Голубой молоточек - Макдональд Росс - Страница 5

• Предыдущая
• 5/61
• Следующая

— Ну, ладно. Не расскажете ли вы мне, зачем вы приехали?

— Собственно, я просто хотел бы поговорить с Фредом.

— О чем?

— Об одной картине.

— Да, это его специальность. Фред может вам рассказать о картинах все, что вы хотите знать... — неожиданно она оставила эту тему, словно та ее пугала, и произнесла уже другим, тихим и неуверенным, голосом: — У Фреда какие-то неприятности?

— Надеюсь, что нет, миссис.

— Я тоже надеюсь. Фред — приличный мальчик, он всегда был таким. Я хорошо его знаю, ведь я его мать, — она бросила на меня долгий подозрительный взгляд. — Вы не из полиции, сэр?

— Я журналист. Собираюсь писать статью о художнике по имени Ричард Хантри.

Она вдруг вся сжалась, словно почувствовав угрозу.

— Понимаю...

— Кажется, ваш сын специалист по его творчеству?

— Я в этом не разбираюсь, — ответила она. — Фред интересуется многими художниками. Он намерен зарабатывать этим на жизнь.

— В качестве хозяина галереи?

— Он хотел бы дорасти до этого. Но для этого необходим капитал. А мы даже не хозяева дома, в котором живем...

Она подняла глаза на старый высокий дом, словно он был источником всех ее тревог. Из окошка вверху, под самой крышей, словно узник из башни, за нами наблюдал ее муж. Она махнула ему рукой, словно метнув ядро, Джонсон исчез в темноте за стеклом.

— Меня преследует мысль, что в один прекрасный день он выпадет из какого-то из этих окон... Бедняга, он до сих пор страдает от последствий войны. Иногда просто валится без сил на пол. Я порой думаю, не должна ли я вернуть его снова в клинику для инвалидов войны, но духу не хватает. Он намного счастливее здесь, с нами. Фред и я очень тосковали по нему, а Фред из тех молодых людей, которым нужен отец...

Ее слова были необычайно откровенны и трогательны, но произносила она их абсолютно равнодушным тоном и при этом вглядывалась мне в глаза, будто стараясь прочитать, какое впечатление производит на меня сказанное. Я пришел к выводу, что она тревожится о судьбе своего сына и старательно создает видимость теплого семейного гнезда.

— Вы не знаете, миссис, где бы я мог найти Фреда?

— Понятия не имею. Он может быть в университете, в музее и в любой другой точке города. Он очень активный человек и постоянно в бегах. Если все будет хорошо, то весной будущего года он должен защищать диплом. Я уверена, что ему это удастся!

Она несколько раз кивнула головой, но повторяла этот жест понуро и тупо, словно женщина, бьющаяся головой о стену.

Как будто в ответ на ее слова, со стороны клиники показался старый голубой «Форд». Приблизившись к нам, он замедлил ход и свернул в сторону тротуара, чтобы остановиться сразу за моей машиной. У сидевшего за рулем молодого человека были длинные светло-рыжие волосы и усы того же цвета. Краем глаза я заметил, что миссис Джонсон произвела головой отрицательный жест, настолько незначительный, что практически незаметный. Молодой человек нервно заморгал. Внезапным поворотом руля он направил еще движущуюся машину вновь на проезжую часть улицы, чуть не задев при этом мою левую заднюю фару. Машина натужно набирала скорость, оставляя за собой черный шлейф выхлопа.

— Это был Фред?

— Да, это он, — ответила женщина, слегка поколебавшись. — Интересно, куда это он?

— Вы дали ему знак, чтобы он не задерживался, миссис.

— Я?! Наверное, вам показалось, сэр!

Я оставил ее перед домом и помчался за голубым «Фордом». Он вылетел на автостраду под желтый свет и свернул вправо, в сторону университета. Сидя перед красным сигналом, я следил, как черный след выхлопных газов постепенно исчезает, вплетаясь в висящую над городом дымную пелену.

Когда светофор сменил огни, я двинулся в сторону университетского городка, где проживала подружка Фреда, Дорис Баймеер.

