Признания невесты - Хеймор Дженнифер - Страница 3

• Предыдущая
• 3/17
• Следующая

Феба любила свободу, а потому вела себя так, что Серене приходилось поворачивать голову то в одну, то в другую сторону чуть ли не каждую минуту, чтобы уследить за непоседой, но ее это не тяготило. Хоть сестренка и обижается на ее окрики, это куда лучше, нежели еще один несчастный случай. Каждый день, проведенный на корабле, приносил много воспоминаний о Мэг, причиняющих острую душевную боль. Каждый день напоминал о пустоте, образовавшейся в жизни Серены.

Серена стояла у ограждения борта, у самых перил, повернувшись спиной к своей судьбе – такой, какой она не хотела и не ожидала. Она слышала быстрый топот матросских ног и окрики офицеров. Над палубой «Айлингтона» витал острый рыбный запах гавани Портсмута. В ответ на приказания офицеров то и дело слышалось громкое: «Есть, сэр!» Загремела цепь: матросы спускали якорь в мутную воду гавани.

Серена перевела взгляд на открытое море. Единственный корабль миновал круглую башню у входа в бухту и двинулся дальше по волнам; ветер раздувал его паруса. Какая-то часть души Серены испытывала острое желание оказаться на этом отплывающем из Англии корабле. Сидар-Плейс – вот спасительная гавань, убежище, то место, где она могла бы снова стать собой. Англия не может дать ей это. В Англии она, Серена, не более чем подделка. Жалкий дубликат обесцененного оригинала.

Как только она сойдет на пристань с палубы «Айлингтона», ей придется плести паутину лжи, которая поможет обезопасить будущее ее младших сестер. Она, которая превыше всего на свете ставила правдивость и честность, тем не менее вынуждена вести себя в дальнейшем как отпетая лгунья.

Как ей с этим справиться? Особенно в Лондоне, городе, полном опасностей, в городе, где светское общество живет своей особой жизнью, где многие леди только и высматривают любую возможность распространить о ком-либо порочащие слухи и сплетни. И если она оплошает, ее уничтожат, разорвут на клочки.

Серена и Феба будут жить в доме у тети Джеральдины на Сент-Джеймс-сквер. Тетя Джеральдина – виконтесса, вдова лорда Олкотта, в свое время одного из достойнейших и уважаемых членов парламента. Во время своего последнего посещения Лондона Серена узнала, что тетушка руководствовалась установлениями светского общества вплоть до мелочей и преклонялась перед оными.

Когда сестры-близнецы шесть лет назад оказались в трудной переделке, тетя Джеральдина отвернулась от Серены, а заодно и от Мэг и всячески осуждала обеих. Самое скверное заключалось в том, что жила тетя всего за два дома от особняка графа Стрэтфорда, отца Джонатана Дейна. На этот раз Серена упрашивала мать поселить их в другом месте, однако нанять подходящее жилье в Лондоне не удалось. Дом тети Джеральдины оказался для них единственным доступным местом – выбора не было.

Серена зажмурилась. Возможно, Джонатана Дейна нет сейчас в Лондоне. Шесть лет назад его отец добивался для сына утверждения в сане священника, и если таковое произошло, ему пришлось бы обосноваться в их фамильном владении в Суссексе либо в каком-либо другом приходе, далеком от города. Она лихорадочно надеялась на то, что Джонатана в Лондоне сейчас нет. Если бы он находился здесь, то для нее лично это стало бы постоянным напоминанием о перенесенных страданиях, о пережитой сердечной боли в прошлом, а также о неотвратимо ложном положении в настоящем.

Если он в Лондоне, ей необходимо избегать встреч с ним, потому что, как бы ни стремилась быть похожей на Мэг, она оставалась Сереной. Повстречайся она лицом к лицу с Джонатаном, то скорее всего оттолкнула бы его прочь от себя. И тогда бы все пропало, не иначе.

Она должна помнить об этом. Как говорится, на кону здесь куда больше, нежели только ее репутация.

Дрожащими руками Серена извлекла из кармана мантильи письмо. Крепко сжимая его в пальцах, чтобы случайный порыв ветра не унес его прочь, она в сотый раз перечитала текст.

«Моя дорогая Мэг.

