Река Богов - Макдональд Йен - Страница 42

• Предыдущая
• 42/151
• Следующая

Мужчина стоит у третьей лозы с волшебными бананами. На нем неброский полуофициальный вечерний костюм. «Джейджей Валайя», Талу сразу же становится ясно по покрою. Элегантный мужчина, худощавый, среднего возраста, явно проявляющий заботу о своей внешности. Правильные, красивые черты лица, тонкие губы, недюжинный ум в быстрых проницательных глазах. Но и глаза, и лицо какие-то нервные. А руки – Тал видит это благодаря сказочной силе, которую придали его зрению бананы, предельно концентрирующие внимание, – великолепно ухожены и… заметно дрожат.

– Простите? – говорит щеголеватый мужчина.

– Транх… Транх здесь?

Чувствуется, что мужчина находится в некотором затруднении. Он срывает банан с небольшой грозди рядом со своей головой и предлагает Талу.

– Мне нужен кое-кто, – говорит Тал.

– Кто же именно? – спрашивает мужчина и вновь протягивает банан.

Тал жестом отказывается.

– Транх. Вы не…

Тал уже идет дальше.

– Пожалуйста! – Мужчина зовет Тала, зажав банан в кулаке, словно фаллос. – Постойте, поговорите со мной, просто поговорите…

И тут Тал видит…

Даже в мерцающем свете масляных светильников, даже в тени, отбрасываемой балконом, этот профиль невозможно спутать ни с чьим другим. Изгиб скул, то, как ньют наклоняется вперед и как энергично взмахивает руками во время беседы… Смех, напоминающий звон храмового колокола…

– Транх.

Ньют не поднимает взгляда, увлеченный беседой с друзьями, столпившимися вокруг низкого столика. Они делятся какими-то общими воспоминаниями.

– Транх.

Теперь Тал услышали. Транх поднимает взгляд. Первое, что Тал читает в устремленных на него глазах, – абсолютное и совершенно искреннее непонимание. Кто вы такой? Но потом – узнавание, воспоминание, удивление, шок, раздражение. И наконец – растерянность и досада.

– Извините, – говорит Тал и выходит из алькова. Все взгляды устремлены на Тала. – Извините. Ошибся…

Ньют поворачивается и тихо ускользает. Голова Тала раскалывается от желания разрыдаться. Тот застенчивый чело век все еще стоит среди зелени. Продолжая ощущать на себе чуждый и враждебный взгляд, Тал берет банан из мягкого кулака мужчины, сдирает кожуру и впивается в него зубами. И почти тотчас же ньют начинает чувствовать, как дворик рас ширяется до бесконечности. Тал предлагает странный фрукт мужчине.

– Спасибо, не надо, – мямлит тот в ответ, но Тал решительно берет его за руку и ведет к свободному дивану.

Ньют все еще чувствует жжение от того страшного взгляда у себя на затылке.

– Итак, – говорит Тал, садясь на диван и опуская руки на колени. – Вы хотели поговорить со мной. Что ж, давайте поговорим.

Взгляд, брошенный в сторону. Те, другие, все еще про должают смотреть на них. Тал доедает банан, чувствуя зачаровывающее притяжение мерцающих светильников. В следующее мгновение мысль Тала обращается к фасаду курдского ресторана. Официант быстро проводит ньюта мимо столиков, мимо удивленных костюмеров прямо к маленькой кабинке в самом конце помещения, разделенного источающими аромат ширмами из резного кедра.

Бананы слепой старушки, подобно хорошим гостям, пришли вовремя и ушли рано. Тал чувствует, как резные геометрические узоры на деревянных ширмах возвращаются откуда-то из межзвездных пространств и сжимаются до обычного размера, вызывая какие-то клаустрофобические ощущения. В ресторане жарко, и голоса посетителей, шумы кухни и улицы кажутся слишком близкими и громкими.

– Надеюсь, вы не возражаете против этого ресторана… мне не нравится там, где мы только что были, – говорит мужчина. – Трудно беседовать… беседовать по-настоящему. Здесь очень хорошо и так ненавязчиво.

Им приносят еду и бутылку прозрачного алкоголя вместе с кувшином воды.

– Арак, – говорит мужчина, наливая немного из бутылки. – Сам я не пью, но слышал, что арак может вдохновить на мужественные поступки.

