Беда преследует меня - Макдональд Росс - Страница 23

• Предыдущая
• 23/46
• Следующая

— ...тите меня, — с трудом выговорил он наконец. — Что-то плохо чувствую.

С отвалившейся челюстью и отвисшими губами он с усилием поднялся с места, неуклюже вышел в дверь и поплелся к мужскому туалету. В течение нескольких минут до меня доносились звуки, как будто рвали толстую бумагу.

Я и сам чувствовал себя не очень хорошо. Курительная комната резко покачивалась, как каюта корабля, нырнувшего в крутую волну. Огни на потолке делились, как амебы, и плясали чертиками. Я поднес руку к лицу, чтобы закрыть один глаз, остановить их безумную, постоянно возобновляющуюся пляску, но мои пальцы уткнулись в переносицу. Я обнаружил, что мои руки находятся от меня очень далеко, еле шевелятся и почти не слушаются. Тело начало неметь, будто нервная система отключалась, как аппарат, в котором садилась батарейка.

Мне показалось, что поезд снижает скорость, но, возможно, это было плодом воображения. Вдруг поезд со скрипом остановился, огни за окном стали абсолютно неподвижными, и в желудке у меня опять все передернулось.

Хэтчер еще находился в мужском туалете, поэтому оставалось лишь одно — выбираться наружу. Ноги меня почти не слушались и напоминали резиновые ходули. Я вышел в проход. Стены, казалось, растягивались и сжимались с каждой стороны вагона, когда я пробирался между ними по прогибавшемуся полу к двери.

Я свалился на платформу, оказавшись в холодном ночном воздухе под высоким чистым небом. Звезды падали на меня, как камни.

Когда падающие звезды оказались в узком поле моего сознания, они сгруппировались в форме окружностей и стали вращаться навстречу друг другу. Колесики звезд как гроздья прилепились к вращающемуся серебряному кулаку, вращающемуся белку глаза, к зерну света, который улетал в темноту, пока не превратился в еле различимую щелочку в шуршащей тяжелой занавеске. Потом низкое желтоватое небо бессознательности, лишенное звезд и покачивающееся на пустынном горизонте сумеречным оранжевым дымом, расцвело вдруг сложным переплетением поворачивающихся колес. Одновременно с низким гудением, которое нарастало и ослабевало, Подобно звону невидимых цикад, колеса чудовищно крутились по геометрическим шаблонам.

Сохранившийся проблеск моего сознания был так же бессилен, как песчинка, попавшая в смазку мельничного колеса. И все же бесчисленные мельничные колеса смазывались таким же интимным веществом, как моя кровь.

Подойдя к крайней границе, отделяющей жизнь от смерти, сознание не прекращает своей активной деятельности. Разум отчаянно цепляется за плоть до тех пор, пока не остановится сердце и не умрет мозг.

Пока я валялся на земле, опутанный кошмарами своего воображения, потеряв, к своему ужасу, возможность управлять собственным поведением, остатки сознания продолжали подталкивать все мои органы к действию. Легкие боролись с параличом и победили. Я возобновил нормальное дыхание.

Темные колеса прекратили движение, изменили форму, растянувшись, как шлепнувшийся наземь сгусток крови, и стали похожи на окровавленные пальцы, судорожно ощупывавшие окружающее пространство. Я валялся в джунглях среди темных, покачивающихся растений и влажных листьев, которые шевелились и склонялись, подобно пушистым перьям при порывах ветра. Когда я открыл глаза, то этот мягкий воображаемый мир превратился в реальную действительность, обретя формы и размеры. Но от головокружения создавалось впечатление, что весь мир продолжал покачиваться надо мной. И центральной осью этого покачивания был мой затылок, готовый лопнуть от напряжения.

Я ощущал какой-то темный прямоугольный предмет, казавшийся мне могильным надгробием, который поблескивал между мной и ночным небом. Я различил слабые огоньки, тускло отражавшиеся от этого громадного и затененного предмета. Некоторые огоньки застыли, как звезды, а другие двигались, подобно кометам на отдаленных орбитах. Потом я услышал негромкую команду, которая, как мне показалось, прозвучала в межзвездном пространстве: "Все по вагонам!" Возле меня дугой качнулся свет. И тут я понял в ослепляющей вспышке ужаса, что мой больной затылок покоится на рельсе. Я лежал под вагоном поезда, который вот-вот должен был тронуться и проехать по моему телу.

