Горе мертвого короля - Мурлева Жан-Клод - Страница 9

Многие члены Совета поймали себя на том, что согласно кивают, едва ли сознавая комизм ситуации. Они, политические лидеры, на важнейшем заседании Совета слушают десятилетнего мальчика, объясняющего, как трудно призраку выйти из своего тела, и что же? Они кивают без тени улыбки.

— И последнее, а потом мы тебя отпустим, — продолжил Кетиль. — Вернемся к белокурой даме из Королевской библиотеки.

Алекс весь напрягся. У него сводило живот всякий раз, как он вспоминал эту женщину. Ее нездешняя красота, ее жестокость и трагический исход этой встречи — все отзывалось в нем невыносимой горечью, а пуще всего мучительное сожаление о том, что он ничего не сделал, чтобы отвратить беду.

— Я про нее уже все рассказал… — промямлил он, надеясь, что, может, этим и обойдется.

— Да, конечно. Но я хотел бы, чтоб ты как можно подробней вспомнил один момент. После этого, даю слово, мы оставим тебя в покое.

— Ладно.

— Ты говорил, что эта дама разглядывала ваши руки, так ведь?

— Да, линии на ладонях, чтобы посмотреть, кто из нас самый везучий.

— Пожалуйста, Алекс, сделай еще одно усилие и расскажи нам, как это было.

Мальчик набрал побольше воздуха и постарался вспомнить.

— Сперва она смотрела мою руку и сказала…

— Что сказала?

Он замялся. В других обстоятельствах он, конечно, не решился бы повторить слова той женщины, но в странном сне наяву, в котором он жил последние два дня, это его почти не смущало.

— Она предсказала мне «великую, прекрасную, долгую-долгую любовь», — потупясь, тихо сказал он.

Впервые за все это время по лицам собравшихся пробежало что-то вроде улыбки.

— А Бриско? Ему она что сказала?

— Почти ничего.

— Почти ничего?

— Ну да. Потому что мы как раз подъехали к концу галереи, и потом, она что-то увидела у него на руке, что-то такое, от чего она стала прямо сама не своя, но я не знаю, что это было.

Воцарилось молчание. Бьорн Йоханссон, сидевший рядом с сыном, почувствовал, что все взгляды обратились на него. «Вот оно, — подумал он, — десять лет хранить тайну, а прошлое все равно рано или поздно настигнет…»

После похорон короля он сделал то, что почитал своим долгом в этот тревожный момент: довел до сведения своих друзей по Совету «видение» Алекса и загробное предостережение старого короля. Он был человеком разумным и уважаемым. Его выслушали и не отмахнулись, как от сумасшедшего. Не забыл он и упомянуть, что король обращался не к кому-нибудь, а именно к Бриско. И вот, всего через несколько дней Бриско был похищен той белокурой женщиной… Как тут не усмотреть связи? Оставалось открыть тайну, столь бережно хранимую до сих пор, — о появлении Бриско у них, Йоханссонов, в ту давнюю зимнюю ночь. Но он не ощущал в себе ни силы открыть ее прямо сейчас, ни права сделать это без согласия Сельмы. А главное, был Алекс — Алекс, сидящий тут, рядом, которому уже пришлось пережить более чем достаточно.

— Я тоже не знаю, — сказал он, опережая вопрос, который вертелся у всех на языке. — Не знаю. Мы с Сельмой, правда, сразу заметили кое-что на ладошке Бриско, но я, право, не представляю…

— Что вы заметили, Бьорн?

— Ну, как бы это сказать… у Бриско всю жизнь на ладони этакая метка, что ли, у основания большого пальца.

— Метка?

— Да, похожая на шрам от ожога, в виде креста.

Снова воцарилось молчание, вскоре нарушенное мягким ровным голосом одной из советниц, сидевшей через стол от них:

— Эта метка была у него с рождения?

Спохватившись, она тут же поправилась:

— Она у него с рождения?

Бьорн был в замешательстве. Никогда ему и в голову не приходило солгать в Совете — ни разу за все двенадцать лет, что он в нем состоял. Ему вспомнилась клятва, которую он приносил в этом зале в день своего посвящения. Громким голосом, стоя перед всем Советом, он обещал тогда, что не будет ни «умышленно лгать» в этих стенах, ни «умышленно утаивать то, что может затрагивать общие интересы».

— Ты слышал вопрос? — мягко, но настойчиво окликнул его Кетиль.

— Слышал, — отозвался Бьорн и решил сказать правду.

Откуда ему знать, родился Бриско с этой меткой или кто-то пометил его сразу после рождения?