Университет располагался высоко на выдающемся в море мысу, основание которого, подточенное приливами и отливами, тонуло в болотной тине. Почти со всех сторон университетский городок был окружен водой и с определенного расстояния просвечивал сквозь голубоватую морскую дымку, словно защищенный средневековый замок.

Вблизи его строения не производили столь романтического впечатления. Глянув на псевдомодернистские кубы, прямоугольники и панели, можно было догадаться, что жизнь их творца прошла над проектами общественных зданий. Служитель на стоянке у въезда сообщил мне, что студенческий городок расположен в северной части мыса.

Поднимаясь по крутой дороге, огибающей территорию университета, я озирался в поисках Фреда Джонсона. Студентов было не так уж много, но все вокруг казалось заполненным и изменчивым, словно некто, поместивший здесь этот участок, все надеялся, что он приклеится, но этого не случилось.

В Академиа-Вилледж хаос лишь увеличивался. По узким улочкам сновали одинокие собаки и одинокие студенты. Смешанная застройка состояла из киосков с гамбургерами, домиков на одну-две семьи и корпусов общежитий. «Шербурн», в котором обитала Дорис Баймеер, был одним из самых крупных — семь этажей, растянувшихся почти на целый квартал.

Я ухитрился припарковать машину вплотную за домиком-прицепом, раскрашенным так, что он напоминал деревянную избушку на колесах. Голубого «Форда» нигде не было видно. Я вошел в здание и поднялся лифтом на четвертый этаж.

Здание было новым, но в нем уже поселился дух, обычно витающий в старых перенаселенных домах. Смешение запахов, оставляемых быстро сменяющимися поколениями обитателей: пот, духи, наркотики и выпивка. Проходя коридором, я слышал доносящуюся из-за большинства дверей музыку, заглушающую человеческие голоса. Эти словно бы спорящие друг с другом отзвуки наилучшим образом отражали разнообразие обитателей дома.

Я был вынужден несколько раз постучать в дверь комнаты 304. Девушка, открывшая мне дверь казалась чуть уменьшенной копией матери. Она была более милой, но менее решительной и не слишком уверенной в себе.

— Мисс Баймеер?

— Что вам угодно?

Она уставилась на какую-то точку, находящуюся сразу за моим левым плечом. Я отклонился и глянул назад, подсознательно опасаясь удара. Но там не было никого.

— Не могу ли я войти и немного поговорить с вами, мисс?

— Мне очень жаль, но я занимаюсь медитацией...

— И на какую же тему?

— Собственно, я и сама не знаю, — она тихо засмеялась и подняла руку к виску, крутя в пальцах прядку прямых волос цвета сурового полотна. — Мне еще ничего не пришло. Понимаете, мистер, ничто не материализовалось...

Она сама, казалось, еще не материализовалась в полной мере. Светлые волосы были полупрозрачными. И вся она легко покачивалась, как занавесь на окне. Потом потеряла равновесие и тяжело оперлась на дверной косяк.

Я подхватил ее под руки и вернул в вертикальное положение. Руки ее были холодны, а сама она казалась слегка ошеломленной. Я задумался над тем, что она могла колоть, пить или вдыхать.

Обхватив за плечи, я ввел ее в комнату. Противоположные двери вели на балкон. Комната была обставлена скромно, как жилище бедняка: несколько жестких стульев, узкая железная кровать, карточный столик, несколько циновок. Единственной декоративной деталью была бабочка из красной жатой бумаги, натянутой на основу из деревянных реек. Она была величиной со свою хозяйку и свисала на шнуре с вбитого посреди потолка крюка, медленно поворачиваясь вокруг своей оси.

Девушка села на одну из лежащих на полу циновок и устремила взгляд на бумажную бабочку. Прикрыв ноги длинной полотняной хламидой, казалось, составлявшей весь ее гардероб, она без особого успеха попыталась принять позу лотоса.

— Это ты сделала бабочку, Дорис?

Она покачала головой.

— Нет, я не умею делать такие вещи. Это декорация с моего выпускного бала. Маме пришло в голову повесить ее здесь. Я ее ненавижу! — создавалось впечатление, что ее ломкий тихий голос не совпадает с движениями губ. — Я плохо себя чувствую...

Я опустился рядом с ней на одно колено.

• Предыдущая
• 5/61
• Следующая