Посох. Тетралогия - Раткевич Сергей - Страница 17

— С удовольствием, — усмехнулся отшельник. — Ко мне редко забредают интересные собеседники. Обычно тех, кто сюда попадает, больше всего интересует как отсюда выбраться — так что если мне и удается поговорить с людьми, то уж никак не о себе, а ведь я довольно интересный человек. Имя мое — Санга Аланда Линард.

— Ой… — сказал Курт.

— Чего-то в этом роде я и ожидал… — обронил посох.

— Вы… вы тот самый великий полководец, времен короля Хапара Арамбура и Священного Оннерского Союза! — восхищенно и недоверчиво воскликнул Курт. Он смотрел на сидящего перед ним человека, и ему хотелось ущипнуть себя.

Вот он, живехонький — герой настолько глубокой старины, что в нее уж не всякий и верит-то. Сидит рядом с Куртом на шкуре, попивает себе отварчик, руку протяни — дотронешься.

— Насчет собственного величия у меня сильные сомнения, — негромко заметил отшельник. — Никаких нимбов над своей головой я не замечал. Ни разу. И вообще, полководцу величия не полагается. Величие годится для надутых пустоголовых вельмож и зажравшихся жрецов. А война — штука такая… на ней работать нужно. Сначала головой, потом телом. И духом, все время духом.

— Значит, все эти великие древние баллады из «Ожерелья Арамбура» посвящены вам? — все еще не веря, пробормотал Курт.

— Не знаю, — развел руками отшельник. — Их, верно потом придумали. Я вот ни одной не слышал…

— Ну как же! — воскликнул Курт — «Битва при Гедене», «Взятие Шутута», «Оборона Кесленга», «Поединок на Сау»… и особенно — «Исчезновение»!

— Особенно «Исчезновение», — фыркнул отшельник. — Тогда все решили, что я исчез. Многие даже думали, что меня убили враги. Да, какое-то время я еще интересовался делами внешнего мира, тогда меня очень позабавила возникшая паника. Пожалуй, это было именно то чего, я хотел. Это вернуло мне чувство душевного равновесия. Врагов у меня и в самом деле хватало, так что исчез я вполне правдоподобно. Без хвастовства замечу: Оннерский Союз — моя работа. Король Арамбур, конечно, был символом этого дела, на то он и король, чтоб быть символом, любому такому делу нужно знамя — но именно моя воля стояла за всеми решениями. Мы положили конец распространению Голорской Империи, а Княжество Анголок стало провинцией Брина. И магов там повывели. Все ихние Черные Ордена. Под корень. Все они меня ненавидели. Было за что.

— А теперь сердцевина бывшей Голорской Империи зовется королевством Рон, там опять черные маги, а Оннерского Союза нет, и один лишь Джанхар противостоит всей этой мерзости, — вставил посох.

— То-то эти гаденыши показались мне такими знакомыми, — задумчиво проговорил отшельник. — Я ведь, не раздумывая, принял вашу сторону.

— А почему вы так неожиданно исчезли тогда? — спросил Курт.

— Когда из воина и полководца начинают делать «великого», когда с него снимают шлем, чтобы надеть нимб, он должен исчезнуть, — сказал отшельник. — Исчезнуть, чтобы остаться. Мне хотелось убить всех этих придворных лизоблюдов, они только что в уши ко мне не лезли! Впрочем, вру — иногда пробовали. Оннерский Союз был установлен, войны окончены, и надолго. Я, в сущности, стал не нужен. Король увлекся утонченностью, и я начал раздражать его своими грубыми речами.

— Король был просто дурак! — воскликнул Курт. — Когда мы только встретились, вы говорили на языке своего времени, и я с трудом вас понимал — а теперь вы говорите со мной на моем языке, я понимаю каждое слово. И ведь я не заметил, когда это произошло.

— Я быстро приспосабливаюсь к языку собеседника, — кивнул отшельник. — Мне нравится, когда люди меня понимают, а я понимаю их. Короля не устраивало совсем другое.

— Что же?

— Я могу хорошо говорить, но всегда говорю то, что думаю. Короли не любят этого. Пока я был нужен — меня терпели, а потом… я не стал дожидаться ссылки, ее политические последствия могли вредно сказаться на деле всей моей жизни.

— Да уж… — вздохнул Курт.

— Споешь мне потом баллады про меня, — попросил отшельник. — Интересно же…

— Я плохой бард, — огорчился Курт. — Верней, совсем не бард, и сида у меня нет.

— Ничего. Не страшно, — промолвил отшельник. — Я давно не слышал, как поют люди — только ветер и птиц. А с балладами этими вот что еще интересно: все эти сражения я считал своими неудачами, проигрышами, бедой.

— Почему? — удивился Курт. — Разве вы не побеждали?