— Я не знаю… — выговорил он и почувствовал, как давят на него удивленные взгляды советников. — Я… я не присутствовал при его рождении.

— Сельма-то должна знать, — сказала женщина по другую сторону стола.

— Сельма тоже не знает.

Бьорну было невмоготу. Усталость, нестерпимая боль утраты, а теперь еще неизбежность публичного признания, что его сын — не сын ему, — все это вдруг навалилось на него непосильной тяжестью. К глазам подступали слезы, он был на грани обморока. Только присутствие Алекса заставляло его держаться.

— Прости, Бьорн, — сказал Кетиль, заметив, в каком состоянии его зять. — Прости, ты слишком вымотался. Я думаю, лучше будет…

Тут отворилась дверь, и вошел стражник; он направился к председателю и принялся что-то шептать ему на ухо. Кетиль внимательно слушал, потом обратился к собранию:

— Какая-то женщина требует, чтобы ее выслушали. Она утверждает, что это срочно и крайне важно. Предлагаю принять ее. Есть возражения?

— Никаких возражений, если это имеет отношение к повестке дня.

— По ее словам, имеет.

Стражник вышел, и не прошло и полминуты, как он вернулся, пропустив вперед женщину лет шестидесяти, приземистую толстуху, тяжело отдувающуюся, одетую в грубую крестьянскую накидку.

— Дамы-господа… — сказала она, откидывая капюшон, и все увидели одутловатое лицо с большими темными слегка навыкате глазами.

Весь Совет ахнул в один голос:

— Нанна!

Ее лицо блестело от пота, всклокоченные полуседые волосы обрамляли его какой-то дикой гривой.

— Ну да, — зычным голосом отозвалась она, — я и есть! Простите, коли напугала. Извиняюсь за такой вид, времени не было красоту навести… Ну, то есть чтоб не совсем уродиной… Как раз, видите, поспела. Извините тоже, что так влезла, но мне сказали, что вы тут собрались насчет мальчонки, которого увезли… а я как раз кой-чего знаю… тогда, десять лет назад, не могла рассказать, а теперь могу… потому что… ох, вспоминать-то больно… знали б вы, как больно… мой-то Арпиус, бедный… не заслужил он такого… накануне еще говорил мне: «Готовь, Нанна, котел… завтра будет в нем два славных зайчика… один тебе, один мне… с травками-приправками…» — потому что мы с ним оба поесть были не дураки, уплели бы за милую душу по зайцу на брата, а чего вы удивляетесь? Так он зайцев и не принес, сами знаете почему… а большой котел я с тех пор и не трогала… только я ведь не про то хотела… я про мальчонку, потому что…

— Нанна, — перебил ее Кетиль, — успокойся. Сейчас тебе принесут кресло, ты сядешь и спокойно объяснишь, зачем пришла.

— Чтоб мне да сидеть за столом Совета? Как можно? Куда мне такой почет! Лучше так постою. Восемь часов отшагала, так уж маленько-то погожу рассиживаться.

— Ну, как хочешь. Мы тебя слушаем.

— Подождите, — вмешался Бьорн. — Мне бы хотелось, чтоб Алекса теперь отпустили. Я думаю, в его присутствии больше нет необходимости.

— Конечно, — сказал Кетиль и повернулся к мальчику: — Алекс, ты свободен. Стражник проводит тебя домой. Благодарю тебя от имени Совета Малой Земли. Ты нам очень помог. И держался молодцом.

Мальчик встал и пошел к выходу, а советники в знак признательности тихонько похлопали по столу кончиками пальцев.

Женщину в тяжелой накидке, стоящую за креслом покойного короля, знали все. Вот уже десять лет, как она исчезла из города, и никто о ней с тех пор не слышал. Но забыть ее не забыли. Разве Нанну забудешь? Кто не слыхал от нее раза три как минимум про ее «бедного Арпиуса» и зайцев, которых он так и не принес?

— Мы тебя слушаем, Нанна, — повторил Кетиль. — Постарайся рассказывать все по порядку и, если можно, не слишком отвлекаться на ненужные подробности.

— Насчет подробностей попробую так, чтоб без лишних, только какие надо… а чтобы по порядку — уж как сумею, с этим у меня не больно-то… заносит меня, то на одно сверну, то на другое… да вы не стесняйтесь, одерните, если заболтаюсь… в общем, начну с того вечера, когда мой Арпиус не вернулся с охоты… поехал с Иваном, сыном короля Холунда… обещал мне двух зайцев, да я не об зайцах переживала… хоть мы их оба и любили… тушила я их в котле… румяные получались… а то можно в маринаде, да с луком, с морковкой, с чесноком… только тогда надо денек-другой подержать, чтоб помягчели…