Он добавляет воды. Тал с удивлением наблюдает за тем, как прозрачная жидкость приобретает сверкающий молочно-белый цвет. Ньют глотает, морщится от привкуса аниса, затем делает еще один глоток, меньший, более выверенный.

– Ньют – чуутья, – провозглашает Тал. – Транх. Ньют – чуутья. Ньют даже не глядит на меня. Сидит и что-то мычит со своими друзьями. Мне не следовало приходить.

– Как трудно найти того, кого можно было бы просто послушать, – говорит мужчина. – Того, кто не связан жестким расписанием, кто ничего у меня не просит и не пытается мне ничего продать. Там, где я работаю, все стремятся услышать, что я намерен сказать, каждое слово, произнесенное мной, ценится дороже золота. До встречи с вами я был на торжественном официальном приеме. Все смотрели мне в рот. Кроме одного человека. Очень странного человека, сказавшего весьма странную вещь. Он заявил, что мы – деформированное общество. И я слушал его, внимательно слушал.

Тал делает еще один совсем маленький глоток арака.

– Чо чвит, нам, ньютам, такое хорошо известно.

– Ну, расскажите мне о ваших секретах. Расскажите мне о себе. Я хотел бы узнать о вас как можно больше.

Под внимательным взглядом этого человека Тал остро чувствует все свои шрамы, все свои импланты.

– Меня зовут Тал, я родом из Мумбаи, год рождения – 2019-й. Работаю в «Индиапендент» в группе создателей «мыльной метаоперы» «Город и деревня».

– А в Мумбаи, – перебивает Тала мужчина, – в 2019 году, когда вы родились, что…

Тал прикладывает палец к его губам.

– Никогда, – шепчет «эно», – никогда не спрашивайте, никогда не говорите. До того, как сделать Шаг-В-Сторону, я был другой инкарнацией. Я живу только сейчас, вы понимаете? До того была иная жизнь, и я умер и родился снова.

– Но как… – настаивает мужчина.

И вновь Тал прикладывает свой мягкий бледный палец к его губам. Ньют чувствует, как дрожат эти губы – трепет теплого, приятного дыхания.

– Вы же сказали, что хотите слушать, – произносит Тал и плотнее запахивает на себе шаль. – Мой отец был хореографом в Болливуде[25] и одним из самых известных. Вы когда-нибудь видели Ришту? Тот номер, где они танцуют на крышах автомобилей во время уличной пробки. Это ставил он.

– Боюсь, я не большой знаток кино, – отвечает мужчина.

– Под конец оно стало совсем заумным. С собственным внутренним кодом, для знатоков. Так всегда бывает. Все становится каким-то чрезмерным, а потом умирает. Отец познакомился с моей матерью на съемках «Влюбленных адвокатов». Она была итальянкой и проходила подготовку по технологии «хаверкам». В то время Мумбаи был центром ее развития, даже американцы присылали туда людей поучиться новой методике. Так вот они познакомились, поженились, а шесть месяцев спустя на свет появляюсь я. И прежде чем вы спросите, я скажу вам: нет. Единственное дитя. Мои родители были большими любителями выпивок на Чаупатти-Бич. Мне приходилось бывать с ними на всех вечеринках. В качестве некоего аксессуара. Великолепный ребенок – на зависть многим. Меня всегда окружала атмосфера киногламура и киношных сплетен. Санни и Костанца Вадхер с их очаровательным младенцем делают покупки на Линкинг-роуд, а вот они на съемочной площадке Аап Муджхе Акче Лагне Лаге, в ресторанчике «Челлия»… Наверное, мои родители были самыми эгоистичными людьми из всех, кого мне когда-либо приходилось встречать. Но их подобные вещи ничуть не стесняли. Однако именно в этом как раз и обвинила меня Костанца, когда для меня пришло время совершить Шаг-В-Сторону. Она сказала, что видит в моем поступке проявление немыслимого эгоизма. Вы представляете? У кого же, по ее мнению, мне можно было научиться упомянутому эгоизму? Родителей нельзя было назвать глупыми. Они были эгоистами, но совсем не глупыми. И они прекрасно понимали, что должно произойти, если в кино начнут вводить сарисинов. И вот вначале были актеры, живые актеры, болливудские киножурналы полнились снимками Вишал Даса и Шрути Раи, а уже в следующем номере «Филмфэа» на центральном постере только сарисины – и ни одного живого существа. Все произошло невообразимо быстро.

• Предыдущая
• 42/151
• Следующая