его высокое благородное звание ничего не значит для остальных Разгильдяев.

Но лейтенант всегда был только «лейтенант», а не «мистер Расжак» или даже «лейтенант Расжак». Просто «лейтенант», и в третьем лице. Нет бога, кроме лейтенанта, и сержант Джелал пророк его. Джелли мог сказать «нет» лично от себя, и отказ не подлежал обсуждению, но если он изрекал: «Лейтенанту не понравится», то говорил ex cathedra[10] и вопрос считался решенным навсегда. Никто даже не пытался прикинуть, понравится это лейтенанту на самом деле или нет. Слово было произнесено.

Лейтенант был для нас отцом, он любил и баловал нас и одновременно был далек как на борту корабля, так и на земле, если только на земле этой мы не оказывались во время выброски. Но в бою... кто бы мог подумать, что офицер может заботиться о каждом человеке во взводе, разбросанном по местности на сотни квадратных миль. А он мог. Он умел мучительно переживать за каждого из нас. Как он ухитрялся присматривать за всеми, не могу сказать, но посреди сражения по командирскому каналу вдруг раздавалось: «Джонсон! Проверь шестое отделение! У Смитти неприятности!», и можете поставить все свои деньги на то, что лейтенант замечал непорядок раньше непосредственного командира Смитти.

Кроме того, можешь быть на все сто и даже больше процентов уверен, что при отходе лейтенант не поднимется на борт катера без тебя, если ты еще жив. В войне с жуками пленных брали, но среди них не было Разгильдяев Расжака.

Ну а Джелли был нам матерью, он всегда был при нас и заботился о нас, хотя и не баловал. Правда и о проступках лейтенанту не докладывал; среди Разгильдяев никто не пошел под трибунал, никого даже не выпороли ни разу. Джелли даже наряды вне очереди не слишком щедро раздавал, у него были другие методы воспитания. Он мог на ежедневной поверке оглядеть тебя с ног до головы и просто сказать: «На флоте ты смотрелся бы неплохо. Почему бы тебе не перевестись туда?» И он получал результат, потому что среди нас бытовало мнение, будто матросы спят в униформе и никогда не моются ниже воротничка.

Кстати, Джелли дисциплиной у рядовых не занимался, потому что прорабатывал этот вопрос с сержантами и капралами, ожидая, что те в свою очередь принесут полученные навыки в массы. Командиром моего отделения был Рыжий Грин. Спустя пару высадок, когда я понял, как хорошо быть Разгильдяем, я задрал нос, почувствовал себя большим человеком — и как-то позволил себе перечить Рыжему. Он не побежал к Джелли с докладом на мое поведение, он просто отвел меня в умывальную и задал трепку средних размеров; и мы стали лучшими друзьями. Именно он позднее рекомендовал меня на повышение.

Вообще-то на самом деле мы понятия не имели, спят ли матросы в одежде или нет; мы держались своей части корабля, а морячки — своей, потому что если они показывались на нашей территории, то им там никто не радовался, если только они не были при исполнении. В конце концов, везде есть свои правила поведения и их следует поддерживать, не так ли? Лейтенанту была отведена каюта в отсеке для офицеров-мужчин на флотской части корабля, но мы там старались не появляться, разве только по долгу службы, да и то редко. В носовую часть мы ходили нести караул, потому что на «Роджере Янге» был смешанный экипаж: капитан и пилоты — женщины, еще несколько женщин — флотские, остальные — мужчины. Территория от тридцатой переборки и далее вперед принадлежала женщинам и двум вооруженным пехотинцам, днем и ночью охраняющим дверь туда (в бою эта дверь, как и все прочие герметичные двери, задраивалась наглухо).

Офицерам было дано право заходить за тридцатую переборку по делам службы, и все офицеры, включая нашего лейтенанта, ели в общей столовой, которая располагалась непосредственно за пресловутой переборкой. Но там никто не задерживался, поели — на выход. Может, на других корветах все было иначе, но на «Роджере Янге» все было именно так. И лейтенант, и капитан Деладрие хотели порядка и успешно добивались его.

Караул считался привилегией. Стой себе возле двери, сложив на груди руки, ноги на ширине плеч, мысли в голове ни одной, выражение на лице тупое... чем не отдых? А на душе тепло, потому что в любую секунду можешь увидеть существо женского пола, и плевать, что ты не имеешь права заговорить с ней, кроме как по делу. А однажды меня даже вызвали в кабинет к шкиперу, и она со мной заговорила. Посмотрела мне прямо в лицо и произнесла:

— Прошу вас, отнесите это старшему инженеру.

В мою ежедневную работу по кораблю кроме уборки входило обслуживание электронного оборудования под неусыпным надзором падре Мильяччио, командира первого отделения, но это я уже проходил раньше под руководством Карла. Выброски происходили нечасто, а работать приходилось каждый день. Если не было иных способностей, оставалось являть талант в надраивании переборок. И невозможно было достичь той высокой чистоты, что удовлетворила бы сержанта Джелала.

Мы жили по правилам мобильной пехоты: все сражаются, все работают. Главным коком у нас был Джонсон, сержант второго отделения, здоровенный, дружелюбный парень, который всем представлялся, что родом он из Джорджии* (той, что в западном полушарии, не из другой), очень талантливый повар. Утащить какой-нибудь еды с камбуза он тоже был не дурак; любил перехватить между кормежками и не хотел понимать, почему другим это запрещено.

С падре, командующим своей епархией, и коком, управляющемся с другой, мы всегда были в полном порядке — и телом, и душой. Но предположим, что один из них купит себе место на небесах? Кто из них нам более дорог? Нам хватало ума не думать и не говорить об этом.

«Роджер Янг» постоянно был в деле, несколько раз мы ходили в десант, каждый раз с разным заданием. И каждый раз с оригинальным планом, чтобы жуки не раскусили схему атаки. Но крупных боев больше не было; мы действовали самостоятельно, патрулировали территорию, совершали одиночные рейды. Дело было в том, что Земная федерация на тот момент не сумела бы справиться с масштабными действиями; провал операции «Жучиный дом» стоил нам многих кораблей и тренированного персонала. Требовалось время, чтобы залечить раны и обучить новых солдат.

А тем временем небольшие быстроходные корабли, среди них «Роджер Янг» и другие корветы, старались быть во всех местах одновременно, выводя противника из равновесия, нанося удары и исчезая. Мы понесли потери и искали, чем заткнуть дыры, когда вернулись на Санктуарий за новыми капсулами. Меня по-прежнему трясло перед каждым прыжком, но прыгали мы не часто и не оставались внизу подолгу, между выбросками могло пройти много-много дней жизни с Разгильдяями.

• Предыдущая
• 31/233
• Следующая