Одновременно я испустил вопль, который утонул в шипении выпущенного пара, и сделал рывок, чтобы встать. Я ударился головой о тормозную колодку. Карабкаясь и извиваясь, как раненый краб, выполз из-под колес и растянулся на платформе.

— Что за черт! — воскликнул кто-то.

Я повернулся на спину и сел. Помахивая фонарем, ко мне подошел кондуктор.

— Задержите поезд, — сказал я хриплым голосом, который мне показался чужим.

Он посигналил своим фонарем, и я почувствовал, что поезд перестал рыть землю своими стальными копытами.

— Послушайте, — произнес кондуктор, — что вы делали под вагоном?

Жалость к себе, стук и гудение в голове отразились в моем раздраженном ворчанье:

— Лежал там. Ради смеха.

Он подхватил меня за руку и потянул, помогая встать.

— Вставайте и отвечайте прямо, не крутите. Мы не можем всю ночь держать тут поезд.

Ноги все еще плохо меня слушались, но я кое-как встал на них.

— Что случилось? Вы нездоровы? — спросил кондуктор. — Послушайте, да вы же пьяны. — Он потряс меня за плечо. Я отбросил его руку.

К нам подошел начальник поезда, нетерпеливо покусывая свои густые седые усы.

— Из-за чего задержка?

— Потеря сознания, — объяснил я с мальчишеской поспешностью, потому что до этого мне не приходилось терять сознание. — Кто-то затащил меня под поезд.

— Он пьяный, — вставил кондуктор. — Посмотрите, как от него несет. Говорит, что он — пассажир этого поезда.

— Ну что же... Садитесь в вагон. Да поживее! Или я вызову полицию. Подождите минутку, покажите-ка билет.

— Он в купе. Разве вы не узнаете меня?

Кондуктор поднял фонарь на уровень моего лица, и начальник поезда внимательно посмотрел на меня.

— Да, я видел вас. Отправляйтесь в свое купе. На вас лица нет, приятель. Если вы еще что-нибудь выкинете во время поездки, полиция снимет вас с поезда.

Было бессмысленно с ним спорить. К тому же для меня не все было ясно. С раскалывающейся головой и пересохшим горлом я побрел по платформе в конец состава, поднялся по железным ступенькам и направился в мужскую курительную комнату. Поезд тронулся раньше, чем я добрался до нее. Испытанный недавно ужас вдруг превратился в распиравшее меня чувство радости. Я словно прошел по могиле, в которую закопали мой пустой гроб.

Но радость уступила место явному недоумению, а потом и вновь охватившему меня ужасу, когда я обнаружил, что в мужской курительной комнате никого не оказалось — дверь туда была закрыта. Я постучал. Никто не ответил. Я начал стучать громче. Удары эхом отзывались в моей раскалывавшейся голове, подобно грохоту кузнечного молота. Ответа не было.

Я опять схватился за ручку и начал трясти дверь. Затем со стыдом понял, что веду себя как ребенок. Конечно же Хэтчер уже в кровати.

Но дверь-то закрыта, а закрывается она только изнутри. Если в этой маленькой комнатке заперся кто-то, способный говорить, то он бы ответил.

— Хэтчер! — позвал я. — Хэтчер!

— Что случилось? — спросил кто-то за моей спиной. — Сильно приперло? — Я повернулся и увидел Тедди Трэска, одетого в малиновый шелковый халат поверх пижамы с конфетным рисунком, который держал в руках прибор для бритья.

— Мне кажется, что там находится заболевший человек. Солдат, который сел в Канзас-Сити.

— Бог мой, вы и сами выглядите ужасно. Где так вымазали форму? Дайте-ка я посмотрю на эту дверь.

Он потрогал ручку и осмотрел узкую щель между дверью и притолокой.

— Скоро мы узнаем, в чем дело. — Из своего бритвенного прибора он вынул новое безопасное лезвие, аккуратно снял с него обертку и всунул лезвие в щель возле замка.

Согнувшись, он провозился не меньше минуты, а потом воскликнул:

— Есть!

Задвижка в замке щелкнула. Он повернул ручку и попытался открыть дверь. Но она не открывалась.

• Предыдущая
• 23/46
• Следующая