Королева умертвий - Хабаров Ярослав - Страница 10

Она содрогнулась. Такая участь показалась ей слишком страшной даже для нежити.

А потом она увидела — нет, даже не увидела, почувствовала — того, за кем пришла.

Бетмур все еще сохранял часть своей личности, и Пенна потянулась к нему. Безликое уродливое существо, сгорбленное, прижавшееся к стене, вдруг встрепенулось, когда Пенна прикоснулась к нему мыслями. Он долго не мог понять, что происходит. Оборачивался, шарил вокруг себя руками — искал того, кто вторгся в его сонное полубытие.

И вдруг он замер. Его подслеповатые глаза широко раскрылись, безгубый рот задвигался.

— Я знаю тебя, — прошептал он.

— Тише, — отозвалась Пенна. — Иди за мной.

Повинуясь светящейся точке, которая внезапно возникла в его сознании, Бетмур поднялся и двинулся к выходу из комнаты. Остальные даже не заметили этого.

Они спустились вниз, в помещение без окон.

— Ты скажешь мне, кто ты? — спросил Бетмур светлое пятно, которое с каждым мгновением становилось все больше.

Бетмуру казалось, что там, где сияет этот странный потусторонний свет, все ясно и просто, а весь остальной мир погружен в мутную полутьму.

— Мы были знакомы — давно, в другой жизни, — сказала Пенна.

— Кто ты?

— Мы были…

— Нет, назовись! — перебил он.

Впервые за долгое время у него появилось собственное желание. Он хотел знать имя той знакомой незнакомки, которая так властно возникла перед ним и заполнила его мысли. Бетмур был потрясен этим обстоятельством.

— Ты звал меня Пенной, — сказала девушка.

— Пенна… — Он как будто пробовал ее имя на вкус. — Пенна… Говоришь, мы были близки? Насколько близки?

— Мы сражались бок о бок, — ответила она грустно.

Он помолчал, вслушиваясь в звучание ее бесплотного голоса, который эхом отдавался в его сознании. Потом Бетмур засмеялся:

— Было еще что-то, что связало нас покрепче, чем совместное участие в битвах… Ты была моей любовницей?

Пенна могла бы поклясться, что в тоне полуожившего Бетмура прозвучало лукавство. Ей стало тепло и радостно, и вместе с тем она ощутила горечь.

— Нет, наша связь — другого рода… — проговорила она.

И тут он понял.

— Ты убила меня, — сказал он. — Но почему я не чувствую ненависти?

— Потому что ты сам просил об этом. Ты… хотел умереть, прежде чем чума…

— Чума, — перебил он. — Да. Теперь я вспомнил. Наш отряд, туман… И ты. Ты выжила?

— Нет, — сказала она, и они рассмеялись оба.

Эгертон согнул свою третью руку в двух суставах, остальные держа выпрямленными. Он не переставал упражняться с этой новой конечностью. Наверное, со стороны все это выглядело крайне глупо, но в комнате, кроме Эгертона, сейчас никого не было, так что он мог не стесняться. То, что сделала Тегамор, не поддавалось анализу. Эгертон прежде не встречался с такой магией.

Тегамор профессионально интересовалась проблемой слияния сущностей. Поглощение одним существом другого, подчинение одного существа другому — эти приемы были распространены довольно широко и не представляли ничего нового. Разве что кое-какие практические аспекты подобной магии…

Но соединение живого и неживого, того, что обладало дыханием, и того, что никогда, ни при каких обстоятельствах, дыханием не обладало… О подобном Эгертон еще не слыхивал.

Пленный тоаданец мысленно благословлял любопытство, присущее ему от природы и многократно умноженное существованием в ордене. Если бы не искренняя увлеченность всем необычным и имеющим отношение к магии, Эгертон, наверное, сошел бы с ума во мраке и безнадежном одиночестве своей темницы. Но Тегамор с ее опытом дала ему множество пищи для размышлений.

И с самого начала Эгертон задумался вот над чем.

А является ли дом, в котором обитает столь необычная хозяйка, на самом деле таким уж неживым?

К какой сфере он больше принадлежит — обычных неодушевленных предметов или же полуодушевленных, более близких к таким существам, как личи, упыри и зомби?