С величайшим нетерпением дожидался я Вашего последнего письма, и когда оно наконец пришло, немедленно распечатал конверт. Не могу выразить словами, какую радость я испытывал, читая и перечитывая заверения в Вашей любви. И счастье мое только увеличилось, когда я узнал, что Вы возвращаетесь в Англию и что Вы, с благословения Вашей матери, согласны стать моей женой.

С той же радостью я узнал, что Вы и Ваша сестра Феба проведете в Лондоне все лето. Это даст возможность обсудить наши планы на свадьбу, возможность встретиться во плоти после долгих лет разлуки.

Как я жажду вновь увидеть Ваше столь дорогое для меня прекрасное лицо. Я приеду в Портсмут в тот же день и час, как Вы прибудете туда.

Со всей моей искренней любовью,

Ваш Лэнгли».

Серена бережно сложила письмо и снова спрятала в карман. Обратив взгляд на горизонт, она следила, как уплывает корабль, уменьшаясь в размерах с каждой минутой.

Она ненавидела ложь. Ненавидела себя. Ненавидела свою мать. Ненавидела Англию. Ненавидела все происшедшее.

– Ну вот! Это самый счастливый момент в моей жизни!

Серена повернула голову и увидела прямо перед собой сияющее радостной улыбкой лицо девятнадцатилетней Фебы, юное, живое, так и излучающее счастье.

Более всего Мэг хотела бы увидеть счастливыми и Фебу, и других сестер – Оливию и Джессику. Того же самого от всей души желала Серена – ей была непереносима мысль о том, что с ними может произойти какое-то несчастье. Она сделала бы все возможное, дабы уберечь их от чего-либо похожего на то, что произошло с ней самой во время последнего визита в Лондон.

Она сделала бы это ради своих прелестных, милых сестер. Ради того, чтобы защитить их будущее.

– Это просто замечательно, – ответила она Фебе самым серьезным тоном.

Они уехали в Вест-Индию, когда Фебе исполнилось всего семь лет, и она вряд ли помнила Англию. Шумная, полная суеты гавань Портсмута не имела ничего общего с ленивой, медлительной атмосферой английской гавани на Антигуа.

В Портсмуте широко раскинувшаяся набережная была застроена множеством зданий, мимо которых сновали запряженные лошадьми повозки для грузов и экипажи для людей, а число последних, наверное, превышало население того островка, на котором довелось жить Серене, ее сестрам и их родителям.

Феба вряд ли заметила печаль в голосе старшей сестры. Серена ощутила острый укол душевной боли, припомнив, что никогда не могла утаить подобные чувства от Мэг. Теперь, когда она, по крайней мере на взгляд людей посторонних, входила в тесный семейный круг, составляемый матерью и сестрами, девушка не верила, что родные ее понимают.

Никто и никогда не поймет ее до конца. Слишком поздно для этого. Летом 1822 года она поставила печать на своей судьбе, печать неодолимую, каменную. Отныне и в будущем только ей одной дано будет знать всю правду о себе самой. Даже по прошествии шести лет после того, как она осознала свое одиночество, мысль эта вызывала мучительную боль в душе у Серены.

Прищурившись, она повернула голову и снова посмотрела на море. Тем временем Феба, которая глядела в противоположную сторону, хлопнула в ладоши и приподнялась на цыпочки, пытаясь разглядеть что-то сквозь путаницу корабельных снастей.

– Ох, ты только посмотри! Видишь вон там шлюпку? Может, она должна отвезти нас на пристань?

Серена обернулась через плечо и глянула в ту сторону, куда указывала сестра. Длинное гребное суденышко с множеством свободных скамеек и надстройкой, предназначенной для их багажа, приближалось к ним по взбаламученной, грязной воде, направляемое сильными ударами весел, которыми орудовали несколько матросов.

– Думаю, что так оно и есть, – ответила Серена.

– Нам стоит проверить, все ли мы упаковали, как ты думаешь?

– Да, – произнесла Серена, однако не двинулась с места. Она словно приросла к доскам палубного настила, устремив взгляд на линию горизонта, туда, где синие воды океана соединялись с яркой голубизной неба. Она начинала чувствовать нечто похожее на презрение к самой себе. Она оказалась близка к тому, чтобы совершить непростительный поступок.

• Предыдущая
• 3/17
• Следующая