— Побеждал, — вздохнул отшельник. — Большой кровью. Это не те победы, которыми мне бы хотелось гордиться. У меня были другие… Солурга, Арам, Сибил, стояние у Анголока… Почему нет ни одной песни о моих настоящих победах? Обидно. Неужели победа, не политая ничьей кровью, даже в памяти людской победой не считается? Обидно. В Солурге не было ни одной жертвы. Арам мы захватили ночью. Погибло пятеро наших и трое врагов. Сибил — ни одной жертвы. Ангалок — одна жертва: вражеский полководец покончил с собой от досады и злости. Ни одной песни о том, как правильно побеждать.

— Смешная штука — история, — сказал посох.

— Всех бы этих историков… — вздохнул отшельник.

— Но если побеждать без жертв правильно, тогда зачем вы убили всех этих наемников? Они ведь обещали уйти, даже в плен просились. — Курт не мог удержаться от этого, как он сам вполне сознавал, бестактного, вопроса.

— Ну, конечно, в плен… — фыркнул отшельник. — Так я им и поверил… — и, немного помолчав, добавил. — Как полководец, я горжусь малой кровью своих побед, еще больше горжусь бескровными битвами. Глупый противник — не страшно. Страшно, когда умный. Умного без крови победишь — поймет, испугается, больше не полезет. Дурак полезет, конечно… ну так дурак — не страшно. Дурака бьешь — умные боятся. Так вот… как полководец, я горжусь такими победами. А как воин… Как воин я хорошо знаю, что нельзя оставлять поблизости от себя недобитого врага. Кроме того, я просто люблю убивать мерзавцев. Есть у меня такая слабость. Но ведь я сразу предупредил, что слухи о моей святости сильно преувеличены.

— А как же так вышло, что вы столько прожили? — Курт наконец решился задать тот вопрос, который волновал его едва ли не больше всего остального. Не бывает ведь такого! Любой скажет, что не бывает. А вот надо же…

— А я со смертью поругался, — смущенно заявил отшельник. — Зашла она ко мне как-то поболтать, а я тогда только-только сюда перебрался и сильно переживал, честно говоря, свое «исчезновение». Поэтому нервы у меня были ни к черту. В общем, оскорбил я ее чем-то и даже сам не заметил. Она свое в ответ — а я еще пуще. И еще. Тогда она ужасно обиделась и сказала, что больше ко мне не придет. Совсем.

— Чего только не бывает… — пробормотал Курт.

— Могу открыть одну страшную тайну, — доверительно предложил ему посох.

— Какую еще тайну? — пробурчал Курт. — Я за сегодня узнал их столько, что скоро из ушей посыплются.

— Жизнь — удивительная штука, — торжественно сообщил посох. — Помня эту тайну, проще разобраться со всеми остальными. Кстати, сейчас твоя очередь рассказывать о себе, так что давай, не тяни.

— А со мной пока ничего такого не происходило, — сказал Курт. — В смысле — ничего настолько интересного не происходило, — поправился он. — Зовут меня, как я уже говорил, Куртом. Сколько себя помню, всю жизнь слонялся с отцом из города в город. Матери совсем не помню. Отец говорил только, что была красавица, но ничего не рассказывал, а после таких расспросов напивался по-страшному и бил меня как сумасшедший, так что я быстро перестал интересоваться этой темой. Она у меня и в самом деле больная: слишком мне за нее больно доставалось. Отец у меня был менестрелем. Одним из лучших. Он бывал принят при лучших королевских дворах, в домах знатнейших вельмож. Но ему нигде не удавалось задержаться надолго. Он сильно пил и любил подраться, причем пьяному ему было все равно, кого бить — хоть бы и самого короля. Я вообще удивляюсь, почему его не повесили. Наверное, все-таки удача… однако из-за своего характера и привычек он постоянно скитался, и вечно был без денег, если не просто по уши в долгах. Он пытался меня учить, но толку было мало, бардом я так и не стал. А здесь, в Денгере, в драке его убили, и я остался один. Поскольку ничему путному я так и не выучился, а такого взрослого в ученики уже не берут, я и придумал пристроиться зазывалой для нищих. Садился рядом с ними — играл и пел. Иногда нам подавали больше. Иногда давали по шее. По разному бывало. При этом я был вроде и не музыкант, вроде и не нищий. Ни в одну гильдию платить не надо было. Да я и не смог бы заплатить, мне едва-едва на еду и ночлежку хватало. А недавно я встал и ушел из города. Сам не знаю, что на меня накатило. Вот встал и ушел. То есть… не совсем сам, мне одна нищенка, моя «соседка по кружке» сказала, что уходить пора, что раз война, значит в городе плохо будет… но она предлагала идти в деревню, у нее там даже вроде кто-то был, а я вдруг решил — не знаю куда, но точно, что не в деревню. А когда этот умирающий маг сказал — Джанхар, я понял, что иду в Джанхар. А еще, пока я сюда добирался, я убил человека. Наемника. Он на меня напал, а я убил его и разбил свой сид о дерево, нарочно разбил, потому что так было правильно, — Курт облегченно вздохнул. Тяжело объяснять другим то, чего ты и сам не понимаешь.