Чем дольше Эгертон исследовал свою третью руку, тем больше склонялся ко второму мнению. Ему хотелось также понять, до какой степени его собственное сознание питает странное полусонное бытие дома Тегамор, а до какой степени это бытие является самостоятельным и самоценным. Во всяком случае, спустя некоторое время после своего пленения Эгертон начал слышать все происходящее в доме и даже угадывать некоторые намерения его обитателей.

Лучше всего он, конечно же, понимал саму Тегамор.

Он знал о ней даже больше, чем ему бы хотелось. Некоторые мысли и намерения этой женщины по-настоящему пугали. Порой ему казалось, что в хозяйке дома не осталось уже ничего человеческого — увлеченность экспериментами и желание власти уничтожили в Тегамор всякие остатки эмоций. Но потом он прислушивался глубже и с удивлением обнаруживал, что она бывает даже добра… во всяком случае, чувствительна, и может при случае пустить слезу, раздумывая над чьей-нибудь печальной участью. В частности, она не раз вздыхала и плакала, вспоминая своего наставника. Того самого, которого отправила в мир иной собственными руками.

«Но ведь он был уже такой старый! Как ужасно было видеть, как он слабеет с каждым днем, теряет былую силу и даже ясность рассудка оставляет его!»

Тегамор была убеждена в том, что совершила благое дело. Она продолжила работы учителя, не позволила старческому слабоумию затмить его славу — наставник Тегамор ушел из этой жизни на гребне своего могущества.

Обзаводиться собственными учениками Тегамор не спешила — очевидно, слишком хорошо отдавая себе отчет в том, к каким последствиям это может привести.

Проклятье, Эгертону вовсе не хотелось знать некоторые подробности ее интимной жизни! Но он знал… Он слышал, как к ней приходят любовники. У нее их было несколько, и один — особенно опасный и особенно интересный: она называла его Вербовщиком.

Эгертон долго раздумывал над значением этого прозвища, пока наконец его не осенила догадка. Возможно, Вербовщик каким-то образом связан с Легионом Смерти, куда вербовал солдат и младших командиров… Впрочем, о таких вещах, как Легион Смерти, лучше подолгу не думать. Себе дороже.

Вербовщик, судя по тому, как они с Тегамор предавались утехам, отнюдь не являлся человеком. Начиная ласки, он надкусывал шею возлюбленной и выпивал немного крови, а потом она с силой отрывала его от себя и набрасывалась на него сверху. Он отбивался, как мог; кровь магини ударяла ему в голову, как крепкое вино, он слабел и терял способность к сопротивлению… Трудно было понять, она ли овладевала им против его воли, или же это он силой брал свою любовницу. Но так или иначе — оба сплетались в объятиях, катались по полу, рычали и кусались… Они расцепляли объятия, окровавленные, тяжело дышащие, с кусками плоти под ногтями… Тегамор всегда смеялась, когда предавалась любви с Вербовщиком, а у Эгертона, который слышал каждый звук и отлично представлял себе сцены, сопровождавшие эту «музыку», мороз бежал по коже.

В какой-то момент он понял, что сойдет с ума, если не отделит себя от стен чудовищного дома. И чем скорее он освободится, тем лучше. Еще несколько дней, и для него все будет кончено. Останется глупо хихикающий в темноте идиот.

Однажды ночью ему почудилось, что стены начали дышать. Они вздымались и опадали, как грудь спящего человека, и в некоторых камнях отчетливо забился пульс. Эгертон проснулся, весь в холодном поту. Кровь стучала у него в висках так громко, что он едва не оглох.

А потом к нему пришел некто…

Этот некто не был Тегамор. Точнее, что-то от Тегамор в нем, несомненно, имелось… Часть ее личности, которая всегда накладывает свой отпечаток на тех, кого преображает с помощью магии.

Тегамор — следует отдать ей должное — действительно была очень честной в своих занятиях чарами и некромантией. Она не боялась расходовать себя — собственное «я», и щедро раздавала части своей души тем, кого преобразовывала. Поэтому от ее созданий в буквальном смысле слова «пахло» ею.